Гробовщик. Дилогия (СИ) - "Горан"

Гробовщик

Часть первая или конечная остановка

– Все вы, являетесь социальными иждивенцами, а, следовательно, согласно Декрету № 3 от 2 апреля прошлого года – преступники…

Но это позже. А пока – весна. Она хороша, даже если видна она через маленькое окошко с закруглёнными углами старого проржавевшего кунга. Машина везла и везла нас по разухабистой дороге навстречу неизвестности. В кунге нас было двенадцать бедолаг, отловленных по вокзалам, заброшенным стройкам да аварийным домам. Скамейки для сидения были узкие и мы, то и дело соскальзывали, бились друг о друга и о жестяные стенки, матерились в полголоса или шипели от боли. Трещала, а кое-где и рвалась одежда, с сухим стуком сталкивались лбы. Ревел двигатель. В маленьком окошке двери мелькал и мелькал бесконечный проселок и сопровождающий нас УАЗик с конвоирами.

– Эй, водила, растудыть твою в укроп! Не дрова везёшь!

Не дрова. Их бы он и то поберёг. А нас чего жалеть?

Скрип тормозов, резкая остановка, и мы опять повалились друг на друга.

– Слезай с меня, лишенец!

– На себя посмотри…

И тут, как ядерная вспышка, солнце ворвалось через распахнувшуюся дверь, и стало уже не до разговоров. Глазам больно, а барабанные перепонки рвал крик:

– На выход, уроды!

Что там – снаружи? Ослеплённые и оглохшие, короткими шажками мы пошли к выходу. Я невидяще уцепился за впереди идущего. Попытался спрятаться от света за его спиной. Тот не оборачиваясь, двинул вне локтем:

– Отвянь!

– Живее, доходяги, живее выходим, – это нам снаружи.

Впереди идущий рванулся куда-то вперёд и исчез. Снова солнце прямо в глаза.

Щурясь, я прыгнул в сияющую пустоту. Там вообще земля есть? Бетонный плац больно ударил по пяткам. Где я? Как смог осмотрелся.

Асфальт. Небольшое КПП. Вышка с прожектором, на ней солдат с автоматом на плече. Дальше длинное здание, похожее на казарму, квадрат плаца. Еще далее что-то вроде гаражных боксов… Воинская часть, не иначе… Мои собратья по несчастью столпились рядом и тоже, щурясь, зыркали по сторонам.

Три офицера выросли перед нами, как из-под земли. Майор и два лейтенанта.

– А ну – построиться!

Команда хлестнула по нам, будто плеть, и мы встали в кривую шеренгу лицом к говорившему. А тот, невысокий, худощавый, с погонами майора, поправил фуражку на голове, разгладил усы под длинным носом и заревел то, с чего я начал рассказ: что, мол, Родина нас кормила, учила, лечила. В надежде, что мы, в свою очередь, ей отплатите тем же. Она долго ждала, наконец, терпение её лопнуло! И с этого дня мы будем свои долги отрабатывать ПРИ-НУ-ДИ-ТЕЛЬ-НО.

– Вот там, – он махнул в сторону ворот КПП, – В поселке, вы отныне будете жить. Там же будете и работать на благо Родины. Подробности вам расскажет ваш бригадир. А пока вы должны понять одно: больше с вами никто нянчиться не будет. И закон здесь один – я, майор Дятлов.

Ну и дальше в том же духе. Было жарко, хотелось пить и присесть где-нибудь в теньке.

На счастье, речь майора не затянулась.

– Еще раз повторяю, – сказал он под конец. – Жизнь-малина для вас кончилась. Начинается жизнь-дерьмо. И чем больше этого дерьма в вас обнаружится, тем короче будет ваша жизнь.

Отточенный жест, и из кармана явил себя белоснежный носовой платок. Майор снял фуражку тщательно – делай раз! делай два! – вытер лоб, виски и таким же отточенным движением засунул платок в карман.

– Романов, – негромко позвал он, не оборачиваясь, и один из лейтенантов за его спиной вытянулся: – Давай их на санобработку. Ну и далее по пунктам.

Следующие два часа нас раздели догола, побрили налысо, выдали по куску хозяйственного мыла на двоих и загнали в душевую, где из шести сосков бежал жиденький водопад теплой водички. После душа нам всем выдали стандартное армейское бельё, включая выгоревшие от бесконечных стирок гимнастерки, портянки и стоптанные сапоги. На все наши робкие попытки как-то разъяснить наше положение, отвечали: «скоро узнаете» или молчали. Особо настырному невысокому щуплому дядьке из нашей команды солдат с золотой «фиксой» во рту и погонами сержанта попросту дал по морде.

Как только все банные дела были закончены, и мы толпой вывали из душевых на улицу, рядом с нами будто вырос из-под земли невысокий мужик лет 30-ти в потертом танкистском шлеме. Он мельком осмотрел нас, поморщился и сказал:

– Я – Ломоть. Отныне – ваш смотрящий. Знакомиться, дупла – пенёчки, будем позже. Сейчас придется немного поработать.

И следующие полчаса мы грузили на подводу, в которую была запряжена серая меланхоличная кляча. Грузили мешки с мукой и сетки с картошкой, грузили вакуумные упаковки с кирпичиками хлеба, пачки крупы, сахара, чая, консервы и даже несколько упаковок бульонных кубиков.

После этого мы двинулись к КПП, которое тут же распахнуло перед нами железные ставни ворот. Вот так, впереди Ломоть на подводе, следом неровная колонна по-двое, мы и вступили в пределы Зоны.

А может и не так.

Параллельно я отчётливо помню, как нам на несколько дней заперли в каком-то сарае и по-одному гоняли на допрос к особисту. Потом нас переписали, сняли отпечатки пальцев и выдали по какому-то временному удостоверению, мол, податель сего является сотрудником частной строительной компании «Ярывань», и только после этого пёхом отправили в Зону. А было ещё воспоминание, что никакой воинской части мы толком и не видели. Машина проскочила КПП, провезла нас по дороге с полкилометра, после чего под раскаты начинающейся грозы нас вытряхнули из кузова, указали направление, куда бежать. И всё. Про майора Дятлова я узнал позднее, после инцидента в Столбцах.

Как только ворота за нами со скрипом закрылись, Ломоть громким голосом предупредил, чтобы никто не вздумал сходить с дороги.

– Тут сплошные минные поля, – сказал он. – Да и пулеметчикам на вышках только дай повод…

В подтверждение его слов сзади раздалась длинная очередь и пули, показалось, чуть не задевая волос на голове, пронеслись над нами. Все новички, кто упал на дорогу, кто присел, вжимая головы в плечи, но Ломоть рявкнул:

– Не останавливаться! – и мы, отряхиваясь на ходу, снова зашагали вслед за подводой.

– Это для науки, – пояснил Ломоть. – Чтоб осознали свое место в тутошней пищевой цепочке.

Он шлепнул вожжами по бокам клячи, и та на мгновение ускорилась.

– Теперь запоминаем, дупла – пенёчки: в эту сторону для вас отныне хода нет. Полезете по полю – подорвётесь. Пойдете по дороге – подпустят метров на двести и расстреляют. Никто с вами ни о чем разговаривать не станет, хоть вы кровью у них на глазах исходите… Далее. Западный лагерь. Старший в нем я – смотрящий. Зовут, кто не запомнил, Ломоть. Подо мной три бригадира. Сыч, Чака и Витя Самовар. Сейчас поменьше, но обычно у каждого бригадира под началом по три тройки. Итого, дупла – пенёчки, должно быть тридцать душ плюс моя. Но на сегодняшний день всего четыре неполные тройки остались. Так что даже с вами полного состава у нас не будет.

– Куда же остальные делись? – спросил бородатый мужик из первой пары в колонне. – В лесу заблудились?

В строю лениво засмеялись.

Ломоть натянул поводья, останавливая лошадь, и спрыгнул с телеги. Мельком глянув нам за спину в сторону КПП, он ласково улыбнулся и переспросил:

– Куда делись? – и вдруг заорал мгновенно багровея. – Ты что, утырок, до сих пор не понял куда попал? Вы все, – он обвел нас бешенным взглядом. – Вы не поняли, куда попали? Это Зона, салаги! Дальше автобус не идет! Добро пожаловать на конечную остановку!

Он немного отдышался, снова запрыгнул на телегу и спросил, уже спокойнее:

– А что, Дятлов вам ничегошеньки не объяснил?

Все в разнобой замотали головами. А один из нас озвучил:

– Нет. Сказал только, что долг перед Родиной будем отрабатывать.