Андрей Морголь - Арсенал эволюции

Андрей Морголь

Арсенал эволюции

Пролог

Если кто-нибудь заявит мне, что не верит в судьбу и самостоятельно способен контролировать свою жизнь, я откровенно рассмеюсь этому человеку в лицо после того, как его собьет выскочивший из-за поворота самосвал. Возможно, так уверен в себе был преуспевающий менеджер до наступления мирового финансового кризиса, или директор строительной корпорации, дающий на объекте указания подчиненным аккурат под неудачно закрепленной плитой, или среднестатистический житель Нагасаки в августе сорок пятого.

Если любому из нас предложить на выбор чемодан, доверху набитый деньгами, или пузырек валидола, то тех, кто выбрал лекарство, можно будет считать как минимум странноватыми людьми. Но таких в нашей группе испытуемых наберется, естественно, подавляющее меньшинство. А вот, предположим, к любителям халявы вечерком подъедут собственники капиталов в компании с монтировками, утюгами, паяльниками и прочими атрибутами власти, заберут причитающееся и вместо запланированного на завтра визита к стоматологу вынудят обращаться к специалисту иного профиля. А обладатели валидола на пути встретят загибающегося от сердечного приступа банкира, сунут ему под язык, собственно, на фиг им не нужную таблетку – и далее хлебнут счастья от благодарного богача по полной программе. Конечно, те счастливчики, которые сейчас прохлаждаются в просторных палатах травматологии, скажут – мол, да если бы мы знали, мы, конечно, валидол бы выбрали. Вот в том-то вся и фишка: если бы знали обо всех последствиях своих поступков – стали бы хозяевами жизни. Но жизнь – далеко не компьютерная игра, ее нельзя сохранить в ключевом моменте, а потом загрузить с того же места, если результат не понравился. Выбирать доводится лишь один раз.

Весь смысл в том, что есть на свете вещи, которых мы не можем не то что предвидеть, но даже прогнозировать. При этом частью сих вещей являются такие же люди, как мы, а человек – самое непредсказуемое создание, особенно если он еще и женщина.

Понятно, что влияние судьбы не всегда фатально и негативно, иногда оно может быть полезным, а чаще всего совсем незаметным. Бывают личности, которые ставят перед собой цель и твердо знают, как ее добиться, но некоторым из них фортуна дует в спину попутным ветром, а другим постоянно подсовывает палки в колеса. Это не значит, что при первой же неудаче надо со словами «не судьба» сворачивать начатое дело. Хотя кому как по вкусу – мне лично фиолетово. Просто встречаются люди, у которых нет цели, они плывут по течению жизни, не заглядывая далеко вперед, но в один прекрасный день судьба вдруг резко хватает их за руку и забрасывает в самые невероятные места и обстоятельства. И это все в один прекрасный день.

Глава первая, оптимистическая

День с самого утра задался слишком отменным! Начало его настолько ошеломляло и обнадеживало, что в мозг коварно закралась предательская мыслишка: «Нет!.. В жизни так хорошо не бывает: обязательно где-нибудь кроется либо жестокий форс-мажор, либо съемочная группа программы «Розыгрыш». А еще весьма вероятно, я в лучших традициях своего стиля испорчу потрясающе гладкий ход событий самостоятельно, да таким нелепым образом, что прокляну и себя, и это утро, подававшее столь великие надежды». Но пока все шло хорошо, и я запинал начинающийся неуместный депрессняк поглубже в подкорку, прикрыв его свежими воспоминаниями, даже педаль газа утопил глубже по такому поводу.

А утро и вправду стартануло замечательно. Началось все с того, что помер мой сосед. Нет, не то чтобы я ненавидел старого параноика, отношения у нас были довольно нейтральными. Он даже пару раз вполне дружелюбно рассказывал мне какие-то свои бредовые истории про межгалактические сообщения, путешествия по иным мирам и про борьбу с фашистами в тех же условиях. Не менее дружелюбно я выслушивал его логически взаимосвязанные, но абсолютно нереальные (таков уж характер бреда) россказни и даже многозначительно кивал в особо драматичных местах. Еще с детства помню, что с умалишенными надо во всем соглашаться, так как взбесившегося душевнобольного – а с ними это происходит часто – могут успокоить лишь добрые, но далекие, сильные, но неспешные с прибытием санитары дурдома.

В соседовы списки подозреваемых в межгалактическом шпионаже я не входил, поэтому Леонтий Палыч мою скромную жизнь своими контрразведывательными мерами не отравлял. В отличие от жизни Вадима, который у старика слыл врагом номер один – видимо, из-за того, что жил в квартире над Палычем, куда пару раз приводил своих друзей-панков и частенько забывал выключать воду в ванной.

Дедок мстил сурово и безжалостно, по-армейски: приклеивал канцелярские кнопки к дверному звонку супостата, регулярно осенял с помощью половой краски дверь обители нехристей православным крестом, а один раз даже имел проблемы с милицией, когда набрал в шприц сырое яйцо и через иглу ввел его под мягкую обивку многострадальной входной двери Вадима. Тогда, уже через пару солнечных деньков, яйцо протухло и ароматизировало весь подъезд. Кто-то, естественно, поднял шухер и вызвал специалистов из ЖЭСа. Те причину благовоний установили моментом, поржали, само собой, а дверь посоветовали сменить.

Но уязвленный народ требовал справедливости. Что делать – уяснили, кто виноват – уже догадывались, осталось воздать виновному по заслугам. Вызвали ментов. Леонтий Палыч был привлечен по статье «мелкое хулиганство», оплатил добросовестно пять минималок и не обратил никакого внимания на великодушие оппонента, который даже не взыскал с него за материальный ущерб. Мало того, через пару недель проблемы с милицией начались у самого Вадима: старик непонятным образом умудрился вызвать служителей правопорядка аккурат к тому злополучному моменту, когда друзья притащили в квартиру Вадика спичечный коробок с известным содержимым и успели оприходовать половину.

В общем, помер Леонтий Палыч. Получилось так, что даже у меня на глазах. В то утро Мария Федоровна, его племянница, которая ухаживала за дядькой последние полгода, вихрем вломилась ко мне в квартиру без предварительного звонка и принялась трясти мое спящее после ночной смены в клубе тело, приговаривая неестественно высоким, срывающимся голосом:

– Арсений, Арсений, просыпайся, там дяде плохо, помоги, Арсений, Арсений! – И так вот нудно, монотонно, без пауз и промежутков. – Арсений, Арсений…

– Да что ж это такое… – Подавив зевок, я присел на диване, убедился, что в очередной раз дрых одетым, и с максимальной жалостью выдавил: – Ну, Мария Федоровна, вы же знаете, я только с ночи…

– Знаю, Арсенчик, извини… но я не знаю, что делать! Дядя там хрипит, хватает ртом воздух, в постели мечется… – Она более активно, чем обычно, сопровождала речь соответствующей жестикуляцией. – Мне так страшно…

Ее выпученные, как у затисканного хомячка, глаза смотрели на меня со страхом и удивлением. Вообще-то органы зрения у нее всегда были такими из-за какой-то там базедовой болезни, коей Мария Федоровна почему-то сильно гордилась и которая придавала лицу женщины постоянное испуганно-озадаченное выражение, а также привносила некоторую суетливость в поведение. Собственно, поэтому особого значения ее трагическому выступлению я придавать не стал, однако старика, хрен с ним, решил посмотреть – ни разу ж дома у соседа не был. Хотя что делать с Палычем, я особо не представлял. Если, со слов Марии Федоровны, все действительно так плохо, то толку с меня будет – как с зонтика на Пёрл-Харборе. Но все же я поднялся с дивана, выковырял из-под него тапки, быстро их напялил и с полной готовностью к реанимационным мероприятиям двинулся к соседу.

– А чего «скорую» не вызывали? – поинтересовался я, проклиная свою привычку оставлять дверь по возвращении домой открытой.

– Ты знаешь, Арсенчик, дядя ведь на учете в психдиспансере, – затараторила соседка, пропуская меня вперед. – Ну приедут, ну что скажут: псих, придуривается, припадок. Знаю я этих врачей…

Ага, ну конечно, а я этих внезапных племянниц тоже знаю. За последний год Палыч основательно сдал. Сколько ему там… восемьдесят с чем-то вроде? А тут вдруг откуда ни возьмись – на тебе! Племяша нарисовалась! Заботливая, словно курица-наседка. Все, конечно, правильно делает: и в магазин сбегает, и приберется, и приготовит, и, может, даже постирает, – чем черт не шутит. Но к врачам дядю – ни-ни! А то мало ли – вдруг подлечат ненароком, потом еще год с ним возиться. Ну уж нет! Подобные сроки в ее план «Барбаросса» явно не входили. Квартирный вопрос надо решать быстро. И вот, Мария Федоровна, судя по всему, халявное жилье движется на вас с неотвратимостью локомотива, а я по-прежнему буду ютиться в съемном. Эх! Жаль, у меня такого дяди нет. Завидую!

Квартирка у Палыча была, конечно, не фонтан, зато трехкомнатная. Запах ветхости, традиционный для таких апартаментов, с радостью бросился туманить мой и без того сонный организм. Коридор запомнился допотопными совковыми обоями, половиками, цвет которых, наверное, затруднительно было установить даже при покупке, покосившимися антресолями и каким-то измученным пытками гибридом лавки с тумбочкой для обуви. Всем своим видом это извращенное создание рук человеческих говорило: «Не садись на меня, если в тебе больше двадцати килограммов, – я развалюсь. Хозяин, прошу, не выкидывай меня – я еще пригожусь». Валявшийся неподалеку добротный металлический язычок для обуви выглядел угрожающе.