Артем Рыбаков - Ликвидаторы времени. Охота на рейхсфюрера Страница 9

— Лейтенант, назначаю вас ответственным за этого пленного. Умойте, руки на время развяжите, чтоб не отсохли… — похоже, вид живого человека, забытого в багажнике машины, произвел на Скороспелого сильное впечатление, поскольку на мои слова он не реагировал.

— Лейтенант!!! — пришлось мне рявкнуть.

— А! Да! Слушаюсь, товарищ старший лейтенант госбезопасности… Что?

Пришлось повторить инструкции. Но, уходя, танкист нет-нет, да и оборачивался и смотрел на багажник машины, как бы сопоставляя в уме размеры багажника и тащившегося перед ним человека.

Я же потрепал по щеке давно очухавшегося унтер-офицера:

— Ну, пойдем, болезный, поговорим… — и придал ему ускорение, потянув за ухо вверх.

— Ньет, вы не имеет права! Это есть насилие над военнопленный! — внезапно заголосил он.

— Это против общечеловеческих ценностей? — мрачно спросил я, потрясенный говорливостью пленного. — Или не нравится, что унтерменш руки распускает?

— Ja! Да! Чекистский выродок, ты должен выражайт уважение к мой статус…

Бац! Короткий прямой в грудину выбил из говоруна дыхание и сбил его с ног. Наступив ему сапогом на руку, я сунул ствол ППД прямо в нос и прошипел:

— А знаешь что, падла? Что-то мне совершенно не хочется с тобой говорить… Ну совсем не хочется… — какая-то темная и душная волна затопила меня. Я чувствовал, как то ли от гнева, то ли от прилива адреналина полыхают мои щеки. Я почувствовал, что хочу убить эту тварь! Причем не выстрелить, а удавить своими собственными руками!

Прорычав:

— Ну, лови! — я отбросил в сторону автомат и, уцепившись за лацканы кителя, вздернул фрица на ноги.

— Права тебе?

Три быстрых прямых в голову.

— Красный крест?

Серия по ребрам.

Придерживая гада «за манишку», заношу правую руку, собираясь пробить от души.

— Старший лейтенант! Отставить!!! — ревет кто-то за моей спиной.

Поворачиваю голову. Саня. Делаю успокаивающий жест, что, мол, только разик стукну.

— Отставить! Тоха, ты что?!

В голове проясняется. Я отталкиваю от себя унтера, который мешком валится на траву.

«Боже, вот стыдоба-то!» — думаю я, глядя на командира.

Однако внешне Саша, в отличие от остальных («Ого, сколько народу на визги немца набежало! Тут и Несвидов, и Скороспелый, да и ребята из моей группы уже вернулись»), совершенно спокоен.

— Иди сюда, товарищ старший лейтенант. И оружие подбери… Ибо не фиг!

Я выполняю приказ и встаю перед командиром по стойке «смирно». «Вот мне сейчас прилетит, так прилетит!» — думаю.

Но, вопреки моим ожиданиям, Саня как будто не обращает на меня никакого внимания.

— Сержант, — это Юрину, — поднимите этого… — и он показывает рукой на тушку унтера. — Умойте и к доктору отволоките, — кивок в сторону Дока.

Я стою как оплеванный. Командир обводит взглядом собравшихся, цыкает зубом:

— А вы что собрались? Концерт увидели? Или кино кто обещал показать? Работы нету? Так я найду… — И внезапно рявкает: — Разойдись!

Народ так и брызнул в стороны — похоже, что даже те, у кого особых дел не было и не предвиделось, предпочли исчезнуть с командирских глаз.

— Пойдем, Антон, поговорим…

Я понуро поплелся за Сашей. Подойдя к навесу, закрытому по периметру немецкими плащ-палатками, он отодвинул загородку и сделал приглашающий жест рукой. Я молча влез внутрь. «Хм, а уютненько командир устроился…» — ни с того ни с сего подумал я, оглядев окружающую обстановку. Перед командирским тентом, натянутым на высоких, метра два, шестах, была организована своеобразная «веранда», огороженная со всех сторон плащ-палатками. Внутри стояло сиденье, снятое с «круппа», и импровизированный столик из дощатого щита и пары чурбаков. У одной стены на коленях стоял интендант, привязанный к тонкому деревцу, а напротив него сидел на полотняной табуретке Тотен. Когда мы вошли, Алик что-то записывал на листе бумаги. Подняв голову, он спросил:

— Что там у вас за хай?

— Да вот дружок твой разбушевался что-то, — ответил командир. — Антон, ты на пеночку присаживайся, в ногах, говорят, правды нет. И руки, кстати, вытри… — и он протянул мне вытащенный из кармана кусок белого полотна.

Я посмотрел на свои руки — вся тыльная сторона правой кисти была перемазана уже начавшей подсыхать кровью, да и на левой руке тоже пара пятен имелась.

— Спасибо, — ответил я и начал оттирать кровь.

— Кого это ты так отделал? — поинтересовался Алик.

— Переводчика пленного… — буркнул я себе под нос.

Командир уселся в кресло, вытянул свои длинные ноги и уставился мне в переносицу. Неуютное, знаете ли, ощущение, когда тебе переносицу взглядом сверлят!

— Сань, честное слово, не знаю, с чего я так сорвался… — начал было я, но командир прервал:

— А я — знаю! До тебя только сейчас дошло, что вокруг не игрушки! Ненависть поперла… Вот ты и излил ее, как тебе удобнее. Думаю, Док на твоем месте скальпелем бы махать начал… О, хорошо, что вспомнил! Алик, сбегай, Серегу позови. Пусть придет, как освободится. И набор «Чик-чик» пусть захватит.

Когда Тотен ушел, Саша продолжил:

— Я не за то осуждаю, что тебе планку снесло, а за то, что при всех ты себе волю дал. Ты же командир, пример для многих из ребят. Что он тебе такого-то сказал, а?

— Про права военнопленных заверещал и Женевской конвенцией стращал. Ну, и презрением, как «недочеловека» окатил, куда же без этого…

— Понятно… — задумчиво сказал Саша. — А сейчас что на душе?

— Стыдно мне…

— Это хорошо, что стыдно… Может, впредь волю своим чувствам давать не будешь, ты теперь — лицо «морально ответственное». Держи зверя, Тоха! — с жаром добавил он.

— Я постараюсь, командир.

— Э нет, брат, надо не стараться, а держать… Иначе как тебе доверять-то? И еще… Вечером перед сном — сто граммов крепкого в обязалово. Понял?

— Так у меня же печень, забыл?

— Ну, тогда… эти медитации твои, а то нервы сгорят к чертям собачьим.

В этот момент послышались голоса приближающихся Сереги и Алика.

— А набор вы по назначению использовать будете или так — попугать? — спросил я, уходя от больной темы.

«Набор „Чик-чик“» — такое прозвище дали в команде походному хирургическому набору, что Док возил с собой. Правда, из-за специфики своих будней, ну и по приколу, Серега напихал туда довольно много чисто стоматологических инструментов, коими пугал иногда людей несведущих. Помню, на одной из игр он долго стращал «пленного», потрясая мундштуком для проведения искусственного дыхания «рот в рот» и сопровождая свои пляски следующим текстом: «Это — Г-образная анальная трубка для введения в прямую кишку кипятка или горячего чая, как минимум, с пятнадцатью кусочками сахара!»

— Там видно будет, — ушел от прямого ответа Саша. — Ты сегодня ни в каких допросах участия принимать не будешь. Хватит! Иди, Ваню смени. Считай, это тебе наряд в караул за невыдержанность.

— Есть! Разрешите выполнять? — Я встал.

— Разрешаю. Идите, товарищ старший лейтенант!

Было уже около трех пополудни, когда я, проверяя секрет у дороги, услышал в наушнике:

— Бродяга — «Котам», прием!

— Арт в канале, — радостно ответил я.

— Здесь Бродяга, идем по нитке от того места, где раки зимуют, проехали путь к свободе.

Я понял, что ничего не понял. Буркнув:

— Подожди, с БэБэ свяжусь, — и стал вызывать командира.

Надо сказать, что на нашем внутреннем жаргоне «БэБэ» — это сокращение от «Биг Босс», то есть командир.

— Фермер, ответь Арту! Фермер, ответь Арту! — и так раз двадцать.

«Дозваниваться» до Саши пришлось минут пять, не меньше. Наконец он ответил:

— В канале! Что стряслось?

— Старый на связь вышел, но я ничего не понял. Они сейчас в зоне досягаемости.

И я услышал вопрос Фермера, обращенный к Бродяге:

— Вы где?

Бродяга повторил свою белиберду.

— Обожди, в бумажках посмотрю…

После минутного молчания в наушнике раздалось:

— Твою мать! Вы что раньше на связь выйти не могли? Вы поворот проехали!

— Извини. Тут вообще-то кругом немцы, так что по рации особенно не поболтаешь…

— Черт с этим! Вы давно Свободу проехали?

— Да с километр уже… — протянул Бродяга.

— Значит, так… Километра через четыре, сразу после леска будет поворот на пять часов по основной сетке. Тропинка узкая, будьте внимательны, не пропустите… Еще пара шагов по ней — и пересечетесь с другой. По этой один шаг направо. В кустах вас встретят. Как понял?

— Понял хорошо. На подлете свистну. Отбой.

После этого содержательного разговора я поднял двух бойцов, лежавших в секрете, и мы выдвинулись поближе к дороге. Выбрав позицию метрах в двадцати, мы залегли.

Примерно через полчаса Бродяга вышел на связь и сообщил, что он въехал в лес. По моим прикидкам, их мотоцикл должен был поравняться с нами минут через десять-пятнадцать. Контрольное время уже давно вышло, когда я увидел ползущий по дороге грузовик. В легкой панике я нажал тангенту и спросил: