Александр Маркьянов - Сожженные мосты Часть 2 Страница 9

Целью тех, кто приехал на машинах был довольно большой по местным меркам дом, обнесенный высоким, выше человеческого роста дувалом. Ворота, которыми дувал прерывался в центре были, как здесь это принято, зеленого цвета — но выгоревшими под безжалостным местным солнцем до бледно-серого.

Водитель головной машины не стал сигналить, опасаясь привлекать внимание к себе и к дому — он просто вышел из машины, не глуша мотора, подошел к воротам, постучал в них условным стуком, и когда услышал по ту сторону ворот шорох, громко сказал.

— Аллаху Акбар!

Лязгнул засов, на улице выглянул невысокий, бледный в типичной пуштунской одежде подросток, который упорно пытался вырастить на своем подбородке что-то напоминающее бороду — но для этого было еще не время. В руках у подростка был самый настоящий, русский АК, приклад которого он прижимал к боку локтем, чтобы в случае чего стрелять навскидку. Глаза подростка были странно застывшими — как у системного, находящегося на грани наркомана. Хотя наркоманом он не был.

— Мохаммед расуль Аллах! — сказал подросток — кого ты привел с собой, брат?

— Он ждет — туманно ответил водитель.

Странно — но подростка такой ответ вполне устроил. Он кивнул и скрывшись за воротами начал возиться с массивным засовом. Водитель вернулся в машину.

— Куда вы меня привезли, черт возьми! — раздраженно спросил командир второго корпуса Специальных сил безопасности — этакой эрзац-армии, по документам проходящей как жандармерия — генерал-майор Хусейн Камияб по прозвищу «Бык» — здоровенный двухметровый малый с роскошными усами — поверить не могу, что я поперся с вами в эту глушь, Вахид. Просто не могу поверить!

— Неисповедимы пути Аллаха — загадочно ответил начальник штаба второго корпуса жандармерии Вахид Ахлаги — поверьте, господин генерал, вы не пожалеете о своем решении.

— Черт, я о нем уже жалею.

Как и все почти все генералы, Хусейн Камияб хоть и родился в набожной, почитающей Аллаха семье — но сейчас он был неверующим. Причем — открытым неверующим. Шахиншах умел подбирать себе кадры — он подбирал как раз из таких, кому дорога в рай по меркам ислама была заказана. В шестнадцать лет, юный Хусейн изнасиловал пятнадцатилетнюю соседскую девчонку. Верней, изнасилованием это стало потом, когда все вскрылось — чтобы спасти честь семьи девушки, и так замаранную. Отец девушки поклялся собственными руками отрезать голову негодяю, в течение года развращавшему и насиловавшему его дочь — и Хусейн был вынужден скрываться. Он скрывался два с лишним года, пока не грянула Белая Революция, и пока шахиншахом не стал Хоссейни. Тогда то он, поняв, что это его единственный шанс, записался во вновь создаваемую Гвардию Бессмертных — старую разогнали, потому что в ней могли быть заговорщики и сторонники свергнутого шаха. Потом, в числе прочих, новый шахиншах послал генерала учиться в Российскую Империю, в одно из пехотных военных училищ.

Вернувшись, тогда еще старший лейтенант Камияб стал довольно быстро продвигаться по служебной лестнице. Сказывалось военное образование, полученное в России и личная преданность режиму. Но для того, чтобы стать генералом и командующим корпусом — этого было мало.

Звездный час генерала Камияба настал четыре года назад — когда было предотвращено одно из самых опасных покушений на Светлейшего. Взбунтоваться должна была целая воинская часть — планировалось напасть на новый химический завод, который должен был открывать Светлейший, окружить его бронетехникой во время открытия и открыть огонь. Майор Камияб узнал об этом случайно — один из офицеров проболтался — и немедленно донес в САВАК. САВАК провел проверку, все сказанное майором подтвердилось. Офицеров части казнили — бросили живьем в чан с кислотой на заводе, который они должны были уничтожить — а Камияб был удостоен беседы с самим Светлейшим. Из Голубого дворца майор Камияб вышел уже генерал-лейтенантом и командующим вторым корпусом — а больше командовать было некому: офицеров то утопили в кислоте.

Тогда же Камияб отомстил. Он долго опасался мстить, потому что непонятно, как на это отреагирует САВАК. В САВАК знали о его прошлом — в САВАК знали о прошлом любого подданного Светлейшего — но ничего не предпринимали по этому поводу, справедливо полагая, что с таким прошлым человек будет еще вернее служить режиму. Отец же опозоренной девушки ничего не предпринимал, потому что знал: за умышленное убийство офицера жандармерии по соображениям мести полагалась смертная казнь для всей семьи.

Отомстить удалось не сразу — Камияб долго подбирал офицерский корпус для обезглавленной части. Он знал, что если произойдет еще один заговор — в кислоту бросят уже его, потому что не заметил, не понял, не предотвратил. И поэтому, офицеров он подбирал очень осторожно, до ночи сидел над личными делами, проводил тайные проверки — во время них выявилось еще два предателя, достойных смерти. Восстановление части как боевой единицы заняло почти год — но потом Камияб отомстил. Со вкусом отомстил, есть это вообще такое блюдо, которое вкуснее есть холодным.

Отомстить для генерала жандармерии было проще простого. Они схватили нескольких бунтовщиков в Исфахане и генерал во время допроса намекнул одному — что есть возможность избежать виселицы. Для разных категорий преступников в Персии существовала разная смертная казнь — позорящая, через повешенье[18] и достойная, через расстрел (для офицеров) или обезглавливание мечом (для простолюдинов). Иногда через гильотинирование — мечей не хватало, равно как и палачей, умеющих казнить мечом. И вот генерал сказал — я могу отправить тебя на гильотину — только ты должен выдать еще одного своего сообщника. Ты не говорил про него, опасаясь за свою семью — но мы все знаем, и выдав преступника, ты обеспечишь себе достойную смерть. И назвал имя отца девушки, которую он еще молодым обесчестил.

Дальше было все просто. Удивительно — но старый Камиль и в самом деле был заговорщиком. Когда жандармы ворвались в дом — вместе с ними был один из самых доверенных людей генерала, полковник Вахид Аслаги — и обыскали его, преступление было налицо. Та же самая возмутительная литература, которую держал в кармане кителя полковник Аслаги чтобы в нужный момент подсунуть ее — так вот та же самая литература была найдена и при обыске! Получается, что генерал не изменил присяге и не поставил свои личные интересы выше интересов государственных — а помог изобличить еще одного преступника и предателя.

Тогда же генерал Камияб в последний раз видел Самию. Постаревшая и подурневшая, никому не нужная… Генерал потом не мог поверить, как он мог испытывать к ней какие-то чувства, мучаться от того что их разлучили.

Став генералом, Хусейн Камияб вошел в персидский привилегированный класс — в армию. Армия и службы безопасности в Персии определяли очень многое, если не все — и частный бизнес показательно свободный, на самом деле был глубоко не свободен. Существовала практика, при которой чины из силовых структур делали купцами своих родственников и вели свои коммерческие дела через них — а был и такое, что формально деловыми людьми, владельцами предприятий были свободные люди — но львиную долю дохода они были вынуждены каждый месяц жертвовать в тот или иной фонд. У каждой силовой структуры, у каждого корпуса жандармерии, у Гвардии Бессмертных были свои фонды для «сбора пожертвований», потом расходившихся по рукам «допущенных». «Допущенным» был и генерал Камияб, он отныне мог не опасаться руки мстителя — но все равно он жил в глубоком страхе. В страхе перед неугасимым пламенем адского костра, в котором корчатся грешники.

Это сложно объяснить, мало кто это поймет сразу. Особенно это сложно понять в России. Несмотря на власть и влияние Русской православной Церкви и Духовного управления мусульман — за редким исключением дети в России получали светское образование. Да, мусульманские дети ходили с родителями в мечеть в пятницу, а русские дети ходили с родителями в церковь в воскресение — но в будние дни они ходили в гимназию, чтобы учить стихи Пушкина и Лермонтова, учиться доказывать теоремы и зубрить закон Ома. Поэтому в вышедших из стен гимназии детях не было страха Божьего. Да, они верили в нечто сверхъестественное, они различали, что такое грех и старались греха не делать, они жертвовали на богоугодные дела и отмечали религиозные праздники. Они приходили к батюшке или к мулле, когда им было тяжело и просили совета или утешения. Но страха, не покидающего человека никогда, в них не было.

А вот в Персии он был. Это было проблемой всех стран, где вместо гимназий были медресе, вот почему по приходу на Восток русская власть так боролась за то, чтобы дети ходили в гимназии, а не в медресе. В Персии такая борьба началась лишь при шахиншахе Хоссейни, причем полного успеха не удавалось добиться до сих пор. Генерал Камияб же и вовсе был из того поколения, которое ходило в медресе поголовно — это было выгодно власти, потому что религиозное образование учит покорности и страху. Это глупо — полагать, что в медресе детей учат темные люди, которые сами нуждаются хотя бы в минимальном учении. На самом деле — там учат профессионалы технология обучения отшлифована веками и то, что они преподают — остается с детьми навсегда. Вот и генерал Камияб жил бок о бок со своим страхом, оставшимся в нем еще со времен медресе. По сути, он и против Аллаха то встал вынужденно, и все грехи совершил — потому что не было другого выхода. И сейчас душа его была разорвана на две части — одна из них буквально вопила о возмездии, ожидавшем генерала после смерти, вторая — старалась подавить страх, загнать его в самые темные уголки подсознания.