Артемий Орвин - Иллюзия эпохи. или Попаданцы на рыбалке Страница 9

Илья лежал в пыли, задыхаясь от жары и полуденного солнца. Костя обвёл мутными глазами, один из которых уже начал заплывать от последствия удара, окрестности и орущую толпу и встретился взглядом с темноволосой девушкой, казавшейся ему смутно знакомой. Она стояла на крыльце большой хижины и невозмутимо жевала жёлтый сочный плод.

– Милка! – крикнул Костя и глупо заулыбался. – Милка, родная!

Девушка швырнула огрызок через плечо, вытерла руки о набедренную повязку, поправила белый цветок в волосах и не спеша направилась по ступеням вниз, к вождю, на ходу гремя не скрывающими высокую грудь ожерельями. Обвивая шею вождя руками, Милка что-то зашептала ему в ухо. Он удивлённо раскрыл рот, затем расплылся в широкой улыбке, покачал головой и поднял руку, успокаивая народ:

– Вождь говорить! – громко сказал он, растягивая слова. – Колесница хорошо! Чужаки хорошо! Уги-уги!

Толпа радостно загудела, здоровенный воин в нерешительности почесал лохматый затылок, старуха напоследок переехала Илью по спине своей клюкой в наказание за растоптанные плошки, а шаман взял под мышку свою жуткую маску и уныло поплёлся к лесу. Совещание окончилось.

Пленников внесли в большой шалаш, «фигвам», как окрестил эту примитивную постройку Костя, и аккуратно уложили их на плетёные циновки. Все, кроме хохочущей Амилы и рыжей дамочки, старательно разматывающей верёвки на теле Ильи, покинули жилище. В хижине царил полумрак. Посреди слабо мерцал догорающий меж круглых камней костёрок, дым от которого тонкой струйкой уходил в прорубленное под самым потолком окошко, в котором синели осколки неба, и роились в солнечных лучах оседающие пылинки.

– Милка, спасибо тебе, – едва высвободив руки, Костя тот час обнял её за плечи. – Если бы не ты, эти дикари нас точно бы ухандохали…

– Уха… Доха… – захлопала пышными ресницами Амила.

– В полицию звонить нужно. Телефон есть у тебя?

– Смешной, – снова захихикала девушка, отбрасывая за ухо прядь тёмных волос. – Огненная вода хорошо. Вождь хорошо. Уги-уги хорошо.

– Так ты чё, с ними заодно? – округлил глаза Костя. – Баба сектантская?

– Вождь – отец… Вождь – хорошо… Амила хорошо. Слушаться.

– Вот и вали к своим! – он дёрнул плечом, сбрасывая загорелую ладонь. – Стерва!

– Воропаев, не будь дураком! – придвинулся к нему Илья, отбиваясь от назойливой рыжеволосой дамочки, ощупывающей его бицепсы. – У нас и колесница, и вода огненная, и дочка вождя на тебя запала… Сечёшь? Мы – всемогущие! Мы – боги! Мы – уги-уги! Будем улыбаться, и сматываться под шумок, а может ещё и отдохнём тут, как в санатории… А то скажем, что мы – это не они, и опять свяжут.

– Лады, – вздохнул Костя, не сводя взгляд с покачивающихся грудей Амилы, которая вытирала мокрой тряпицей его разбитую голову. – Если уж другого выхода нет…

Успокоив толпу и раздав всем партзадание на сегодня, вождь не замедлил появиться в своём «фигваме». На пороге, закрывая солнце, возникла необъятная тень крупнотелого главы деревни.

– Шатха идти вон! – грозно прозвучал его низкий голос.

– Шатха – сестра! – рыжая дамочка поправила пышные груди и осталась сидеть на месте.

– Шатха идти вон! – повторил вождь тоном, не терпящим возражений.

Рыжая недовольно скривила пухлые губы, хмыкнула, дёрнув плечом, но послушно зашагала к выходу, виляя округлыми бёдрами и беспрестанно оборачиваясь через плечо на Илью.

Скрестив ноги, вождь важно уселся на циновке в центре хижины и испытующе уставился на гостей.

– Хэллоу! – ни с того ни с сего заявил Илья. А Костя добавил:

– Асаламалейкум! Уги-Уги!

– Уги-уги! – подтвердив, кивнул вождь и похлопал широкой ладонью по циновке, приглашая гостей присоединиться.

Стоило гостям усесться рядом с очагом, как вождь откуда-то извлёк предварительно набитую сухими листьями трубку. Костя не растерялся, достал из кармана чудом уцелевшую турбо-зажигалку и, нажав кнопку, протянул её к трубке вождя. Тот сперва отшатнулся в сторону, но поняв, что это лишь маленький огонь, затянулся, распалив смесь в трубке. Странная огненная штука явно придала Косте значимости в глазах вождя. Сделав пару затяжек, он протянул трубку Косте, решив, что у кого в кармане волшебный огонь, тот и главнее. Уги-Костя затянулся, заморгал осоловевшими глазами и расплылся в блаженной улыбке.

– Парнатхи! – гордо заявил вождь, подняв указательный палец. И решив, что с него достаточно, выдернул трубку из одервенелых Костиных рук и передал её Илье. Тот боязливо покосился на друга, но проявлять слабинку не захотел и потому набрал в лёгкие побольше воздуха, втягивая поглубже сладковатый дымок.

Хижина поплыла, завертелись узкие незастеклённые окошки под самым потолком, замелькали разноцветными огнями пробивающиеся сквозь них солнечные лучи…

Открыв глаза, Илья обнаружил, что лежит на плетёной, пахнущей сухой травой циновке, а у очага суетится Амила, разливая из пузатого котла приятно пахнущее содержимое по глиняным мискам. Костя уже чувствовал себя здесь хозяином, провожая плотоядным взглядом каждое движение Амилы и по-дружески похлопывая вождя по плечу:

– А рыба там в-о-о-о такая, – продолжал он беседу, широко разводя в стороны руки. – А я её бац-бац! Ня-ням! – погладил он себя по закрывающей живот полосатой майке и вождь согласно закивал головой. – Ого, вот и Ильюха оклемался! – продолжал Костя. – Прошу любить и жаловать, уги-уги – Ильюха!

– Илуха, – кивнул вождь, приподнимая за шкирку сникшего Илью.

– А это, друг, глава деревни – Ахтынкулук, классный, между прочим, мужик!

Илья вежливо протянул руку, а «классный мужик» вместо рукопожатия всучил ему горячую наполненную едой миску. Ложек, вилок или хотя бы палочек в доме вождя не водилось, и потому пришлось последовать его примеру, поедая содержимое в виде кусков рыбы и каких-то кореньев руками.

– Воропаев, сгоняй в машину! – поморщился Илья. – Хоть соли с перцем принеси, ну невозможно ведь это есть!

– Это да, – поднялся с колен Костя, отставляя дымящуюся миску в сторону. – Эх, Милка, не умеешь ты готовить! Уги-уги в колесницу топ-топ, соль и перец ням-ням. Понимаешь что-нибудь?

Девушка обиженно подняла глаза. Подбородок уже начинал дрожать.

– Да не плачь ты, бестолочь. Научу потом, как готовить надо!

Вождь, предвидя, что замышляется нечто интересное, поспешил за ними следом, даже в дверях оттолкнул необъятным пузом Илью, желая протиснуться первым.

У машины шла бурная диверсантская деятельность. Дверцы были распахнуты, в салоне рылись в поисках наживы местные жители, примеряя на себя пледы, спальники, сапоги и полотенца. Рыболовные крючки красовались в ушах, носах и бровях туземцев. Пирсинг, видимо, тоже был здесь в моде. Прыгая по капоту, как мушкетёры, спиннингами дрались двое мальчишек, рядом девчушка лет пяти катала в песке жестянку с засохшими червями, женщины теребили чехлы и подушки.

– А ну брысь! – заорал не своим голосом Костя и бросился вперёд.

Дикари замерли на месте, но убираться не спешили. И тут одна из женщин, неловко выбирающаяся из машины, задела ногой приборную панель, и тут же заорала на всю катушку магнитола: «Солнышко лучистое улыбнулось весело, потому что с корешем мы запели песенку: ла-ла-ла-ла…»

Побросав шмотки, туземцы бросились врассыпную.

– Ага! – радостно заверещал Костя. – Видали?! Вот вам кара небесная!

– Знай наших! Уги-уги! – добавил Илья, забрасывая вещи обратно в машину, предварительно выключив звук.

– Подъедем-ка поближе к «фигваму», – сообразил Костя. – А то опять чего натворят. Эй, Ахтынкулук! Садись, прокачу! – обратился он к вождю, удивлённо разглядывающего машину.

– Колесница – хорошо. Идти – хорошо, – пробормотал вождь, направившись в сторону дома пешком.

– Ну, как хочешь. Моё дело предложить!

Медленно, хрустя попавшими под колёса сухими ветками, машина двинулась в сторону главного строения. А жители отпрыгивали от неё, как от огня. В этот раз Костя запер машину на ключ, но на сигнализацию ставить не стал – а то бегай к ней целый день, как только пацаны захотят погладить железного коня.

– Видишь, Ахтынкулук, уважаемый, – приобнял он вождя, – хорошая колесница – моя! – он ткнул себя в грудь. – А вот он, и он, и он, – Костя указывал пальцем на местных, – трогать, ломать, плохо!

Вождь, кажется, понял. Закивал головой, мотая яркими перьями, и выставил вокруг крузача вооружённых воинов:

– Колесница стоять. Трогать плохо. Уги-уги – и поднял кверху палец.

– Ага, уги-уги, – подтвердил Костя и подмигнул Илье. – Мировой мужик! – затем достал из багажника отполовиненный ящик водки и торжественно вручил его одному из воинов, показывая жестом следовать за ним в большую хижину.

Вечером у вождя собралось всё высшее общество клана. Огненная вода пришлась по вкусу всем приглашённым. С десяток самых отважных воинов, покачиваясь в такт, монотонно распевали песни, женщины суетились у очага.