Пилюля (СИ) - Алексеев Александр Страница 9

Тут толстуха осеклась, увидев доктора. А потом и вовсе припустила с тележкой по коридору. Я узнал в обладателе галстука Бориса Моисеевича, что мне выдал пузырёк с пилюлями.

– Молодой человек, не верьте этой женщине, – взволнованно начал он, – Анечка на комсомольское собрание вынесла вопрос о воровстве продуктов в столовой. Эту… (не стал уточнять кого) сняли с начальства пищеблоком. Вот она и мстит как может… А, вы по какому вопросу.

– К Ане пришёл, а она болеет. Адрес не подскажете?

– Да. Сейчас, – говорит, доставая блокнот, и протягивая листок с карандашом – Записывайте, Афанасьева Анна…

Из госпиталя до указанной улицы добирался на переполненном трамвае. При толчке на стыке рельсов, почувствовал, что меня грабят. При оплате проезда я неосторожно доставал пачку денег и теперь какой-то шкет сзади лезет мне в карман, а бандитского вида парень придавил мою левую руку. На очередном стыке резко поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, прижав левым локтем руку шкета в кармане. Мальчишка не удержавшись на ногах падает на пол не выпуская из кармана руку. Правой рукой хватаю маленькие пальцы с моими деньгами. И глядя на старшего бандоса спрашиваю:

– Вам не пора выходить?

Тот кивает мальчугану на открывающуюся дверь. Уходят.

Делаю себе зарубку на память – не терять бдительность ни на минуту. Время такое.

Иду вот. Мандарины купил, мёд, пирожки. Стучу, спрашиваю:

– Афанасьева Аня здесь живёт?

Дверь открывает женщина бывшая в молодости вероятно красивой. Но, годы несчастий и невзгод стёрли всю красоту с измождённого теперь лица.

– Мама, это ко мне. – доносится звонкий голос откуда-то из темноты.

– Лампочка вот сгорела, – оправдывается мама, – Вы проходите. Чаю попьём… Травяного.

– Нет. Я на минутку, только передать вот. – И я поднимаю авоську вверх.

Тут появляется Аня. Лыбится до ушей:

– Мама, познакомься это Юрочка. То есть Юрий Жаров – быстро поправляется она, виновато глядя на маму.

– Это из госпиталя передали? – подсказывает мне ответ больная.

– Да. Мне пора уже идти. Поправляйся. – говорю, передавая продукты развеселившейся Ане. – Пока.

– Нет-нет-нет. – хватает меня за пальто девушка и тащит в комнату, а мама уходит на кухню.

За столом в просторной комнате сидел парень лет пятнадцати. Невысокий, но с приятным лицом.

Порода, – подумал я, и представился: "Юрий."

– Иван, – представился паренёк. Посмотрев на шрам над моей бровью собирался видно было что-то спросить, но сестра, выдав рубль, припрягла его за лампочкой в дворницкую, а потом ещё на хлеб добавила.

Увидев, на столе книгу "Двенадцать стульев", спрашиваю:

– Ты читаешь?

– Нет. Я уже читала два раза, – поправляя одеяло на широкой кровати говорит Анечка, и продолжает – Это, Ванечка у соседа сверху берёт почитать.

Понятно теперь – она у Остапа черпает вдохновение для своих проделок. И все то у неё Юрочки, Васечки, Ванечки.

– А сосед наш настоящий артист. – и, заметив, что я как то вяло реагирую на её слова, хлопает меня полотенцем по спине, и повысив голос, как-будто выступая на суде пред судьёй, – Он в театре играет. На афишах так и написано – Пётр Глебов. Фронтовик, хоть и из дворян. Медали есть. Две.

– Ты, чего тут раскипятилась, а ну марш в кровать, – строго сказала пришедшая с кухни мама.

Пилюля залезает под одеяло. Мама, забрав пустые стаканы со стола, уходит в кухню.

– Садись поближе, – говорит, и дождавшись как я усядусь, продолжает:

– Я тут с сестрёнками сплю. Они в школе сейчас. Обе – отличницы. Я тоже хорошо училась, но перед войной мама заболела. Я решила вместо гимназии в ателье пойти вышивальщицей. Нам тогда были деньги очень нужны. Только мама поправилась… Война. (вздыхает). У папы хоть бронь на заводе была, но он сказал, что коммунисты под юбками не прячутся. В июле записался в ополчение, и через месяц на фронт. А потом похоронка пришла. Их эшелон немцы разбомбили… (останавливается, достаёт платок, потом убирает)… А я в военкомат. Меня там отругали. Сказали: "Иди девочка к школе готовься". А я семилетку-то уже закончила… (и с жаром продолжает)… Ну, думаю, врёшь не возьмёшь. Ушла из ателье, поступила в госпиталь. Правда взяли посуду мыть, но я на курсы медсестёр записалась. Курсы закончила – к главврачу направление в армию подписать. Михаил Петрович… Ну, что тебя лечил. Так вот три дня за ним бегала пока подписал.

Эта может любого уговорить.

Анечка продолжает:

– А уж перед комиссией пару лет себе в документах добавила. Чтобы наверняка. Нашу сто десятую дивизию, которую из четвёртой ополченческой сделали, в октябре в Боровск отправили. Километров сто от Москвы. Только выгрузились – мимо беженцы бегут, кричат: "Немцы." Комбат наш вокруг станции велел оборону занимать, а меня с двумя санитарами в рощицу. Раненых свозить на телеге. Бой был страшный. Изя Исаксон наш комсорг из МГУ, что всю дорогу ко мне подкатывал, в бою под танк бросился с гранатами. В дырявом ведре его руку и шапку хоронили. Остальное под сгоревшим танком осталось. Разбили нас фрицы на следующий день. Комбата ранило. Заместитель у него был со смешным именем Дормидонт. Тот как увидел сколько немцы к атаке танков нагнали, в тыл меня отправил, говорит, командира довези, мол прощай девочка. Командира я довезла. Три дня по лесам и оврагам крались. На дорогах то немцы. И только командира с санитарным эшелоном отправили. Бомбы стали падать. Ранило меня…

Берёт мою руку и кладёт её под одеялом себе на голый живот. Чувствую шрам. А она, вздохнув, дальше рассказывает:

– Попросила довести меня в наш госпиталь. Михаил Петрович осколок достал. Чуть больше спичечной головки. Но, он, что-то важное нарушил. Детей теперь не будет.

И смотрит на меня глазами полными слёз.

Тут Ваня прибежал. Я выкрутил цоколь разбитой лампы. Вкрутил новую лампу.

Потом пили чай с пирожками. Мама улыбалась, глядя на нас.

Прям, как свататься пришёл.

Тут мама говорит сыну:

– Давай на кухню уроки делать. Завтра в училище.

Аня, хватая брата за руку:

– А давай Юру попросим придумать вопрос для викторины… У них вечер вопросов и ответов. Ученики против учителей. Дети задают вопросы по истории Родины… Учителя должны ответить.

– Любые вопросы, – спрашиваю.

– Да. Про то, что не поняли в учебнике… – подключается Ваня.

– Записывай, – говорю, вспомнив вселенский срач про зимний поход татаро-монгол.

– Готов? Пиши. У ста тысяч ордынских воинов – триста тысяч лошадей. Воину каждый день нужно примерно два килограмма еды и два литра воды. Лошади в походе по бездорожью – десять килограмм фуража и ведро воды. Сколько нужно подвозить еды и воды войску каждый день? Кто будет подвозить? А нужно подвозить несколько железнодорожных эшелонов каждый день. Сколько дров нужно нарубить в темноте (днём-то ехать нужно) чтобы растопить снег и приготовить на всех еду? Где еду и фураж брать в походе, если в деревнях у славян было по нескольку дворов…

Думал, что буду на собрании первым. Но, первым оказался Изотов. Он сидел за столом зала, раскладывая бумаги по картонным папкам.

– Привет, Николай. – жмём руки. – Готовишься? – киваю на бумаги.

– Одна папка мне, вторая Боброву, третья Короткову Павлу Михайловичу. – видит, что я не помню, говорит:

– Он сборной Москвы в 1948-м руководил, когда с чехами играли. Ты тогда на воротах здорово отстоял.

– А сейчас он кто? – спрашиваю.

– Председатель Всесоюзной секции хоккея.

Изотов, вводя в курс дела, зачитал состав нашей хоккейной команды:

– В воротах: ты, когда поправишься (ну-ну) и Коля Пучков. Защита: Александр Виноградов (капитан), Павел Жибуртович (брат погибшего) его Виноградов посоветовал включить, Револьд Леонов из московского Динамо, ветеран команды Андрей Чаплинский и новичок Виктор Тихонов. Нападение: Всеволод Бобров (играющий тренер), Виктор Шувалов, к ним в тройку Анатолий Архипов, дальше Пётр Котов из московских Крыльев, ветеран Александр Стиганов, новичок Владимир Новожилов из московского Спартака. Получились две игровые пятёрки и один запасной. И это… Я тебя помощником тренера представлю и запасным вратарём. Ты садись пока.