Гробовщик. Дилогия (СИ) - "Горан" Страница 3

– Кто говорит-то? – спросил Комар насмешливо.

– Чака трепался, – ответил Жора. – Мол, Дятлов обещался в половину рацион урезать, если в ближайшее время ему чего-нибудь стоящее не приволочем.

– Чака – он знает, – то ли снасмешничал, то ли серьезно сказал Комар. – Но на ночь глядя, да сразу после Выброса… И так потери выше крыши.

Он подошел к двери, запиравшей подвал, и со скрипом отпер ее. Мы по очереди вышли. Смеркалось. От земли поднимался то ли дым, то ли туман. В Воздухе пахло озоном и какой-то дрянной химией.

– Сходи в кашеварню. Там тебя покормят. Потом приходи и спать ложись. Выходим чуть рассветет, – сказал мне Комар. – Все, что тебе нужно знать, узнаешь завтра. Вопросы?

Я отрицательно покачал головой.

– Да, иди, ужинай, – подал голос Жора. – Спать ляжешь у дверей. На раскладушке.

Ужин был сытный: макароны с тушёнкой, чая от пуза и шмат хлеба с ладонь. Макароны и чай я употребил, а хлеб припрятал. Запас карман не тянет.

Пришел в хату, растянулся на раскладушке… Думал после стольких событий сразу не засну. Да и обдумать нужно было много чего. Но только голова моя коснулась подушки, я отключился, как перегоревшая лампочка; Хлоп – и темнота.

И приснилось мне, мое недалёкое прошлое. Как шел я по улице Ленина своего родного города, а навстречу мне сынок генерального директора «Нефтесбыта». Он в тот день в Джеймса Бонда играл: на ходу своего «Гелиента» из травмата по всем встречным-поперечным палил. С управлением не справился и в остановку со всей дури въехал. Крики. Визги. Народ разбегается.

Я обычно ни во что такое не вмешиваюсь. И здесь бы прошёл мимо, как и большинство прохожих. Но от такого беспредела как-то растерялся. А тварь эта, когда из машины своей выползла, стала в мамашу молоденькую целиться. У той на руках грудничок надрывается. Проснулся, наверное, от такого шума. Перепугался. Ну, и переклинило меня. Ствол отобрал и им же по харе уроду этому и зарядил. Раз пять. Мужики оттащили.

Ну, у меня, слава Богу, ума хватило ментов не дожидаться. Правда помогло мне это мало. Установили мою личность за два дня. А когда на третий день взяли, то оказалось, что это не сынок генерального, а я на машине со стволом наголо гонял, не он, а я стрелял по прохожим и покалечил людей на остановке.

А еще чуть позже понял я, что искали меня со всей тщательностью совсем не для того, что бы осудить по всей строгости, так сказать, закона, а лишь для выдачи моей живой еще тушки возмущенному родителю. Я, видишь ты, оказывается, гниде этой челюсть в двух местах сломал.

Передали меня с рук на руки четырем «быкам», им бы ещё по кольцу в нос, и поехали мы к генеральному на дачу. Как понял я из их немногословного рассказа, казнь меня ждала долгая и лютая. Дабы впредь и другим неповадно было.

Спасти меня могло только чудо. И чудо это явилось в виде КАМАЗа на перекрестке у железнодорожного переезда. Как я там Богу душу не отдал – до сих пор не пойму. Водитель, «быки» – все в кашу, мужик из "КАМАЗа через лобовое стекло вылетел. А я – живой. Это потом оказалось, что и руку сломал и на ребре трещина, и сотрясение. А тогда на чистом адреналине до насыпи добежал и в вагон товарняка, тот – ещё одно чудо! – как раз проходил, на ходу забрался и там только сознание потерял. Двое суток ехал на восток. Очнусь: Где я? Потом услышу: колёса стучат, вагон покачивается, успокоюсь и снова в забытьё. Обнаружили меня аж за Уралом. В больницу поместили. Я оттуда через неделю сбежал. Одежду у соседа по палате украл и сбежал. Прямо загривком почуял, что еще немного и найдут меня. А в том, что ищут – не сомневался. Опять товарняк, теперь уже на юг. Прибился к бомжам на городской свалке районного центра. Но там долго не продержался. Законы волчьи. А у меня рука неправильно срослась и ребра болели – ни кашлянуть, ни чихнуть. Какой из меня боец. Подрабатывал на привокзальном рынке. Бывало и побирался. Воровал. Один раз попался, и это не прибавило мне здоровья. Так еще полгода перекантовался. Зарос, пообносился – родная мать не узнает. Вот только пить беспробудно, как другие бомжи, не мог. Не лезло.

Местный опер как-то поймал меня на базаре

– Иди, – говорит. – сюда, Немой. Тема есть.

Немой – это кличка у меня такая. Я и до неприятностей особо говоруном не слыл. А уж как попал в переплёт, так и вовсе замолчал. Что не скажешь, о том не узнают. Говорил редко и, по возможности, односложно. Сначала трудно приходилось, потом привык.

Ну вот. Подхожу я, а он листовочку протягивает. Глянул – на ней моё фото пятилетней давности. И надпись, мол, разыскивается, особо опасный и так далее. И даже вознаграждение прописано: десять тысяч «гринов».

– Вали отсюда, Немой, – говорит. – Денег, что за тебя сулят, мне всё равно не обломится. Начальнички да посредники распилят. А вот коли прознают про тебя, и бычьё сюда съедется по твою душу… Мне этот геморрой ни разу не нужен. Так что сутки даю тебе.

Ну, долго уговаривать меня не пришлось. Тем же вечером и свинтил с города. Так и жил: от станции до станции. Когда меня в Вологде на «хазе» полиция замела, я думал: все, отбегался. Достал меня все-таки «генеральный» папаша. Поэтому несказанно удивился, когда в числе таких же, как я бедолаг, был этапирован куда-то на запад сначала в в спецвагоне, а позднее на машине, в кунге которой были такие узкие скамейки.

И снова во сне я выпрыгнул на асфальт, осматриваясь, и снова майор Дятлов приказал нам построится. Потом ухватил меня за ворот и ну давай трясти. Приговаривая:

– Просыпайся! Просыпайся, тебе говорят…

Я открыл глаза. В хате стоял полумрак. Надо мной склонился Жора.

– Вставай. Умывайся. Завтракай. – коротко приказал он. – Через час выходим.

Часть вторая. Пять дней в Зоне или мёртвые души кто станет слушать?

Пока я умывался и завтракал в избе-кашеварне, Жора успел побывать у Ломтя и утвердить маршрут, который они с Комаром вчера все-таки выработали. Как мне потом рассказал Жора, был негласный закон, по которому тройки не должны были вести поиск близко друг от друга. Или совместно, или, чтоб расстояние между ними было не менее трех километров. Во избежание. Хоть с оружием здесь было и туго: по одному «Макарову» и 2 обоймы на тройку, плюс каждому бригадиру по «помповухе», ну и Ломтю, в знак статуса – «Калаш», бережёного Бог бережёт. А-то, бывало, и палить друг в друга с перепуга начинали.

До последнего дома шли в разнобой, обходя лужи. Дождь, зарядивший с ночи, моросил и моросил, поэтому мы все трое надели легкие накидки с капюшонами. Меня, кроме накидки, одарили еще большим рюкзаком, в котором хранился наш сухпай на двое суток. Отдельно, в специальных карманах были упакованы четыре, похожие на термосы, керамических контейнера с пружинными крышками. Жора гордо светил пистолетной кобурой на левом боку, Комар был спокоен. На сгибе локтя он нес за ремни три армейские каски. В другой руке – двухметровую ветку.

На околице возвышался деревянный крест, рядом скромно ютилась небольшая деревянная лавочка. Под лавочкой виднелась вскрытая консервная банка, полная окурков.

- Присядем на дорожку, – скомандовал Жора. И специально для меня пояснил: – Обычай.

- Крест этот, – сказал Комар, садясь первым и закуривая. – Поставил еще Пахом Таймырский. Настоящий батюшка, не чета нынешним. Все бродяги, что в поиск идут всегда под ним отдыхают. На удачу.

- Это тот, что церковь строить в Ильинцах пытался? – спросил Жора. – На исповедь еще зазывал, службы служил какие-то. Как он сгинул?

- Ну почему сразу сгинул, – невесело усмехнулся Комар, протягивая ему каску. – Там, в Ильинцах его и нашли. Повесился бедолага…

Следующая каска досталась мне.

- Твоё дело, – сказал Комар. – Хочешь – надень, хочешь в рюкзаке носи. Хочешь, тут оставь, решать тебе. Тут советы не помогут. Каждый по-своему приноравливается. Одно запомни крепко: в Зоне смерть на каждом шагу. Сдохнуть тут легче, чем на свободе мимо урны плюнуть. Так что слушай внимательно, что будем говорить.