Андрей Ерпылев - Зазеркальные близнецы Страница 9

И, когда до своих оставалось метров пятнадцать, а Бежецкий уже решил, что все позади, прогрохотала автоматная очередь.

Александр, втянув голову в плечи и замерев на месте, видел, как попадали за машины встречающие, как хищно и, казалось, обрадованно, повел стволом крупнокалиберного пулемета бэтээр. “Ложись! Беги!” — кричало все внутри Бежецкого, но он упрямо, не поднимая глаз от дороги и не ускоряя шага, прощаясь в душе с жизнью, двинулся вперед.

Старший запрещающе вскинул ладонь. За спиной Бежецкого довольно загоготали чеченцы, взревели моторы разворачивающихся джипов, и, постреливая временами в воздух, воины ислама наконец отбыли восвояси.

Встречающий полковник (Александр только сейчас разобрал на пыльных погонах звездочки) снял темные очки, делавшие его похожим на латиноамериканца, и улыбнулся Бежецкому одними глазами, голубыми и неожиданно добрыми, как у дедушки Ленина. Бежецкий вскинул было ладонь к виску, но вовремя вспомнил, что голова не покрыта, и, насколько позволяла рана в боку, разболевшаяся не на шутку, принял стойку “смирно”.

— Майор Бежецкий, воинская часть…

— Отставить, майор.

Полковник широко улыбнулся, сверкнув по-голливудски ровным рядом зубов, и протянул твердую и сухую ладонь. От ее теплого прикосновения вдруг все поплыло в глазах Александра, как от стакана неразбавленного спиртяги после недельной голодовки. Он еще какое-то мгновение, стыдясь самого себя, пытался бороться с позорным: обмороком, но…

Встречающие бережно подхватили оседающего майора и погрузили в одну из машин, тут же тронувшуюся с места. Последним, как и подобает защитнику, солидно двинулся бэтээр, а выхлоп его могучего движка подхватил и долго кружил в воздухе забытые на дороге черно-зеленые бумажки с портретом недовольно надувшего щеки Бенджамина Франклина…

Александр, очнувшись, сначала не понял, где он, и долго лежал, не открывая глаз и напряженно вслушиваясь в мерный гул. Смутно вспоминалось что-то насчет обмена, выплывали в памяти по-ленински добрые глаза… Чушь какая! Очередной сон, а впереди снова нудный день со ставшей привычной перспективой получить пулю в затылок где-нибудь под вечер… Открыв глаза, он несколько минут тупо разглядывал низкий потолок, одновременно анализируя свои ощущения. “Самолет, — наконец решил Бежецкий. — Меня куда-то везут в самолете. “Груз-300”. Мысли были какими-то отстраненными, голова — необычно пустой. Александр попытался пошевелить руками, но не смог, а от этого легкого усилия перед глазами снова все завертелось. Тусклый свет заслонило чье-то смутно знакомое лицо, и Александр почувствовал мимолетный укус шприца. Глаза сами собой закрылись, шум самолетных двигателей действовал убаюкивающе, и майор снова провалился в благословенное небытие, успев отметить про себя, что все-таки хорошо, когда ты — “груз-300”, а не 200…

Второй раз Александр пришел в себя уже в госпитальной палате. Правда, таких палат он, повидавший за свою пятнадцатилетнюю военную карьеру немало госпиталей, припомнить не мог.

Небольшая, но не производящая впечатления тесной комната, плотно зашторенное реечной занавесью (кажется, жалюзи, прямо как в буржуйских фильмах!) и пропускающее только слабое подобие дневного света большое окно, удобная койка, вернее, широкая деревянная, судя по отсутствию скрипа пружин, кровать, огромный телевизор с плоским экраном (неужели японский, зараза?) у противоположной стены, небольшой столик и два мягких кресла у изголовья. На столике — о господи! — ваза с фруктами и два пластиковых двухлитровых пузыря с напитками (причем, судя по благородной мутноватости — не банальная газировка, а фруктовый сок!) и высокий тонкостенный бокал. На полу — ворсистый палас, на стенах — обои под штоф. Прямо номер люкс для генералитета, а не палата. Полноте, да госпиталь ли это?!

Нет, вот у койки, тьфу, у кровати стандартная госпитальная стойка с капельницей, трубка от которой уходит куда-то под одеяло. Александр приметил еще пару-другую трубочек и проводков, отходящих от его тела, проследил за ними взглядом и обнаружил в изголовье кровати какой-то сложный агрегат, мерцающий десятками лампочек и экранчиков. Это уже ни в какие рамки не лезло. Такую аппаратуру Бежецкий видел только в американских фильмах по видаку. Самым сложным оборудованием, с которым он сталкивался в госпитальных палатах, была капельница. Даже когда он в восемьдесят седьмом лежал в реанимации хирургического отделения ашхабадского госпиталя (Афган оставил маленькую, но очень памятную отметину) после проникающего ранения брюшной полости, отечественные Гиппократы того, далекого уже, но сравнительно богатого советского времени конечно же не почтили героического лейтенанта отдельной палатой.

Видимо, движения Александра, хотя и весьма осторожные, разбудили чутко дремлющую аппаратуру, поскольку через мгновение дверь бесшумно приоткрылась и в палате появилась сестра, тоже, видимо, сбежавшая из заокеанского фильма (не триллера, понятно). Потрясенный чудесным видением, Бежецкий безропотно позволил ей отстегнуть себя от аппарата-вампира (или, наоборот, донора), выслушал парочку комплиментов на тему цветущего внешнего вида, ответил на медицинские (не очень аппетитные, чтобы их здесь приводить) вопросы, голливудскую улыбку и проводил ошарашенным взглядом. Опытный по женской части глаз автоматически отметил великолепную фигуру и стройные ножки, подчеркнутые вызывающе сексуальным халатиком. Да, медсестры в этом, можно прямо выразиться, странном госпитале тоже необычные. Или это все же не госпиталь? А что тогда?

Следующие два часа, наполненные процедурами (некоторые из которых были весьма неприятны и болезненны), с шутками-прибаутками совершенными над беспомощным телом шумной группой инквизиторов в белых халатах, надолго выбили посторонние мысли из головы Александра. Бесконечные перевертывания, покалывания, перетягивания, введения и отсасывания так утомили пациента (теперь хоть это было известно точно и бесповоротно), что, когда после их ухода ангелоподобная Валюша накормила его с ложечки чем-то приятным, почти небольно кольнула в ягодицу и, легонько чмокнув в щеку (черт, щетина наверняка сантиметровая!), упорхнула, он поблагодарил, чуть ли не впервые за тридцатишестилетнюю жизнь, Бога, погружаясь в мирный сон без кошмаров.

Молодой организм быстро шел на поправку. Спустя несколько дней Александр уже не только вставал с кровати, но и пару раз уложил туда (молчать, гусары!) весьма податливую Валюшу, на поверку оказавшуюся совсем не такой воздушной, да и далеко не похожей на ангелочка, как представлялось поначалу… К обоюдному (как хотелось надеяться майору) удовольствию, все системы функционировали нормально.

Подходя к зеркалу, Александр видел свою порядком располневшую ряшку, почти неузнаваемую из-за элегантной прически, сменившей ставший за последние годы привычным армейский ежик (тут уж нужно благодарить трехмесячные каникулы у “чехов”), и усиков а-ля недобитый белогвардеец, как у Высоцкого в фильме “Служили два товарища”, форму которых тщательно поддерживал пожилой парикмахер, навещавший пациента каждое утро. Кстати, пока “его благородие” валялся без памяти, ему поправили нос, пару раз переломанный еще в детстве и в училище, сделав Александра прямо-таки отрицательным персонажем кинобоевика о гражданской войне, которые еще недавно так любили ставить ко всяким знаменательным датам, этаким поручиком Голицыным или корнетом Оболенским, хотя для корнета он уже староват. Да и Валюшка то ли шутя, то ли всерьез обращалась к нему только по имени-отчеству, “господин майор” или (не поверите!) “ваше благородие”. Странноватые, надо признать, для российской военной медицины политесы.

Одним прекрасным утром, почувствовав, что скоро уже не влезет в пижаму, Александр решительно потребовал у Вали гантели и эспандер. Надо заметить, это требование ее не удивило — в прострацию Бежецкого ввергло то обстоятельство, что вторая дверь в палате, дотоле запертая каким-то хитрым способом, оказалось, вела в небольшой, но отлично укомплектованный тренажерный зал, спаренный с уютной сауной. Обалдев от всех этих чудес своего дворца Аладдина, потрясающей ванной комнаты с джакузи, куда кроме него с Валюшей, наверное, легко бы могло поместиться целое отделение в полной амуниции (да, если подумать, возможно, и с верной БРДМ), и туалета с биде и прочими изобретениями “мира наживы и чистогана”, Александр вынужден был констатировать, что, к превеликому сожалению, умер и, видимо по недосмотру небесной канцелярии, попал в рай, причем в рай, специально предназначенный для намотавшегося по гарнизонам и “горячим точкам” и уставшего на пять жизней вперед вояки.

В этой уверенности Бежецкого укрепили и телепередачи, которые, благодаря дистанционному пульту, он начал смотреть на второй же день своего заточения (или вознесения на небеси?). По пяти каналам транслировались только художественные фильмы, телеигры типа “Поля чудес”, музыкальная “попса” да спортивные состязания. Одним словом, сплошная развлекаловка. Попытки поймать какую-нибудь программу новостей не увенчались успехом, хотя майор не считал себя профаном в технике и быстро разобрался во всех настройках заморского чудо-ящика. Причина этой аномалии местного телевещания вскоре объяснилась до прозаичности легко: выйдя в первый раз на воздух — на просторный балкон, который, как оказалось, находился за зашторенным (или зажалюзенным?) окном, вернее, за застекленной дверью, — Александр понял, что госпиталь, вернее санаторий, находится в горах, совершенно непохожих на набивший оскомину Кавказ. Скорее всего, эти поросшие хвойным лесом, лишь кое-где разрываемым монументальными скальными обнажениями, пологие горы были Алтаем или Уралом. Видимо, уверенно здесь удавалось принимать только спутниковые программы, причем все “нервные” заботливо отсеивались.