Княжич, князь - Глеб Корин Страница 9

— Да. Э… Блажен… муж… иже… не иде… на совет нечестивых, и на пути грешных не ста, и на седалищи губителей не седе, но в законе Господни воля eго…

— Довольно, довольно! Хитер ты, княжиче: вначале и впрямь зрел честно, а далее слукавствовал да по памяти и пошел.

— Вот уж провины моей! Да кто ж из крещеных Псалтири наизусть-то не учивал? Зачитайте что-нибудь другое, чего заведомо не знаю.

— Боле не надобно, с этим и без того всё уже понятно.

Отец Паисий захлопнул книгу и окинул Кирилла оценивающим взглядом:

— Скажи-ка лучше, каким иноземным языкам обучен?

— Греческий знаю не худо. По-германски хорошо разумею, говорю и читаю, писать горазд малость похуже. Э… Ну разве что самую-самую малость.

— Латину?

— Нет.

— Синский?

— Нет. Такоже не обучен картарскому, свейскому, волошскому, магрибскому, харитскому. Пожалуй, худо-бедно смог бы по-тарконски, ибо он от славенского мало чем…

— Те-те-те! Опять ретивое взыграло — еще и распетушился-то как, ты только погляди! А побудь-ка, княжиче, некоторое время без меня — я в книжницу сбегаю. Вот ведь дурья голова стариковская: нет чтобы загодя-то…

Уже на ходу отец Паисий бросил обе книги на поставец в изголовии, последние слова его донеслись из-за двери.

Кирилл потянулся за лекаревой азбукой, от скуки ожидания принялся листать ее. Убедившись, что ни затейливо изукрашенных буквиц, ни занятных картинок — как в той, что была в его раннем детстве — в ней нет, соскучился еще больше. Встал, подвигал плечами, разминаясь, и подошел к открытому окну. Из густых кустов малины вынырнуло любопытное лицо брата Луки:

— Эй, брате-княжиче!

— Чего тебе?

— Не поведаешь ли, куда это отец Паисий вдруг так припустил?

Кирилл задумался. Взмахами ладони приманив сидельца поближе, внимательно огляделся из окошка по сторонам и решился:

— Так и быть, расскажу. Но только чур: о том больше никому. Обещаешь?

— Ага! — выдохнул брат Лука, загораясь жадным нетерпением.

— Вишь ли, тут у меня с ним спор случился по поводу некоторых его снадобий: он сказал, что имеет средь них такой чудодейственный эликсир, который может до преклонных лет сохранить молодую резвость ног.

— Ага…

— Ну а я сомнение выразил: дескать, если этакое дивное зелье и в самом деле существует, почто ж тогда, говорю, старцы по-прежнему с клюками ковыляют еле-еле? Как-то не приходилось мне видеть, чтобы они, скажем, во скороходах служили.

— Ага…

— А он мне говорит: не веришь, значит? Тогда давай побьемся об заклад — да хоть бы и на цельный егорий золотой! — что я трижды вокруг собора успею обежать и вернуться, пока ты Символ Веры единожды прочтешь.

— Ух ты! Он у нас, знаешь ли, такой, это да… Погоди, погоди! Так чего же тогда ты не читаешь, а со мною речи ведешь?

— Э… Да ведь ты первым эти самые речи завел-то и сбил меня с панталыку! Вот уж не везет так не везет… Ну и что теперь прикажешь делать? Начинать поздно, всё равно не успею никак. О! А вон и отец Паисий — возвращается уж. Эх, плакал мой заклад, жалость-то какая! Ведь цельный егорий…

— Так вы, отче, еще и с книгами в руках вокруг собора-то! — восхитился брат Лука. — Вот это да! И княжича знатно посрамили, и заклад выиграли — стало быть, полная ваша победа выходит!

Запыхавшийся лекарь с подозрением покосился на Кирилла, затем на восторженного сидельца:

— Всё понятно. А ты чего тут?

— Так я это… малинки малость присобрать, вы же сами благословили давеча.

— Ну и где ж малинка-то? — постным голосом вопросил отец Паисий, кивая на пустой туесок в его руках. — Потребил небось? И правильно: малинка — она для укрепления здоровья ягода исключительно пользительная. Следовательно, теперь тебе — с укрепленным-то здоровьем! — тяжелые послушания в самый раз будут. Ась?

Лука заполошно исчез среди кустов.

— А ты, княжиче, всё проказничаешь, всё не угомонишься никак, — кротко заметил отец Паисий, опуская стопку книг на поставец. — Тогда вот епитимья тебе, она же упражнение доброе: от сего дня по полному часу утром и вечером будешь пребывать в уединении да тишине с закрытыми очами. Сидя ли, лёжа ли — твое дело. Хочешь — размышляй о чем-то существенном, хочешь — вирши слагай в уме или просто мечтай. После же, взявши бумагу, перо да чернилы, опишешь со тщанием все свои помыслы, желательно даже случайные и мимолетные, да мне предоставишь. Поначалу так, а там видно будет.

— Простите, отче.

— Бог простит. Уразумей однако: то не только за шутки, что над стариком шутишь, а для вящей пользы тебе же, дураку. Теперь к делу вернемся: опять ложись да глаза закрывай. Из греческого немного почитаем. Я начинаю, сосредоточься.

— Эвлоимени… и василиа… ту Патрос ке ту Иу… ке ту Агиу Пневматос… нин ке аи ке ис ту эонас… тон эонон, — старательно проговорил Кирилл.

— Верно. По-славенски истолкуешь?

— Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков. Из Литургии это.

— Добро. Теперь отсюда попробуем, внимай.

— Иц… х… Ага, это «ихь» получается. Хор… те… Хёртэ! Эс бе… рицх… Эс бэрихьтэн!

— Ты же сказывал, что германский хорошо разумеешь! — удивился отец Паисий. — Маленько прихвастнул, что ли?

Кирилл соскочил с постели и протянул руку:

— Книгу можно? Где оно, где оно… Ага, вот: «Ich hörte es berichten, daß sich Herausforderer einzeln begegneten: Hildebrand und Hadubrand…» Сие значит: «Я слыхал, как сказывали, что встретились в поединке, бросивши друг другу вызов, Хильдебранд и Хадубранд». Вот так. Отче, вы греческий знаете?

— Вестимо дело.

— А германский?

— Не сподобился.

— Стало быть, греческие слова для вас осмысленны, как и для меня. То есть, вы их в уме сразу переводите. В германских же словах непонимания полны и только буквы знакомые различаете — и я чрез вас вынужденно то же самое проделываю.

— Ах вот оно как! А ведь верно, верно… — лекарь призадумался. — Но с другой стороны получается, что те языки, которыми не владеешь ты, но владею я, чрез меня тебе понятными могут оказаться. Да нет: даже и должны! Допустим, это будет латина. Ну-ко, ну-ко попробуем…

— Конкордиа… парвэ рэс крескунт… дискордиа максимэ дилабунтур… Что и вы, а чрез вас и я разумеем так: при согласии и малые дела возрастают, при раздорах же и великие рушатся.

— Отменно, просто отменно! Добро. С этим мы такоже всё разъяснили, — отец Паисий удовлетворенно хлопнул ладонью по книге и