Тимофей Печёрин - Технофобия Страница 10

— Оружие к бою, — прозвучал в моей, и не только, голове голос командира группы, — смотреть в оба и даже больше. Стрелять в ответ на любое движение.

— Ну что, Вовка-технофоб, — «подал голос» по ментальной связи Гриша, — слышал, ты вчера этих тварей направо и налево косил. Давай, покажи еще, как ты это делаешь.

— Кем вы меня считаете? — хотел привычно, «по-нителлигентски» возмутиться я, однако, ни с какого боку не человеческий, рев затолкал эти бессмысленные слова мне обратно в глотку. Уже не помня себя, то ли от ярости, то ли от ужаса, я начал без остановки стрелять. Видимо, со стороны это выглядело шибко эффектно, что даже боевые мои товарищи посторонились. Но этот мой шаг оказался оправдан — когда из-за ближайшего поворота показалась пара мутантов с кусками ржавой трубы, оба попали под огонь. Одного скосило сразу, другой, видимо, обезумев от боли, с ревом ринулся на ближайших бойцов. К счастью, серьезного ущерба нанести он не успел — группа рассредоточилась, образовала что-то вроде кольца, а меткий огонь со всех сторон буквально изрешетил мутанта.

— Начало положено! — воскликнул держащийся поблизости Гриша, именно воскликнул, не заморачиваясь средствами связи.

Следом за разукрашенными граффити руинами показались и мутанские постройки — аляповатые, невзрачные, сколоченные на скорую руку. Что-то среднее между сараем и железным гаражом, из тех, что в свое время украшали чуть ли не каждый российский двор. Целое поселение из таких строительных выкидышей. Над некоторыми из этих сооружений поднимался дым — черный, едкий.

Других признаков жизни, кроме черного дыма и грохота, в поселении мутантов заметно не было. Тем не менее, никто не расслаблялся. Напротив, бойцы легли на живот и поползли в сторону построек. Вскоре вокруг нас засвистели и застрекотали пули. Огонь велся не шибко прицельно, скорее, по площади, чем по конкретным объектам, тем не менее, приятного было мало. Я чувствовал себя как живая рыба на сковородке.

— Вышка в десяти метрах на северо-восток, — передал командир группы, — Бархат, купируй ее.

Бархат, боец с местным аналогом базуки, не стал дожидаться повторения приказа. Он привстал, прицелился, и, одним выстрелом разнес дощатую вышку в щепки, вместе с находящимся на ней мутантом.

— Админ, Весельчак, Голем, — следующий приказ не заставил себя долго ждать, — перевести ваше оружие в статический режим и уничтожить ближайшие к вам объекты.

— Статический режим? — переспросил я.

— Да смотри, — окликнул меня Гриша, называемый Весельчаком. Придумал же себе позывной — «Весельчак»! Раздолбай он, а не Весельчак…

Он подполз к одной из мутантских построек, дернул тумблер на своем лазерном излучателе, из которого вырвался ровный и довольно яркий луч. То же самое сделал и молчаливый могучий боец по прозвищу Голем. Мне оставалось только последовать их примеру.

Материал, из которого мутанты строили свои жилища, плохо поддавался поджогу и, при ближайшем рассмотрении, оказался не таким примитивным, как на первый взгляд. Металлические и деревянные куски были перемешаны настолько плотно и хитро, что огонь, даже возникая, не мог распространяться. Пару раз приходилось начинать поджог заново, а это не очень-то легко, когда сидишь на холодной земле, а поблизости от тебя грохочут выстрелы и рвутся снаряды. Конечно, товарищи по оружию не подгоняли и прикрывали тыл, отстреливаясь от появляющегося то с одной, то с другой стороны противника, но…

Когда нам троим удалось создать худо-бедно приличное пламя на мутантских постройках, к привычным уже звукам выстрелов прибавился еще один. Оглушительный не то рев, не то вой, явно не принадлежащий живому существу. Оглянувшись, я увидел его источник — несколько агрегатов, напоминающих гигантские утюги, но на гусеницах, двигались прямо на нас. Вдобавок, каждый из «утюгов» был снабжен чем-то вроде пушки, и, управляющий им мутант использовал свободную руку для обстрела. Ни точностью, ни дальнобойностью эти явно кустарные изделия не отличались, тем не менее, уже двое наших бойцов пали под шквальным огнем.

Бархату удалось подбить один из «утюгов», однако остальные это не остановило. Видимо, желая отомстить за вчерашнее поражение, серокожие твари прибавили скорость и буквально смяли и отважного артиллериста, и еще, то ли двоих, то ли троих из нашей группы.

— Отступаем! — буквально взорвал мне изнутри голову истошный приказ командира, — третья группа, отступаем!

Мутантские жилища вспыхнули огнем, а третья группа, вернее, то, что от нее осталось, спешно покидала поселение. Мутанты на «утюгах» стреляли нам вдогонку, но не шибко результативно.

Мы петляли по улицам, бежали изо всех сил, называя это «отступлением». Интересно, а как успехи у других групп? Впрочем, их заботы перестали меня интересовать, померкнув перед страхом за свою жизнь, когда в одном из переулков мы чуть не наскочили на десяток мутантов — пеших, однако вооруженных не палками или кусками трубы, а ручными пулеметами. А за спиной ревели моторы все приближающихся «утюгов». Мы оказались в ловушке.

— Живьем не дамся, гады! — вскричал Гриша Весельчак, и, видимо, копируя мое поведение при подходе к сектору мутантов, бросился на врагов, непрерывно стреляя.

Пулеметы мутантов уступали лазерным излучателям и в точности и в скорострельности, но численное преимущество было за ними. Гриша успел уложить одного врага, второго, третьего, прежде чем сам, изрешеченный пулями, рухнул на потрескавшиеся плиты мостовой. Мне стало тошно и страшно, когда я осознал, что человека, с которым я совсем недавно завтракал, разговаривал, спорил, больше нет. Впрочем, следующая мысль, о том, что я могу отправиться следом, вывела меня из ступора вернее пощечины или ушата холодной воды.

Последний Гришин подвиг был не таким уж и бессмысленным, ибо в строю мутантов возникло замешательство. Это не считая потерь. К тому же, Весельчак сумел отвлечь огонь на себя, что позволило группе отчасти пробиться через строй и ударить с тыла. Теперь уже мутанты оказались, хоть частично, но в окружении. Они падали один за другим, бестолково отстреливаясь, а их товарищи на «утюгах» притормозили и перестали стрелять. Видимо, боялись попасть в своих.

Впрочем, и мы не были расположены драться. Положив еще пятерых врагов и, оставив на земле двух бойцов, включая Гришу, третья группа, не переставая отстреливаться, отступала к базе. От дюжины в живых осталось четыре бойца.

Настроение было — ни к черту. А каким еще оно могло быть по возвращении с позорно проигранной битвы? Даже последняя схватка, казавшаяся безнадежной, но выигранная благодаря приступу безумной храбрости Гриши Весельчака, погоды не сделала, а лишь позволила остаткам группы унести ноги.

Не было повода для радости и у бойцов других групп. С какой бы стороны наши не вошли в сектор, их ждало одно и то же. Мутанты, естественно, чувствуя себя вольготно на своей территории, собрали, видимо, все силы, даже не сектора — города, в громящий кулак и обрушили его на наши несчастные головы. Вторгшихся в сектор бойцов давили всем, чем можно — массой, боевой техникой, а то и авиацией. Давили до тех пор, пока группы, под тяжестью понесенных потерь, одна за другой не начали отступать. Отступавших гнали к местам заранее подготовленных засад. Добить, конечно, не добивали, но прорваться к базе удалось немногим. Если это не разгром, тогда что такое разгром?

В активе же у меня лично было то обстоятельство, что я пока еще жив и относительно здоров. Но это, знаете ли, пока. Только сегодня я до конца осознал, что идет война — тяжелая, кровавая и с крайне призрачными надеждами на успех. Война, которая, волею случая стала моей. А это значит, моя жизнь под угрозой. Двадцать четыре часа в сутки. Не сегодня, так завтра или через неделю мой труп останется гнить на разбитых тротуарных плитах города или угодит на стол какой-нибудь мутантской семье. Причем, еще неизвестно, что хуже.

А альтернатива… Необязательно пройти «горячую точку» с оружием в руках, чтобы понимать: на войне самый верный способ выжить — отсиживаться в тылу, за спинами товарищей. Но во-первых, подобного рода вояк, озабоченных лишь спасением своей шкуры, презирали в любой стране во все времена, а во-вторых, стопроцентной гарантии нет даже в этом случае. Геморрой один. Так не лучше, вернее, не проще ли переть под пули, как все?

В этом свете царящие на базе вольности стали казаться мне чем-то вроде последней сигары для приговоренного к расстрелу. Раз шансов победить нет, раз каждый здесь обречен — к чему омрачать остаток жизни муштрой, Уставом и «палочной» дисциплиной? Не лучше (разумнее, гуманнее) ли провести оставшиеся до гибели дни в относительной сытости и комфорте, без попыток изнасилования мозга со стороны старших по званию?