Польская линия (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич Страница 9

Нет, если смогу, то я своему человеку помогу, но не факт, что сумею. Особенно, если попадет в загребущие лапы моих коллег.

– А как мы с вами свяжемся? – спросил экс-поручик.

– Скоро я буду в Минске, вы меня там отыщите, – ответил я.

– Владимир Иванович, если речь пойдет о скрытом наблюдении, то желательно бы мне еще человека с собой взять. И для связи, и для спокойствия. Один наблюдатель – слишком мало. Желательно бы человек пять, чтобы глаза не успели мозолить.

Тут Вадим Сергеевич прав. Если наблюдает один человек, это сразу же привлечет внимание. Даже двоих мало. Но я не знаю, где мне человека найти. Семенцова отдать? Нет, на уголовника у меня другие планы, равно как и на Прибылова.

– А вы со мной Холминова отправьте. Парень толковый, а делать ему сейчас все равно нечего.

Холминов у меня инженер-электрик и взят на всякий случай, для обслуживания дизеля. Неужели Артузов специалиста в Москве не найдет?

– Забирай, – махнул я рукой. Спросил со вздохом: – Что еще нужно? Деньги, документы?

И зачем спрашивать очевидные вещи? Типа, с деньгами и документами и дурак справится, а ты без них попробуй?

В моем вещмешке еще оставались золотые червонцы. Целых пять штук, включая «заветный», обнаруженный в сундучке в первый день «попаданчества». Оставив себе пару штук, оставшиеся три отдал Потылицын у. Отставной поручик скорчил кислую физиономию, но деньги взял. Зажав их в кулак, позвенел золотом.

– На неделю хватит, а там видно будет.

– А документы? – поинтересовался я.

Потылицын открыл рот, чтобы ответить, но тут зазвонил телефон. В тайной надежде, что Наталья освободилась пораньше, я снял трубку.

– Аксенов у аппарата.

На той стороне провода оказалась совсем не Наташа. Мужской голос строго сказал:

– Приемная председателя Совнаркома, Горбунов. Владимир Иванович, что у вас произошло сегодня с книжником?

– С книжником? – растерянно переспросил я. Интересно, а откуда в приемной Ленина знают о записке? Но Горбунов, оказывается, имел в виду совсем другого книжника.

– Книжник – наш выдающийся пролетарский поэт товарищ Придворов, – пояснил секретарь товарища Ленина. – Так вот, он написал на вас жалобу. Дескать, сотрудник ВЧК, фамилия неизвестна, но в мандате сказано, что особоуполномоченный, отобрал у него ценную книгу, обещал избить.

– А почему вы решили, что это я? – осторожно поинтересовался я.

Горбунов сдержанно хохотнул.

– Я позвонил в канцелярию ВЧК, попросил, чтобы мне представили список особоуполномоченных ВЧК. Их, как вы знаете, не так уж и много, но в списке есть и фамилия Аксенова. Я и решил, что кроме вас, никто не станет связываться с таким сутяжником вроде поэта Придворова и выяснил, что вы в Москве. Так это действительно вы?

– Николай Петрович, это вам надо в чека работать, а не мне, – перебил я будущего академика. – Вы нам всех контрреволюционеров и агентов мирового империализма отловите. А если серьезно, то конфликт у меня был. Но дело происходило немного не так.

Может, кому-то покажется, что я решил подольститься к личному секретарю Ленина, но, право слово, сказал от души. Горбунов еще разок хохотнул.

– Спасибо, конечно, но контрреволюционеров своих будете сами ловить, а меня и без них дел хватает. А еще дураков… Скажите, в двух словах, что там у вас случилось? Избили вы пролетарского поэта, с него не убудет, а мне Владимиру Ильичу докладывать.

Я вздохнул и вкратце пересказал секретарю Ленина инцидент с первоизданием Чулкова. Правда, название отчего-то постеснялся сказать.

– Я так и думал, – изрек Горбунов, и повесил трубку.

В свою очередь, я положил трубку на рычаг, перевел взгляд на сидевшего неподалеку подчиненного, не сразу сообразив – о чем мы с ним говорили. Вспомнив, спросил:

– Извините, Вадим Сергеевич, отвлекся. Мы с вами остановились на документах. Что вам потребуется?

– Вы же нам с Холминовым мандаты выдали, что мы внештатные сотрудники ЧК. Такого документа по нынешним временам – за глаза и за уши хватит. Может, что-нибудь на месте раздобудем, на всякий случай. Я один червончик для такого случая припасу.

– А удастся? – засомневался я.

– Владимир Иванович, – заулыбался бывший поручик. – Да я за золотой червончик в Норвегии документы сделал, а уж там и полиция строже, и чиновники не такие алчные, как у нас. Может, у меня еще и сдача останется.

Глава 5. О первых разведчиках

Москва начала надоедать, и я был рад, что мы наконец-таки тронулись. Поезд увеличился до десяти вагонов – пять моих, три Артузовских, и еще два нам прицепили железнодорожники – мол, доставите до Смоленска, а там отцепите Я возражать не стал, Артур тоже, только Карбунка придирчиво проверил их содержимое. Правильно, ему положено как начальнику поезда. Но ничего крамольного в вагонах не обнаружилось, только самые обычные железнодорожные рельсы и костыли. Артур, помимо помощников, вез еще пополнение для особых отделов двух фронтов – человек двести, не меньше.

Теперь в хвостовом вагоне у нас появился специальный кондуктор с двухцветным фонариком. Красным он машет машинисту паровоза, а белым другим поездам. Нет, наоборот: белым светом сигнализирует своему машинисту, что все в порядке, вагон не отцепился, а красным – чужим поездам – мол, не наезжайте на нас, опасно.

Виктор Спешилов в юности мечтавший о карьере помощника машиниста немало понарассказывал мне о тонкостях железнодорожной жизни. Например, почему он мечтал стать именно помощником, а не механиком (тоже узнал от Виктора, что изначально машинистов называли механиками). Оказывается, главная задача помощника – следить за топкой. Кочегар только кидает уголь, а помощник по цвету угля, оттенкам пламени и даже по гудению должен определить и расход угля, и скорость. При нашей угольной нищете (кто в мое время в это поверит?) за экономию топлива поездной бригаде полагалась внушительная премия порой сопоставимая с месячным жалованьем, а иной раз и значительно его превышавшая. Спешилов поведал, что однажды его поездная бригада отхватила тысячу рублей премии! Правда, ему досталось лишь сто, а остальные деньги поделили машинист с помощником, но для кочегара, получавшего двадцать рублей в месяц, сотня – бешеные деньги.

Я сидел в салоне, уставившись в окно, с которого пока сняли броневой щиток, и пялился на проплывавшие мимо домики и домишки, сменявшиеся редкими березками, что отличало среднерусский пейзаж от привычного северного, когда за окном плывут сосны и ели. Рассматривал деревеньки, пытаясь понять – мы еще в Москве или уже нет? В моей истории эти деревушки давным-давно стали частью русской столицы, а здесь?

Прямого пути от Ярославского вокзала до Белорусского (виноват, все еще Брестского) для поезда нет, но никак не думал, что нам придется столько времени колесить, переходить с одного пути на другой, пока не выйдем на маршрут Москва-Смоленск. И как это машинист не заблудился?

Настроение препоганое. Наталья Андреевна в ответ на предъявленное письмо бывшей «невесты» Полины только рассеянно кивнула, заметив, что уж теперь-то она точно примет мое предложение и выйдет за меня замуж, но, когда именно, сообщить не соизволила. Может, после завершения гражданской войны, а может, после возвращения из командировки. Я-то рассчитывал, что в командировку она отправится не раньше августа, после проведения съезда Коминтерна, а оказывается, прямо сейчас. Утром уходит спецпоезд до Петрограда, а оттуда… На чем «оттуда», куда «оттуда», Наташа не уточняла, как и не сказала, куда именно едет. Может, пароходом до Стокгольма или железной дорогой до Берлина? Хотя, если по железной дороге, то можно бы и из Москвы. Впрочем, у Коминтерна свои секреты, делиться которыми они не станут даже с очень близкими людьми. Обижайся, не обижайся, но ведь и я тоже о многом не говорю Наташе. И мне даже проводить нельзя. Секреты, мать их так и в душу за ногу!

Впрочем, я больше думал не о бронепоезде и не о Наташе. Поезд железный, что с ним случится? И с Натальей Андреевной мы в конце – концов, разберемся. Я-то знаю, что до завершения гражданской войны осталось немного, а ждать я умею.