Юлия Федотова - Опасная колея Страница 9

Но вернёмся в Оккультное Собрание.

Размещалось оно в Земляном городе, в Сухаревой башне, где в петровские времена практиковал прославленный Иоахим Брюс, выращивал своих безобразных гомункулусов, что и по сей день живут на цепи в подвалах кунсткамеры. Но теперь от лаборатории его и следа не осталось, здание было полностью перестроено изнутри. Тайными изысканиями современные маги занимались в академических стенах или в домашних кабинетах, Собрание было для них присутственным местом, не более того. О том, что помещение занимают не обычные люди, но маги, говорили лишь картины на стенах. На них были запечатлены портреты выдающихся магов и колдунов прошлого, интерьеры знаменитых лабораторий (Иоахима Брюса в том числе — посреди тёмного сводчатого зала стоит огромный стеклянный куб, а в нём извивается что-то гадкое, отдалённо напоминающее человечка-карлика), исторические моменты проявления чар. Вот Вещий Олег посуху как по морю ведёт корабли на Царьград, вот тает лёд на вскипевшем Чудском озере, вот скачут колдуны-охотники Малюты Скуратова, приторочив к сёдлам оборотневы головы, и метла у каждого: сел — полетел… Интересные картины, есть на что посмотреть.

… Кнупперс Стефан Теодорович, ответственный секретарь Оккультного собрания. С кем имею честь, и чем могу быть полезен, господа? — скучный, скрипучий голос, раздавшийся за спиной, заставил Тита Ардалионовича отвлечься от созерцания живописных полотен.

Это было неопределённого возраста маленькое, сухонькое существо, больше похожее на безбородого альпийского гнома, чем на русского человека. Одето было в приличествующую магическому сословию мантию мышиного цвета, розовую лысинку его прикрывала профессорская шапочка европейского образца, кисточка болталась перед носом. На пальце правой руки красовался примечательный перстень червонного золота, в виде дракона, свернувшегося кольцом и уцепившего зубами собственный хвост («Обратили внимание, господа? Да, он того заслуживает. Вещица уникальная, принадлежала некогда самому Иоахиму Брюсу, учителю моему. Второй такой нет во всём свете!») Взгляд у существа был цепкий и злой, а глаза — жёлтые, как у ночного зверя. «Видно, колдун сильнейший» — подумал Удальцев с уважением.

Представились. Изложили цель визита.

— Так значит, вас, господа, интересует персона покойного Аскольда Аскольдовича? Что же я могу вам рассказать? — Стефан Теодорович в задумчивости пожевал тонкими губами. — Разве, то, что господин Понуров был магом не из последних, далеко-о не из последних. В ученичестве он подавал большие, не побоюсь этого слова, огро-омные надежды… — господин Кнупперс имел привычку повторяться и неприятно растягивать слова. — Верите ли, он даже освоил азы левитации, а ведь эта наука, как правило, даётся лишь азиатам… Хотя, в каком русском не найдётся частицы татарина, верно?…

— Разве татары способны левитировать? — по-детски удивившись, перебил Удальцев. — Никогда о том не слышал!

— Юноша, — снисходительно возразил маг, — ведь я не о хазангских или, там, крымских, а об ордынских татарах толкую… Так о чём, бишь мы? — он потерял нить рассуждения.

— О том, что господин Понуров подавал надежды, — терпеливо напомнил Ивенский.

— Подавал, да, подава-ал. Думаю, Понуров мог бы сделаться первым, перве-ейшим магом в стране, ограничься он академической деятельностью. Но нет! Он завёл частную практику и стал расточать талант по мелочам, выступать в роли ярмарочного колдуна: отворот-приворот, порча-сглаз, гаданье на кофейной гуще… — голос Кнупперса сделался раздражённым. — Прибыльно, спору нет. Но разве всё этом мире измеряется деньгами?

— Нет, не всё! — поспешил ответить испуганный Тит Ардалионович, ему показалось, что сердитый вопрос был адресован именно ему.

Собеседник удовлетворённо кивнул.

— Вот именно! Не всё! Есть вещи поважнее презренного металла! Жаль, не все это понимают, не все-е! А зря! Это не доводит их до добра, и Аскольд Аскольдович тому живейший… или правильнее сказать, мертвейший пример? — тут он хихикнул, да так злорадно, что мороз по коже.

— У господина Понурова были враги? Я имею в виду, не из числа клиентуры, а из магического сословия, — уточнил Ивенский. — Соперники, может быть?

— Враги? Соперники? — маг на минуту задумался, будто что-то припоминая. — Думаю, нет, до последнего времени. В нашем магическом сообществе его давно перестали воспринимать всерьёз. Он слишком расходовал себя, разыскивая сбежавших собачек и отваживая неугодных женихов, — при этих его словах оба слушателя невольно вздрогнули. — Звучит парадоксально, но сил на эти пустяки уходит не меньше, чем на гм… неважно. Нет, Понурова у нас давно, давнее-е-енько списали со счетов… А напрасно! — жёлтые глаза хищно блеснули. — Как оказалось, тактика его имела свои преимущества. В результате своей, с позволения сказать, деятельности, Аскольд Аскольдыч сделался, простите за каламбур, большим любимцем светских дам. А у дам, как известно, частенько бывают мужья. Теперь вы понимаете? — он обвёл слушателей торжествующим взглядом.

— Нет! — признался Ивенский честно.

— Заказ! — Кнупперс назидательно поднял кверху сухонький пальчик. — Государственной, я бы даже сказал стратегической важности заказ! Большие миллионы на кону! И кому он достался, как вы думаете?

— Понурову? — выдохнул Удальцев, не сдержавшись.

— Именно, и-мен-но ему! Наверняка, не без протекции одной из этих салонных куриц с их левретками и побрякушками! — теперь в голосе мага звучала откровенная ненависть.

— А что за заказ, вы не могли бы уточнить? — спросил пристав тихо.

Кнупперс сокрушённо развёл руками, от его злобы, кажется, не осталось и следа.

— Увы, милый юноша. Моя должность подразумевает некоторые ограничения в распространении сведений официального характера. На вашем месте я обратился бы за разъяснениями в Министерство путей сообщения.[6]

— Хорошо, — кивнул Роман Григорьевич. — Тогда не подскажете ли, теперь, когда Понуров мёртв, кому будет передан заказ? Кто больше остальных может рассчитывать его получить?

Стефан Теодорович отчего-то улыбнулся мягко, будто вопрос его умилил.

— Что ж, это ни для кого не секрет. Основных претендентов трое: предводитель нашего общества, гроссмейстер Раздымов, профессор Дронницкий, и ваш покорный слуга! Каждому из нас Аскольда Аскольдыч оказал большую, огро-омную услугу, скончамшись. Желаете арестовать всех сразу, или начнёте с меня?

— Ну, что вы, любезнейший Стефан Теодорович! — Ивенский растянул губы в притворной улыбке, она нелегко ему далась. — Что-то подсказывает мне: даже если бы подобная идея по юношескому недомыслию вдруг пришла бы нам в голову, мы вряд ли смогли бы её осуществить.

Маг улыбнулся в ответ, и если бы на дворе было лето, то все столичные мухи непременно передохли бы от этой его улыбки.

— Вы чрезвычайно проницательный молодой человек, милейший Роман Григорьевич! Чрезвыча-айно проницательный. Что, впрочем, не уберегло вас… гм… неважно. Итак, разрешите откланяться, дела, дела… — он поднялся с банкетки, давая понять, что разговор завершён, и присутствие гостей боле нежелательно.

— Ах, какой же неприятный субъект этот господин Кнупперс! — от души выпалил Тит Ардалионович, полной грудью вдыхая пыльный морозный воздух. Так жарко было натоплено в Собрании, что ему едва дурно не сделалось к концу визита. Или это общество злого мага так нехорошо на него повлияло? Хотел достать платок, обтереть лицо — не нашёл в кармане, обронил, что ли?

— Ужасный тип! — согласился Роман Григорьевич. — Смотрит так, что мороз по коже! Кажется, вот-вот превратишься в жабу или другого какого гада… Как думаете, Удальцев, я правильно поступил, что не стал расспрашивать его о пропавшем предмете? Сначала собирался, но потом как-то раздумал…

— Несомненно! Ведь он попадает в число подозреваемых, — ответил Тит Ардалионович, зардевшись аки красна девица — вопрос начальника польстил ему чрезвычайно. — Но что же мы станем делать теперь? Отправимся в Министерство путей сообщения? — Роман Григорьевич Ивенский, второй сыскной пристав Управления полиции, уже мнился ему человеком едва ли не всесильным.

— Нет! — рассмеялся тот в ответ. — В министерстве с нами точно не станут разговаривать, потребуют сделать официальный запрос, долгие месяцы уйдут на служебную переписку. Поступим иначе. Скажите, Удальцев, вы в состоянии вытерпеть ещё одну беседу о здоровье моей любимой тётушки, Аграфены Романовны?

Поутру Удальцев непременно отметил бы для себя красоту, богатство и особую элегантность этого серого дома с модным курдонером[7] на углу Большой и Нижней Пресни, но теперь он устал, и ему было всё равно. Роман Григорьевич дорогой тоже выглядел утомлённым, сидел, полуприкрыв в глаза, болезненно морщился на кочках и ухабах — как ни мягок был ход трофейной кареты, Россия есть Россия, езды без тряски не бывает. Путь показался долгим, даже кучер Фрол возроптал по старой памяти о тех временах, когда «молодой барин были ещё дитём».