Amargo - Хогвартс. Альтернативная история. Страница 9

Да, это я тоже знал — эвфемизм "Сам-Знаешь-Кто" заменял магам имя Темного Лорда Волдеморта, о котором я составил довольно нелестное впечатление, пролистав пару книг по истории магической Британии ХХ века.

— Пирс, какого черта! — прошептал я. — Это всего лишь имя! К тому же, он вроде как умер…

— Он не умер! — к нам повернулся Нотт, игравший с Флетчером в морской бой. — Отец говорит, что он еще вернется.

Про Пожирателей Смерти я тоже знал, и про то, что Ноттов отец был одним из них. Равно как и папаша Малфоя, и родители многих слизеринцев.

— Не забывай, что его сделал малыш Поттер, который тогда и говорить-то не умел, — напомнил я. Нотт сказал:

— Никто не знает, что там произошло на самом деле.

Это было правдой. Я и сам не верил, что ребенок был способен отправить могучего колдуна в такой долгий нокаут. Скорее всего, Волдеморт где-то ошибся, но тогда это меня не слишком интересовало.

На первом уроке по трансфигурации профессор Макгонагалл, напоминавшая мне временами знакомого инспектора по делам несовершеннолетних, превратила парту в пони, демонстрируя, что мы однажды сможем сделать, если будем хорошо учиться. Класс задохнулся от восхищения. Я тут же поднял руку — в голове теснились вопросы.

— Скажите, а этот пони — настоящий?

Макгонагалл удивилась:

— Настоящий? Вы что же, полагаете, я тут фокусы показываю? Это полноценный пони, со всеми присущими животному частями тела и внутренними органами.

— Я имел в виду немного не то, — сказал я. — У настоящего пони, который родился и вырос, есть характер, воспоминания и разные умения, которым его обучали. Он как бы индивидуальность. А этот пони взялся ниоткуда. Я хотел узнать, есть ли у него какие-то индивидуальные черты или там воспоминания…

— Ваша фамилия? — сурово спросила Макгонагалл.

Начинается, подумал я и ответил:

— Ди.

— Так вот, мистер Ди, то, о чем вы спрашиваете, было предметом оживленной дискуссии в 13–15 веках, — сказала Макгонагалл. — Если вам интересны подобные детали, рекомендую обратиться к литературе того времени. Можете подойти ко мне после урока, и я продиктую вам список.

В классе раздались смешки. Меня это не смутило.

— А как же этика? Ведь если пони — настоящий, с воспоминаниями и так далее, то когда вы превращаете его обратно в парту, вы его как бы убиваете?

Профессор смотрела на меня неодобрительно.

— Этику трансфигурации мы проходим на шестом курсе, — сказала она. — Философию — на седьмом. Обратитесь к учебнику, если вам не терпится разрешить для себя этические и философские вопросы. А пока что позвольте вас спросить — что произошло сейчас с партой?

Она махнула палочкой, и на месте пустой парты снова возник симпатичный пони.

— Парта превратилась в пони, — сказал я.

— Значит, получается, что я убила парту? — спросила меня Макгонагалл.

Все засмеялись. Я задумался.

— Вы попались в ловушку понятий о живой и неживой природе, — сказала Макгонагалл, возвращая парту в ее естественное состояние. — Чтобы разобраться в этих непростых вещах, требуется чуть больше подготовки, чем есть у вас сейчас. А пока что попробуйте превратить вот эти спички в иголки. Делается это следующим образом…

Превратить спичку в иголку получилось у меня раза с пятого. Я понимал, что надо не просто махать палочкой и мысленно произносить заклинание. Палочка Левиафана заряжала меня энергией, как аккумулятор — батарейку, и мне хотелось делать нечто большее, чем просто превращать одно в другое. Однако задание было дано, и я начал представлять, как спичка становится тоньше, приобретает серебристый цвет, заостряется с одного конца, а с другого возникает ушко. Здесь требовалось воображение и концентрация, единство мысли, действия и ощущения превращаемого предмета — своеобразный треугольник, замкнутая структура…

Я так задумался, что не заметил, как после очередного моего взмаха спичка все же соизволила превратиться. Я взял иголку двумя пальцами и попробовал на остроту.

— Ничего себе, — с завистью сказал Пирс, чья спичка стала серебристой, но так и оставалась спичкой.

— Сконцентрируйся, — посоветовал я. — Представь вместо спички иголку.

— Тебе проще, ты художник, — ответил он, но со следующей его попытки спичка приобрела некоторую схожесть с иглой.

Весь урок я превращал иглу в спичку, а спичку в иглу. Мне становилось скучно. Однако мы с Пирсом заработали по десять очков Слизерину, потому что иголки получились только у нас двоих. После урока я подошел к Макгонагалл за списком книг.

— Вы не могли бы мне что-нибудь порекомендовать почитать? — спросил я.

— Сомневаюсь, что эти тексты будут вам понятны, — сказала профессор.

— Я разберусь, — ответил я. — Какие-нибудь самые основные.

— Ну хорошо, — Макгонагалл призадумалась. — Возьмите "Трактат о лишенных духа" Порфирия Германикуса. — Я быстро начал записывать. — Полистайте работы Матильды Рыжей — она часто затрагивает этику превращения неживого в живое и обратно. Ну и Дарвин, конечно.

— Дарвин? — я едва не выронил перо. — Теория естественного отбора?

Это, кажется, произвело на профессора некоторое впечатление.

— Да, он самый, — сказала она менее строгим голосом. — Дарвин был волшебником, но сделал большой вклад и в маггловскую науку. Посмотрите по картотеке — кажется, вы уже научились ею пользоваться.

Я поблагодарил Макгонагалл и умчался на гербологию.

В отличие от скептически настроенной в мой адрес Макгонагалл, профессор Флитвик сразу заметил, как я скучаю, глядя на поднятое в воздух перо.

— Так-так-так, — сияя, произнес он, переводя взгляд с меня на перо. — А ну-ка попробуйте это!

Взмах палочки, и на месте пера возникла тяжелая металлическая пирамидка, которая с грохотом упала на стол, заставив весь класс вздрогнуть. Я с азартом принялся ее поднимать.

Это оказалось несложно. Флитвик нагрузил меня дополнительными домашними заданиями, и я отправился в библиотеку, не зная, радоваться мне или огорчаться, потому что не меньшим количеством заданий меня нагрузил Снейп.

В отличие от чар и трансфигурации — магии, связанной не только с концентрацией, но с расслаблением и активным воображением, — зельеварение представляло собой полную им противоположность. Здесь требовалась предельная сосредоточенность, внутренний покой и внимательность. Откровенно говоря, мне приходилось непросто, учитывая, что банки с заспиртованными тварями вызывали творческий зуд.

Первое свое зелье я запорол, со вторым худо-бедно справился, а потом, когда немного привык к закидонам профессора, все пошло легче. Манера его преподавания вызывала во мне смешанные чувства. Он почти ничего не объяснял, задавая всю теорию на дом. С одной стороны, если до всего доходишь самостоятельно, роешься в учебниках и книгах, то узнаёшь много нового, но с другой… стоит задать ему вопрос, как тут же получаешь дополнительное домашнее задание.

— Что вам, Ди?

— Я хотел спросить — вот на прошлом уроке был инцидент из-за игл дикобраза… — Кто-то из гриффиндорцев превратил котел в скрученный кусок металла и обжег себе руки. — Я искал в библиотеке, но не нашел, каким образом иглы дикобраза нейтрализуют взаимную реакцию раствора и остывающего котла…

— Это потому что вы плохо искали, — Снейп был крайне недоволен, что ему пришлось отвлечься от объяснения задания.

— Просто мне хотелось это услышать… ну, в двух словах. Общий принцип, так сказать. — Пирс едва заметно покачал головой: Снейп хоть и был деканом Слизерина, но портить с ним отношения, по всеобщему мнению, не стоило даже нам.

— В двух словах? — завелся Снейп. — Вы полагаете, что в двух словах можно объяснить реакцию нескольких магических субстанций и предметов? Я видел, что было у вас в котле на прошлом уроке — этому зелью не требовались иглы дикобраза для нейтрализации. Оно само было абсолютно нейтральным. Его мог бы выпить даже младенец, настолько оно было лишено свойств. Прежде, чем углубляться в теорию зельеварения, научитесь хотя бы смешивать простые составы!

Малфой и два его кореша, страдавших, как я полагал, серьезной умственной отсталостью, захихикали.

— Чего ты его достаешь, — сказал мне как-то раз Пирс, когда мы поднимались с зелий в Большой зал. — Он тебя завалил уже этими дополнительными заданиями. Ты нарываешься на них на каждом уроке.

— Зато я узнал много нового. Зелья теперь варю не хуже Грейнджер, — ответил я. — И вообще его прикольно бесить.

Обгонявшие нас гриффиндорцы, услышав последнюю фразу, взглянули на меня как на сумасшедшего.

— А разве нет? — спросил я их.

— Это потому, что он тебе ничего не делает, — ответил один из парней, Дин Томас. — Только задания дает и все.