Александр Золотько - Игры над бездной

Александр Золотько

Игры над бездной

Глава 1

Верхолаз – это тот, кто смог забраться высоко. Так высоко, что появился соблазн лезть еще выше, до самого неба. Зачем? Для того, чтобы потрогать холодную прозрачную твердь. Или отбить от нее кусок и пустить на украшения для своей дорогущей шлюхи. Или чтобы намалевать на небесах свой портрет и поставить разухабистую надпись: «Здесь был я». «Нет, не так, – поправил себя мысленно Прохор Степанович Дальский. – Здесь был ТОЛЬКО Я. Лишь в этой надписи есть смысл. Сделать нечто такое, чего не может сделать больше никто».

Дальский подошел к окну и посмотрел на небо. В августе небо над его городом не было ни холодным, ни прозрачным. Мутный серо-голубой пластик. Давно немытый, покрытый засохшей пеной облаков.

Снаружи было жарко.

«Странное слово», – вдруг подумал Прохор Степанович. Он уже и забыл его первоначальное значение. Хотя в образном смысле использовал его регулярно. «Жаркий выдался денек»… Для губернатора Свободной Экономической Территории это значило, что пришлось выдержать неприятный разговор, скажем, с торговым консулом Поднебесной, решившим вдруг, что многоуважаемый посланник Европейского Исламского Союза слишком уж свободно чувствует себя на нейтральной территории Харькова.

Жаркий денек – это очередная разборка местных предпринимателей, уважаемых членов общества, не поделивших рынки сбыта легких наркотиков или запустивших своих девок на чужую территорию.

Жаркий денек – Барабан вскипел очередной межнациональной разборкой, мусульмане вместе с поднебесниками двинулись на Конго, а обитатели этого черного района Харькова вдруг решили не обращаться к губернатору за поддержкой, извлекли из тайников оружие и принялись отстреливать барабанщиков, как только те переступали демаркационную линию. А то вдруг поднебесники решили пересмотреть соглашение с мусульманами в свою пользу, и уже по всему Барабану полыхает стрельба.

И нужно вмешаться, нужно успокоить, нужно найти способ прекратить кровопролитие, пока безумие не растеклось по всему городу. Нет, Нагорный район, понятно, не пострадает в любом случае, но Дальский очень болезненно относился к состоянию своего города. Любая черная проплешина пожарища, возникшая на теле его города, воспринималась губернатором как личное оскорбление и влекла за собой наказание, неизбежное и неотвратимое.

Все обитатели Харькова это знали. И ценили.

Дипломаты, представлявшие на Свободной Экономической Территории Китай, Исламский союз, Россию и Анклавы, также очень ценили беспристрастность Прохора Степановича, его умение всегда оставаться над схваткой. В прямом и переносном смысле.

Если верхолаз – это тот, кто смог забраться выше других, то в Харькове Прохор Степанович был верхолазом из верхолазов. Его офис находился на верхушке самого высокого здания в городе, да еще размещенного в самой высокой части Харькова. Отсюда, с высоты сорока этажей, город выглядел пестрым полотном, расчерченным квадратами улиц и припечатанным сверху белым крестом эстакад для «суперсобак». С востока на запад и с севера на юг тянулись магистрали, пересекаясь в Харькове.

Благодаря этому кресту город все еще существовал.

«Нет, не так», – снова поправил себя Дальский. Сейчас Харьков существовал – и неплохо существовал – уже не столько благодаря Транспортному Кресту, сколько благодаря своему статусу Свободной Экономической Территории. Но СЭТ смогла возникнуть лишь потому, что Харьков находился на пересечении важнейших коммуникаций. И еще потому, что сильные и уважаемые государства решили, что для всех будет лучше иметь такой вот буфер на стыке границ. Площадку для решения сложных, щекотливых вопросов и место для размещения в независимых лабораториях и нелегальных мастерских заказов, способных вызвать нежелательные разговоры в любом другом месте.

Европейский Мусульманский Союз соизволил остановиться на Днепре, двигаясь с запада, Великая Турция закрепилась в Крыму и сочла разумным не пересекать Таврийские степи, изрядно обезлюдевшие в ходе последних войн, а Россия, удерживая свою давнюю границу с севера от Харькова, удовлетворилась Донбассом и остатками угольного бассейна.

Не принадлежа никому, Харьков принадлежал всем. Наблюдательный Совет СЭТ выбирал губернатора, а тот имел вроде бы всю полноту власти. Вроде бы…

Дальский ненавидел это «вроде бы».

Да, он мог приказать Службе Безопасности СЭТ выжечь половину Барабана, отловить на территории Конго экстремистов из Католического Вуду, пытающихся распространить среди язычников свою религию, мог приказать муфтию Харькова заткнуться и не призывать время от времени правоверных к газавату… Вроде бы мог.

Но на самом деле в таком случае Дальского пригласили бы на совещание Наблюдательного Совета, и вечно председательствующий Торговый Консул Китая выразил бы общее неодобрение столь необдуманного и жестокого поступка, зачитал бы официальное обращение Наблюдательного Совета к губернатору, а через год, когда снова пришла бы пора назначать губернатора, то оказалось бы, что кандидатура господина Дальского уже не вызывает всеобщего восторга, и Прохору Степановичу пришлось бы оставить свой офис на сороковом этаже и, наверное, поспешно покинуть Харьков.

Хотя в подобных обстоятельствах он вряд ли бы успел это сделать. Очень многие уважаемые члены местной элиты хранили в своих сердцах – или что там у них вместо этого органа – желание свести с Дальским счеты.

Если бы не все это, то Прохор Степанович никогда… никогда бы не согласился с необычным предложением, полученным от странного… если не сказать – страшного человека три месяца назад.

Словно сквозняк проник в кабинет, ледяной змейкой скользнул за ворот шелковой сорочки Дальского, растекся по телу. Дальский посмотрел на свои руки – пальцы мелко дрожали.

Прохор Степанович подошел к бару, потянулся к хрустальной бутылке, но заставил себя остановиться.

Не время.

Ему предстоит жаркий денек. Горячий денек. Адский денек.

Плюс сорок за окном – это нежная весенняя прохлада по сравнению с пеклом, ожидавшим Прохора Степановича Дальского через… Губернатор посмотрел на часы. Через одиннадцать минут.

Прохор Степанович подошел к письменному столу, хотел сесть в кресло. Помотал головой и вернулся к окну. Отказываться – уже поздно. Если ТОТ ЧЕЛОВЕК не соврал, то в любом случае все произойдет сегодня. Как он сказал при последнем разговоре? Вам повезло, подобно блохе, вскочить на «суперсобаку», когда она сбавила скорость, однако спрыгнуть с нее на полном ходу… Это довольно экзотический способ самоубийства. Но очень, очень надежный.

Грузовая «суперсобака» как раз пронеслась, не замедляясь, по эстакаде с востока на запад. Когда эстакаду строили, никого не волновало удобство жителей города. Необходим был максимально прямой маршрут – вот его и проложили прямо сквозь тело Харькова. А вот когда выбирали место для Дипломатического квартала в Нагорном районе, то не без иронии выделили участок как раз возле эстакады. Если вдуматься – то месть получилась мелкая и какая-то лакейская. Одно успокаивало – это решение принимал предшественник Дальского на высоком посту. Покойный предшественник.

Стены кабинета Прохора Степановича были сплошным окном, открывавшим круговую панораму Харькова. Пройдя вдоль окна, можно было увидеть почти весь город – храм Католического Вуду в Конго, купола мечети на Барабане, корпуса Учебного комплекса, вывески и рекламы публичных домов и отелей Гуляй-города, а если воздух был чист, то и теплообменники атомной электростанции. Она находилась всего в пяти километрах от Нагорного района. Почти в городской черте.

Сегодня станции видно не было.

Дальский оглянулся на стол и снова передернул плечами. Как перед прыжком в бездну. В желудке пульсирует что-то холодное, пальцы рук – дрожат, мелко, почти незаметно. Но руки все равно придется чем-то занять. Не хватало еще, чтобы признаки его слабости были замечены. Слабые не имеют ни малейшего шанса удержаться на самом верху ни сейчас, ни тем более после того, что произойдет сегодня.

Глянув на часы, Дальский все-таки заставил себя подойти к столу и сесть в кресло. Поправил галстук, воротник сорочки. Достал из ящика стола хрустальную пепельницу, заполненную жемчугом. Слышал, что кто-то из политических деятелей прошлого любил перебирать драгоценные камни в кармане пиджака. Брильянты с изумрудами выглядели бы слишком вызывающими, а вот жемчуг вполне подходил.

Дальскому не без намека подарили несколько четок – католические и саббах от муфтия Харькова, но он, с благодарностью приняв, публично ни разу не взял их в руки. Он – вне религиозных конфликтов. Он на стороне города, а не конфессии. Любой конфессии.