Алексей Калугин - Блуждающий разум Страница 10

– Что мы должны делать? – задал новый вопрос Димон.

– Жить как прежде, – ответил Соломон.

– То есть ничего? – обескураженно уточнил Димон.

– Тебе что, нечем заняться? – с показной строгостью осведомился Шток.

– Я не о том. – Димон тряхнул головой так, что снег с концов банданы полетел в разные стороны. – Я конкретно о Муромском. Если он Мастер…

– Если он Мастер, – перебил Соломон, – тогда первый ход за ним.

Судя по уксусно-кислому выражению Димонова лица, он был не согласен с такой постановкой дела. Категорически не согласен.

– У тебя есть какие-то предложения? – спросил Соломон, чтобы не оставалось ничего недосказанного.

– Это ты у нас стратег. – Димон отвернулся в сторону.

Ему было что предложить. Но он заранее знал, какие его идеи Соломону не понравятся. Поэтому и не стал озвучивать те, что имелись.

Несколько минут они шли молча. Ветер крепчал, а пелена сыплющего с неба снега становилась все плотнее. Соломон накинул на голову капюшон. Тропинка резко повернула направо, обогнула кривой ствол березы и так же внезапно повернула в другую сторону.

– Наверное, пора возвращаться, – сказал Соломон.

Ему не было холодно, но дома его ждало много дел. По большей части – рутина. Но и ей нужно было заниматься. Соломон для того и пригласил Димона на прогулку, чтобы можно было поговорить спокойно, с глазу на глаз, так, чтобы никто не мешал. Дома это сделать было невозможно. Соломон никогда не запирал дверь и никогда не разворачивал гостей с порога. Зная эту его особенность, к нему то и дело наведывались жители поселка с вопросами, проблемами, предложениями, решениями, а то и просто так, перекинуться парой слов, новостями поделиться или рассказать свежий анекдот.

Обогнув еще одну березу и свернув за невысокую разлапистую елку, Соломон сошел с тропы и двинулся в сторону от нее по снежной целине. Димон шел за ним, стараясь ступать след в след. Теперь ветер дул им прямо в лицо, колючие снежинки царапали щеки и лоб. Димон уперто шел вперед, не пригибая головы. Он не собирался кланяться какой-то непогоде. Соломон натянул капюшон до бровей, а глаза прикрывал ладонью.

– Да, и вот еще что! – громко произнес Соломон, глянув на Димона через плечо. – Как там дела у Шинкаревых?

– Нормально все вроде бы, – буркнул в ответ Димон.

– Что? – Соломон сделал вид, что из-за ветра не расслышал ответ.

– Все хорошо, говорю! – громче повторил Димон.

– Ты поговорил с Верой?

– Ага.

– Ну и как?

– Она не хочет, чтобы ее брат становился альтером. Говорит, дождусь, когда минует кризис, и уйду от вас.

– Плохо дело.

– Ну, не она первая…

– Поговори с ней еще раз.

– Она не желает со мной разговаривать.

– Почему?

– Считает, что я могу заставить ее делать то, чего она сама не хочет.

– Глупость какая!

– Женщина – что с нее возьмешь.

– Ты должен убедить ее не делать глупости!

– Почему я?

– Она доверяет тебе больше, чем кому-либо еще в поселке.

– У нее с Мартой неплохие отношения.

– Кого и в чем может убедить Марта? – Соломон на ходу развел руки в стороны, давая понять, что вариант с Мартой его совершенно не устраивает. – Я поручил это дело тебе, Дима, и ты обязан довести его до конца. Андрей Шинкарев должен стать истинным альтером. Для нас очень важен этот ребенок. Сейчас даже больше, чем прежде.

– Почему? – насторожился Димон.

Соломон снова сделал вид, что не расслышал слов Димона за ветром.

Димон был озадачен. Соломон явно уходил от разговора. Такого прежде за ним не водилось.

Глава 4

Куратор

Муромский сидел за большим письменным столом, спиной к окну, прикрытому легкой, полупрозрачной шторой. За окном сияло солнце. Было настолько светло, что воздух, казалось, мерцал. В комнате витал аромат лаванды с легкой примесью бергамота.

Слева и справа от Муромского стояли включенные экраны. Небольшие, всего на восемнадцать дюймов. Судя по приглушенным звукам, на том, что слева, шел какой-то фильм. Между мониторами на специальной подставке в форме двух вставших на дыбы единорогов стояла раскрытая книга. «Алексей Калугин» – прочитал на обложке Бапиков. Имя это ни о чем ему не говорило. Но на всякий случай он его запомнил. В комнате было очень много других книг. Помимо двух больших книжных шкафов, забитых до отказа, книги лежали стопками на рабочем столе, на широких подоконниках, прямо на полу и даже в креслах. Помимо книг и экранов на столе было очень много мелких предметов, которые Бапиков обозначил для себя одним словом: хлам. Разноцветные авторучки, блокноты и блокнотики (один с котятами на обложке), стеклянные шарики, маленькие пластиковые фигурки мультяшных героев, сувенирные флэшки, парочка ни на что не похожих костлявых уродцев, трое круглых карманных часов с цепочками, кистевой эспандер, три большие кружки (на одной – «Битлз», на другой – спин-протектор и надпись «Музей мадам Тюссо», на третьей – профиль человека, которого ни с кем невозможно спутать, и адрес «Бейкер-стрит, 221б»), несколько брелоков самых разных форм, китайский колокольчик… Там было много еще чего, что Бапиков, не раздумывая и не колеблясь, смахнул бы в мусорную корзину. По мнению куратора, на столе должно находиться только то, что необходимо для работы. Включая, разумеется, чашку с чаем – одну! – и блюдо с теплыми еще пирогами, прикрытыми салфеткой.

Слева от стола, у стены, заложив руки за спину, неподвижно стоял служащий в сером костюме, с зачесанными назад светло-русыми волосами.

На столе перед Муромским стояло большое, круглое блюдо с аккуратно и красиво разложенными на нем чудесами японской кулинарии. Бапиков экзотики в еде не признавал. Японская кухня так и вовсе была, по его мнению, не едой, а баловством. Поэтому куратор понятия не имел, как называлось то, что приготовился вкушать альтер. А уж из чего все это было сделано, Бапиков даже думать не хотел. Собственно, ему это было все равно. Куратор ежедневно получал отчеты о том, что за блюда заказывает Муромский. И он знал, что никаких особых предпочтений в еде у альтера не было – всякий раз он выбирал что-нибудь новое.

Поводив кончиками палочек над блюдом с едой, Муромский выбрал то, что ему приглянулось, и ловко ухватил какой-то розовый кусочек на белой подложке. Уже поднеся еду ко рту, он вдруг вспомнил о гостях, что так и стояли у двери. Вернее, сделал вид, что вспомнил. На самом деле он ни на секунду о них не забывал, но, следуя советам классиков, выдерживал паузу.

– Не желаете ли разделить со мной трапезу? – учтиво осведомился Муромский.

– Благодарю, мы уже откушали, – не менее церемонно отказался Бапиков, даже не взглянув на стоявшего рядом Шаркова.

Муромский изобразил на лице сожаление, после чего обмакнул суши в соевый соус и отправил лакомый кусочек в рот.

Прожевав и проглотив пищу, он удовлетворенно наклонил голову и приложил к губам краешек накрахмаленной салфетки.

– Тогда, прошу вас, присаживайтесь.

Бапиков выразительно посмотрел на кресло с изогнутыми ножками, округлой спинкой и розовой атласной обивкой. Судя по всему, кресло было удобное и мягкое, вот только сиденье его было завалено книгами.

Муромский сделал знак служащему и тот живо освободил кресло от книг, просто переложив их на пол.

Бапиков сел в кресло, откинулся на спинку и непринужденно закинул ногу на ногу.

Шаркову досталось кожаное кресло лимонно-желтого цвета. Игорь сел аккуратно, держа спину прямо, и положил на колени планшет. Он был похож на вышколенного секретаря, без тени нетерпения ожидающего указаний от босса. Исполнитель и руководитель – эту игру придумал Бапиков, решив, что играть в плохого и хорошего полицейских с Муромским не имеет смысла. Но если есть два человека, значит, должны быть и две разные модели поведения. Хотя бы только для того, чтобы посмотреть, на какую из них лучше среагирует альтер. Для них сейчас была важна любая, даже самая незначительная информация. Выуживать что-то стоящее из бессвязной болтовни Карцева, сильно смахивающей на неконтролируемый поток сознания, было все равно что, ковыряясь палкой в иле на дне пруда, пытаться отыскать оброненный в воду пятак. Отчеты агентов, которых Муромский прозвал Дживзом и Арчи, были аккуратно составлены, но содержали лишь сухие, малоинтересные факты: во сколько наблюдаемый встал, как долго пробыл в туалете, сколько раз глянул в окно…

Муромский подхватил палочками щепоть салата из маринованных овощей, сбрызнутых остро-сладким соусом.

– Время за едой я считаю наиболее подходящим для беседы, – сообщил он гостям, прежде чем положить салат в рот.

Бапиков в ответ натянуто улыбнулся. Куратор полагал, что слова Муромского – утонченная издевка. Альтер сам назначил встречу на два часа дня. А теперь оказывается, что и обед у него в то же самое время. И, дабы время не терять, он совмещает первое и второе. То есть визит куратора сектора Комитета Вечной Безопасности для него не более значим, чем завернутый в омлет кусок сырой рыбы, который он сейчас старательно вымачивает в соевом соусе. Такое отношение к делу куратору, разумеется, не нравилось. Но при этом он вовсе не считал свою гордость уязвленной. При чем тут гордость – это всего лишь работа. К тому же Муромский ежели кого и намеревался уязвить, то только не лично Юрия Станиславовича Бапикова. Альтер целил выше. В систему как таковую. Он хотел показать, что не является и не собирается становиться ее частью. Что он один значит больше, чем вся «Вечность», вместе взятая. Что ж, пускай так и думает. Чрезмерно уверенный в себе противник чаще совершает ошибки.