Владимир Романовский - Добронега Страница 9

Ну вот, это уже вроде наш двор. Неудачно как! Вон он стоит, Ипполит. С кем-то разговаривает. Обнимает. Тискает. Может, подобреет? А мужик, которого он обнимает, такой же долговязый. Одет как-то странно. Ну вот, забасил Ипполит. Это он так радуется. Когда я урок правильно отвечаю, он тоже басит. Бу-бу. И улыбается. Это он изображает справедливость. Справедливость, Ипполит, была бы, если бы тебя за каждую провинность так же пороли, как ты меня. И не говори, что нет за тобой провинностей. Сам учишь – все мы грешны! Но ты свои провинности исповедовать идешь к соседнему попу, и он тебя слушает и квасом поит, а не порет.

– А ну, беги сюда, дурак! – крикнул Ипполит басом.

Илларион, опустив голову, вихляющей походкой вошел во двор.

– Хороший мальчик, – объяснил Ипполит гостю. – Хулиган и пакостник, но душа хорошая. Из местных он. Мне его три года назад дали в обучение, из него выйдет толк.

– Здравствуй, – сказал гость и улыбнулся.

Илларион недоверчиво посмотрел на улыбку. Улыбка была неприятная. Так улыбаются взрослые мужчины женщинам, когда хотят делать с ними блуд, а женщины начинают противно хихикать и отворачиваться.

– Э! – заметил вдруг гость. – У него ноги синие от холода! А ну, иди в сени, – велел он Иллариону по-славянски. – Иди, иди, сейчас мы тебя отогреем. А может, сразу в баню? Заодно и мне бы не мешало, – добавил он по-гречески, обращаясь к Ипполиту. – Жена моя покамест спит, а потом тоже в баню захочет. Надо натопить.

– Не люблю я эти бани киевские, – Ипполит поморщился. – Дикость.

– Зовут тебя как? – спросил гость, обращаясь к Иллариону.

– А?

– Имя есть?

– Илларион его зовут, – вмешался Ипполит.

– Отец, я ведь не тебя спрашиваю. Есть у всех нравоучителей такая дурная привычка – считать, что они все за всех могут сказать. Мальчик, – спросил он по-славянски, – как тебя зовут?

– Илларион, – буркнул Илларион, глядя мимо гостя.

– А меня Александр. Я тебе сегодня сказку расскажу. Италийскую. Или немецкую.

– Это хорошо, – серьезно произнес Илларион по-славянски. – Сказки я люблю. Но Отец Ипполит сказал, что сказки от лукавого.

– Что он говорит? – осведомился Ипполит.

– Говорит, что ты очень хороший человек, но не без странностей, – перевел Александр.

– Что-о?

– Но ничего такого он не имел в виду. Это он в похвалу тебе сказал. И еще сказал, что ты красивый, но очень длинный и нескладный, и ничего не понимаешь в банях, и одеваешься, как черт знает что.

Илларион постарался не захихикать.

– Александр, – веско сказал Ипполит. – Не учи мальчишку плохим манерам.

– Ну вот еще, – возмутился гость. – Не надо мне проповеди читать. Прикажи лучше натопить баню. Пойдем, Илларион, в дом. Копыта тебе потереть надо уксусом, и чаю индийского испить, горячего. Иначе сляжешь.

А он, в общем, неплохой дядька, сообразил Илларион. Если я ему понравлюсь, может он подарит мне свой сверд? Вон у него сверд какой. С таким никуда пойти не страшно. Если отец Даниила придет ябедничать, я только махну свердом, сразу убежит. Прямо к себе в Грецию.

Александр и Илларион парились долго. Тело Иллариона покрылось красными пятнами сеткой. Он сперва испугался, но потом Александр объяснил ему, что это специальная сетка, и у кого такая под кожей, тот не должен бояться леших и водяных, они его не видят. Потом был сытный обед, очень вкусный, и Илларион понял, что это Ипполит для сына старается, и решил, что это хорошо, и если Александр здесь останется жить, то обед будет вкусный каждый день, и даже, возможно, в Великий Пост, а то в прошлый Великий Пост я чуть с голоду не умер. Потом проснулась жена Александра и вышла в горницу, и они заговорили на непонятном наречии, жена и Александр, но жена Иллариону понравилась. Она была очень рыжая тетка, еще не старая, улыбалась ему, Иллариону, искренне, прежде, чем есть сласти, предлагала ему от каждой половину, а потом поцеловала в щеку, и Илларион чуть не сгорел от стыда, а Александр хохотал до слез. Потом Александр рассказывал Иллариону сказку за сказкой. Сначала про одного пастуха, которому три богини предлагали разные непристойности, чтобы он выбрал, которая из них лучше. Потом про самого главного из всех греческих древних богов, который превратился в быка, чтобы перевезти какую-то тетку через море с целью блуда. Потом про воина, который воевал с какой-то летающей теткой, у которой на голове змеи с красными глазами и огромными зубами, и все по-польски говорят, но на самом деле они не из Польши, а из других совсем, далеких земель. Потом про старика, который лежал на печи, лежал, почти всю жизнь лежал, а потом вдруг встал и начал убивать драконов и половцев, и даже ссорился с князем Владимиром, а родом старик был из города Мурома. Илларион не помнил, где именно находится город Муром, но предположил, что в Греции. Потом была еще сказка про Бабу Ягу, но не такая, какие обычно бабки детям рассказывают, а страшнее и удивительнее. А потом Илларион почувствовал, что очень устал, и когда Ипполит стал с ним строго разговаривать, он вдруг заплакал. Тогда Александр взял его на руки и отнес в комнату, где Илларион спал и играл, и положил на кровать, и укрыл, и Илларион сразу уснул. А проснулся только к вечеру, и пошел посмотреть, где чего, и увидел, что в одной из комнат свет из-под двери, и встал под дверью.

– А ты не преувеличиваешь? – спросил Александр.

– Нисколько, – тут же заверил его Ипполит. – Если смута, да еще и Святополк выйдет на волю, тогда нас станут просто убивать, а церкви поджигать с четырех сторон.

– Неприятно, – резюмировал Александр.

– Очень неприятно. А что делать? Не бросать же мне паству. Еще хорошо, что ты уезжаешь – в Италии-то оно как-то спокойнее.

– Что-то мне уезжать расхотелось, – помолчав, сказал Александр. – Я тебе, отец, так скажу, либо ты едешь с нами, либо мы остаемся. В бунт язычников в данный момент я не верю, тут затевается что-то другое. И все же, я не хочу… Не хочу, чтобы ты… в общем, не могу тебя здесь одного оставлять.

– Я уж как-нибудь за себя постою.

– Да, наверное… Решено – я остаюсь. На время. Пока все не уляжется. Я не знаю, что именно замышляет Ярослав. Я не знаю, какое это отношение имеет к Содружеству Неустрашимых. Я не знаю, в каких отношениях Ярослав состоит с Содружеством. Я не знаю, какие планы у Содружества, и что они думают о Ярославе, и что о Святополке. Но что-то случится очень скоро. А тут еще печенеги эти.

– Неприятный народ.

– Весьма. Лупят в свои коробки, это у них вроде музыка такая. Сидят посредине улицы и грохают, грохают, и глаза при этом закатывают. Прохожие и рады бы сказать чего, да бояться.

– Пусть их. Печенеги наглеют, пока им позволяют. Насчет же собственно страшных наших дел… Ты обо всем сказал Владимиру?

– Все, кроме участия в этом деле Содружества. Он в него не верит.

– Не верит?

– Есть люди, которые не верят в суеверия. Или в дружбу. Или в любовь. Владимир не верит в Содружество Неустрашимых. Ярославу я представился дурак-дураком, но он что-то понял. И на ростовском хувудваге у меня были неприятности. Очевидно, он не хотел, чтобы отцу что-то рассказали, чего ему не следует знать. Возможно, он решил, что я понял многое. Это не так, но он так решил. А Владимиру я присягал, посему у меня нет права от него скрывать такие вещи.

– Что за неприятности?

– Да так. Ничего особенного.

– Варанги в Новгороде, говоришь.

– Да, и все прибывают.

– Может, он просто расхотел платить отцу дань?

– Может. А может, он решил предпринять путешествие в Африку или Индию. Может, мне вообще все это показалось, я ведь по натуре подозрительный тип. Но против сговора новгородской дружины и варангов Киев не устоит. В данном случае. Если Владимир не успеет подтянуть силы из близлежащих селений. А он не успеет, если Ярослав ударит сейчас.

– Вот к чему приводит власть, – сказал Ипполит в сердцах. – А ведь оба – хорошие люди, а Владимир еще и умный.

– Я бы не сказал, что Ярослав очень хороший. Ну, посмотрим. В общем, отводи-ка ты нам комнату в своем флигеле, на дверь вешай замок, без стука не заявляйся.

– Что за язык такой, на котором ты со своей супругой говоришь?

– Язык британцев.

– Ого! Цезарева окраина.

– Именно. Она у меня хорошая.

– Любая была бы хорошая. Я уж думал, ты до старости лет разврату предаваться будешь, позор на мою голову седую, но ты остепенился, и я тебя за это хвалю.

– Остепенился я не очень, но жену в обиду не дам, – объяснил Александр. – Иллариона твоего ты не очень мучай, хорошо? Чем-то он на меня даже похож.

Ипполит промолчал.

Глава третья. Эрик рассказывает байки

Перестав вглядываться, рулевой распрямился, пробежал по палубе, перепрыгнул на носовое перекрытие, и тронул Эрика за плечо.

– За нами погоня, – сообщил он бесстрастно.

Эрик обернулся. В этот момент волна подняла легкий кнорр на вполне опасную высоту. Балтика явно решила проснуться и разозлиться. Вдали видны были две темные точки явно искусственного происхождения, и находились точки эти в состоянии движения.