Владислав Савин - Красный тайфун Страница 9

Все ж в службе было и хорошее: флотская норма снабжения была выше пехотной, а подводники и среди флотских имели привилегии. Доставала лишь строевая, входящая в курс подготовки, непонятно зачем. А вот от огневой подготовки будущие акустики были избавлены, чтобы слух не пострадал — только разборка, сборка и чистка личного оружия. А так, было даже интересно: учебные классы, где надо было прослушать и запомнить множество самых различных шумов — и безошибочно их опознать. Затем сигнал варьировался: менялась громкость, иногда на самом пределе слышимости, менялся тон (а это было хуже всего). Учили очень плотно, свободное время выпадало лишь в выходной. И если поначалу этот день был, всего лишь, с меньшим числом занятий и работ, то с весны стали уже и отпускать в город. Трамваем до Стрелки — а там, хоть через Дворцовый мост в центр, хоть влево, на Петроградку. В город собирались серьёзнее, чем на выпускной, потому что комендачи докапывались до малейшего непорядка в форме — из‑за криво пришитой пуговицы можно было вместо прогулки залететь на гаупвахту. Много позже, на заводе, акустику было странно видеть мужика самого непрезентабельного вида, в грязном рабочем хабэ — и вдруг услышать, что это главный мех (командир БЧ-5), а то и сам командир лодки. А тогда — был наконец День Победы, салют, и толпы нарядных людей на набережной. Теперь, наверное, домой, демобилизуют — если уже кончилась война?

Но учение стало еще более интенсивным. В июле всю группу повезли в Кронштадт, на подводные лодки. Первый раз увидеть это было страшно: стальной гроб, из которого, если что, никак не выбраться — только быстро захлебнуться горькой и жгучей морской водой или задыхаться медленно и мучительно, лежа на морском дне.

— Астмы и клаустрофобии ни у кого нет? — спросил сопровождающий капитан — лейтенант — значит, все годны. Страхи свои себе засуньте, сами знаете куда — есть такое слово, надо! Впрочем, тут на Балтфлоте, как оказалось, у одного очень даже заслуженного командира лодки клаустрофобия была — так он, стиснув зубы, себя одолевал, только на берегу срывался с катушек. Так его наша советская медицина методом психотерапии вылечила — и служи, без всяких завихрений!

Его уже приписали к подлодке К-55. Лето было теплым и солнечным. Ленинград, восстанавливающийся после Блокады, был красив. На бульварах зеленели свежевысаженные тополя, и ходили девушки в летних платьицах. А вообще, в Ленинграде Васильевский (особенно та часть, что ближе к Стрелке) слыл средоточием научных учреждений, а за высоким искусством, пожалуйста в Центр или на Петроградку. В августе приехал незнакомый кап — три, после чего нашего музыканта вызвали в кабинет начальника учебного отряда.

— Это и есть самый лучший? — спросил гость — что‑то не вижу энтузиазма в его глазах.

— По результатам лучший, абсолютный слух — ответил начальник отряда, и рявкнул музыканту — живот втянул, плечи развернул, чучело! Ты кто, матрос РККФ, или вольноопределяющийся Марек?

Старый писарюга — мичман, который в канцелярии выдал акустику документы, шепнул по секрету — приехавший, это сам Видяев, с СФ! Он на «Моржихе» ходил, которая весь немецкий флот перетопила — там весь экипаж, это такие «звери», гвардейцы, ни у кого меньше трех орденов нет! И если ты им зачем‑то потребовался — гордись! А пока — вот, держи твои бумаги, и не забудь в каптерке парадку по первому сроку получить. И не посрами честь отряда!

На север, самолетом (что тоже было необычным). Завод в Молотовске показался еще больше Балтийского, и столь же оживленным. Удивляло, что тут на производственной территории можно было встретить не только флотских офицеров в замасленных спецовках, по виду неотличимых от рабочих, но и женщин, одетых как на Большом проспекте Васильевского, они конечно, не стояли у станков, но разносили бумаги, разговаривали с инженерами.

— С подачи нашей «адмиральши» так пошло — сказал Видяев — заводские не возражают. К тому же тут рядом и Кораблестроительный институт, ну а научников на душу населения, так наверное побольше, чем в Ленинграде.

Видяева тут хорошо знали. Они вдвоем прошли через периметр внутренней охраны, На причале, где была пришвартована громадная подлодка, необычно скругленных очертаний, Видяев сказал музыканту, ждать тут, и взбежал по трапу. На берег сошли трое, по форме и манерам, старослужащие, покосились на музыканта, спросили о чем‑то у вахтенного — и, удовлетворившись ответом, прошли мимо. Затем появилась молодая женщина, красивая, статная, в шляпке, синее платье в горох развевается флагом на ветру — и громко сказала вахтенному, ты моего позови! Через минуту по трапу сбежал целый капитан первого ранга (командир, не иначе, раз в таком звании) — Ленок, что случилось? Вань, я просто спросить пришла, ты сегодня дома обедать будешь? Я твой любимый борщ приготовила!

Тут на трапе появился Видяев, с ним еще один каплей, с маленьким плоским чемоданчиком в руке — и, к удивлению акустика, матрос с автоматом, причем АК-42, какие бывали лишь у морской пехоты, но никак не у экипажей кораблей, в учебном отряде были лишь мосинские карабины. Приветствовали командира «моржихи», как своего, без особого чинопочитания, о чем‑то с ним переговорили, все вместе взглянули на музыканта.

— По — полной проверить этого кадра хочу — сказал Видяев — за своих, отвоевавших, я спокоен, и с Балтфлота тоже отобрали лучших. Но вот вышло, что одно место свободно. Как он себя поведет под глубинками, это вопрос — но хоть чему обучен, узнаю.

— Не проблема — ответил тот, с «моржихи». Где будем — у тебя, на «пятьсот шестой»?

Идти было недалеко — вдоль причала, до соседней лодки, меньшего размера. Аппаратура в рубке акустика заметно отличалась от привычной — но те же наушники, и верньеры для настройки угла пеленгации. Офицер с «моржихи» скрылся в соседней выгородке, у входа в которую тут же встал часовой. Через минуту оттуда послышалось — готово, я все подсоединил, включать?

— Сейчас ты услышишь картину реальной учебно — боевой задачи — сказал Видяев — и правильно запеленгуешь и классифицируешь все появившиеся цели, а мы после на планшете сравним. Будет хорошо, если сможешь хотя бы оценочно определить дистанцию. Условия — Норвежское море, ноябрь, термоклина нет.

Испытание длилось почти три часа. К удивлению акустика — привыкшего что в училище им как правило, давали прослушивать лишь один сигнал, записанный на магнитофон, здесь же звучала целая симфония, и не все цели шли в одном ордере, общим курсом! И это было очень трудно, вовремя перенастраиваться с одной цели на другую, определив наиболее опасную, идущую на сближение, и не упустить при этом ту, которую командир задал как главную, будущий объект атаки. Но музыкант выдержал экзамен — а что было бы, если бы не оправдал доверия? Может, оно было и спокойнее — остался бы в мирном Ленинграде! Или здесь, на севере — и возможно даже, на берегу, в матросском клубе (был такой разговор с кадровиком, еще весной). Но заела глупая гордость — попавших на такие должности иначе, чем после корабельной службы или фронта, не слишком уважали. И хотелось показать, что он лучший.

— Принято — сказал Видяев — хотя кое — какие ошибочки есть, но в пределах. Готовься в дальний путь — кстати, как у тебя с немецким?

А дальше — Бремен, завод Дешимаг. Где наши, советские экипажи принимали новенькие лодки XXI серии. Рабочее место акустика, в точности как на той лодке, где был экзамен. И даже появился подчиненный, старший матрос Сыромятко, ответственный за электрическую часть, чтоб все исправно работало — а также, по боевому расписанию, на гидролокаторе, могу пеленг взять, дистанцию определить. Но узнать, что там шумит, вражеская лодка подкрадывается, или каракатицы е. ся, это уж только вы!

Отчего не обойтись одним локатором? Это объясняли еще в учебке, на первых занятиях. Поскольку есть такое поганое явление, работу локатора можно не только обнаружить, но и точно запеленговать, с гораздо большей дистанции, чем вы сами получите отраженный от цели сигнал. Так что лодка с локатором в активном режиме, кричит на весь океан «я тут», сама не видя опасность. Оттого, подводники предпочитают лишь слушать и пеленговать — а сонар включается, как правило, коротким импульсом, в последний момент, для уточнения дистанции, по уже определенному направлению. Исключения есть — форсирование минного поля, движение подо льдом, или в мелководном районе. Но там, где вам предстоит действовать, этого нет.

Переход через два океана? С таким же успехом, это могла быть кругосветка — экипаж не видел практически ничего, стоянки в чужих портах были коротки, и на берег сходили одни офицеры. Но человек, это такое существо, что ко всему привыкает! И уже прежняя, мирная жизнь стала казаться чем‑то бесконечно далеким.

А первым портом, где можно было по — настоящему размять ноги, стал Петропавловск на Камчатке. Совсем не похожий на «медвежий угол» на краю страны, описанный в романе «Богатство», прочтенном за часы отдыха в походе — Видяев рассказывал, что на севере матрос, не любящий читать, считался негодным с службе на подлодках, «без книг ты скоро спятишь». Нет, Петропавловск мая сорок пятого больше напоминал то ли военный лагерь, то ли осажденную крепость. Экипажам дали целых две недели отдыха. Относительного, конечно — проверяли механизмы, принимали на борт провизию и топливо. Но свежий воздух! Свежевыпеченный хлеб! Кино в гарнизонном клубе!