Алексей Оверчук - Тени войны Страница 10

Я пригубил коньяк и зажмурился, смакуя жгучие ароматные капли.

— Алкоголик, я с тобой разговариваю! Оставь Колчина в покое!

— У вас не будет гроздочки винограда? — обратился я к барменше. — А то все лимон, лимон…

— Только лимон! — обиделась барменша. Я обернулся к Вике. Но она уже исчезла.

Вот так всегда. Только разговоришься с человеком, а его будто ветром сдувает.

Ладно, хоть телевизор посмотреть… По телевизору клеймили военных. Доставалось им в хвост и в гриву.

И свою разгромную публикацию о «расстреле» я счел излишеством. Не хотелось участвовать в общем хоре обличителей. Это был МОЙ расстрел, я сам волен распоряжаться им! Понятно, нет?.. В общем-то, да, понять меня можно с трудом. Для любого журналиста такое приключение — слава в чистом виде! Можно на всю страну рассказать, как тебя чуть не шлепнули. Заклеймить позором военных уродов. Воспылать праведным гневом и потребовать возмездия. Только мне уже ничего этого было не надо. Есть армия, где за кепи могут пристрелить. И есть АРМИЯ того седовласого полковника, чьи друзья и подчиненные погибают в Богом забытом ущелье, чьи вертолетчики кладут с прибором на смерть и летают по этому ущелью, вывозя раненых солдат. И бойцы той АРМИИ тоже воспримут мою статью на свой счет.

Вернулся Сашка Колчин. Был взбудоражен:

— Нет, ты представляешь, а?! Нет, ты не представляешь!

Он поймал-таки главного в коридорах. Объяснил, что мы загорели в Чечне, что только-только вернулись и уже сдали очередные наши репортажи в газету. Главный редактор хмыкнул. Оказывается, и собственную газету читал от случая к случаю. В общем, помиловал. Секретарша Юля вычеркнула нас из кондуита. «Ничего личного! Я только выполняю приказы!»

Больше всего меня поразило то, что даже наш главный не читает собственную газету! Иначе как понять, что мы уже месяц, как шлем репортажи из Чечни, а он о нашем местоположении даже не подозревает?! Хотя, конечно, в Африке его газету не купишь.

— Мой коньяк еще цел? — спросил Сашка.

— Извини… — потупился я. — Еще заказать? Или пошли лучше на свежий воздух, на наше коронное место! Там и продолжим, а?

На улице 1905 года, между входом в метро и памятником революционным оптимистам, каждый теплый вечер собирается толпа. Люди стоят группками, о чем-то оживленно беседуют, иногда переходят из одной компании в другую. Сходятся, расходятся. Кто-то может затянуть инвалидным голосом протяжную песню. Или сбацать чего-нибудь шустрое на старинном баяне. Непосвященным горожанам или гостям столицы могло показаться, что собрались члены какого-то фан-клуба. Или, например, что люди сошлись не на хухры-мухры, а на САМУ революцию!

Надо сказать, первое время стражи порядка так и думали. Не раз в толпе можно было увидеть патруль милицейских. Помахивая дубинками, они прохаживались, ловили обрывки разговоров. Но оказалось, что люди обсуждают самые невинные темы: долдонов начальников, растущие цены, стервозных жен. И — пиво, пиво, пиво.

Если перейти через дорожку от памятника прямиком в сквер, то пивной человек попадал в прохладу деревьев, к длинным рядам деревянных скамеек. Тут, как курицы на насесте, гнездились молоденькие барышни с ухажерами. А кому не хватило места, тот располагался на травке возле деревьев.

Ах, как хорошо здесь тянулось пивко из горла! Какой небесной высоты текли тут беседы между друзьями, влюбленными и даже между не очень друзьями и не очень влюбленными. Романтика с лирикой под ручкой валяются здесь под каждым кустом. Люди самых разных профессий и сословий. Тут и банкиры невысокого полета, и коммерсанты средней руки, продавцы, туроператоры, менеджеры и журналисты различных изданий.

Мы с Колчиным не стали ломать традиций, взяли по паре пива и пристроились у ног чугунных революционеров, на каменной приступочке.

Толпа буднично бурлит вокруг. Разлапистые деревья машут приветливо ветками. И воробей на торговой палатке, точно солдат, гордо держит голову, разглядывая прохожих.

Чудесные городские виды!

— А знаешь, — говорит Сашка, — я тут думал… Наши фронтовые поездки, в принципе, на фиг никому не нужны. По трем причинам.

— Ну? — подбадриваю я.

— Причина первая: потому что это НА ХРЕН никому не нужно. Причина вторая: потому что это на хрен НИКОМУ не нужно. Причина третья: потому что это на хрен никому не нужно ВООБЩЕ.

Тоже мне, бином Ньютона! Это-то я и без него знаю. Теперь знаю.

8

Профессор Григорий Алексеевич Вяземский позвонил очень вовремя. Я как раз придумывал повод, чтобы смыться из редакции. Терпеть не могу сидеть в кабинете и пялиться в компьютер. Интернет-новости уже изучены. Газеты конкурентов прочитаны. Нигде ничего занятного.

— Не хотите, Алексей, посмотреть на кое-что занятное?

Оп! На ловца и профессор бежит!

— Занятное? Это какое такое? — с напускным равнодушием отзываюсь.

— Ну, такое, что люди видят каждый день, но не придают никакого значения, пока их не ткнешь носом. — Например? — Например, почему длинные мужские трусы всегда норовят залезть в задницу своему хозяину? Или почему к тефлоновой сковородке ничего не прилипает, а вот сам тефлон к ней прилип?

Издеваешься, профессор?!

— Какие-то ненаучные у вас примеры.

— А если б я начал рассказывать про изменение геометрической прогрессии при искривлении пространства?..

Убедил, профессор! Мне все равно не терпится слинять из редакции. Предложение Вяземского — повод не хуже любого другого.

В просторном кабинете, в доме по улице Красный Казанец, рядом с метро Выхино, Григорий Алексеевич проводил экскурсию. Туристом был я.

На стеллажах в тесноте — великое множество старинных книг. Тяжелые и плотные занавеси на окнах скрывали дневной свет. Книгам вредно солнце. Зато светился в углу рослый торшер. Отчего золотое тиснение на корешках книг смотрелось тускло и загадочно.

Книг было так много, что казалось, эту библиотеку семья Вяземских собирала на протяжении столетий. Я крутил головой, пытаясь ухватить все разом. Тут были раритетные «Исследования о народах планеты» издания Оксфордского университета 1887 года, книги о происхождении языков мира, литературные исследования творчества писателей и поэтов разных стран и эпох. В общем, все, все, все на свете. И даже немного больше. Я зачарованно ходил между полками и водил пальцем по книжным корешкам.

Наверное, прочитав всю библиотеку, можно и помереть с чистой совестью. Больше все равно не узнаешь.

Тут меня осенило, я щелкнул пальцами:

— Я знаю, чего тут не хватает, Григорий Алексеевич!

— М-да? Впервые вижу человека, который вот так с ходу говорит о пробелах в моей библиотеке.

— И все же одной книги тут явно нет.

— Погодите, — вскинул палец профессор, — попробую угадать! Наверное, трудов…

Я отрицательно покачал головой.

— Тогда может быть…

Я состроил мину.

— Сдаюсь… Итак, молодой человек?

— Тут не хватает одной существенной книжки. Фундаментальной! С такой книжки начинается всякое образование.

— Ну-ну?

— Книжка называется «Раскрась сам».

Профессор откинулся на стуле и захохотал:

— Здорово! Об этом я действительно не подумал. Неужели так бросается в глаза?

— Да, ущербность библиотеки сразу становится очевидной… А вообще все здорово, — продолжил я уже на полном серьезе. — Библиотека шикарная!.. Вы и вправду ученый?

— А что? Показать удостоверение?

— Нет, спасибо. Верю.

— Кстати, могу удивить еще кое-чем. — Профессор пошарил под столом, и картина над его головой уехала вбок.

В потайной нише, за стеклом, висел на красном бархате старинный кольт. Я не знаток оружия, но вроде именно из таких стволов дырявили друг друга ковбои Дикого Запада. Стеклянная дверца была заперта на миниатюрный замочек.

Григорий Алексеевич достал из кармана жилетки ключик. Замочек щелкнул, профессор извлек пистолет и протянул мне рукоятью вперед.

Я осторожно принял оружие. Кольт удобно лег в руку.

— Интересно, сколько народу из него положили? — задумчиво произнес я, пробуя оружие на вес. — Он правда настоящий?

Профессор улыбнулся:

— Еще какой настоящий! Сколько народу поубивали из него, не знаю, но что в людей из него стреляли — точно. Вещь старинная. Знаете, Алексей, чем хорош кольт? Скорость пули довольно маленькая по сравнению с современным оружием. И когда такая пулька попадает в человека, это сравнимо с ударом локомотива на полном ходу. В то время как современная пуля просто прошивает человека насквозь. Улавливаете разницу?

— Да уж! — поежился я, представив несущийся локомотив.

Григорий Алексеевич открыл дверцу стола, вытащил миниатюрные весы. Потом гильзы, пули и коробку пороха.

— Вот! Даже порох старинный. Не говоря уж про старинность всего остального.

— А это для чего? — кивнул я на весы. Профессор округлил глаза: