Евгения Мелемина - Библия улиток Страница 11

Лейтенант часто думал о том, кто из них более опасен для окружающих, но не находил ответа и даже боялся его найти, потому что для себя выбрал Тайгера, с которым познакомился еще новичком в отряде патрульных синдромеров. Знакомство длилось недолго, но Сэтто всем своим поведением и короткими шутками, очень похожими на горькую правду, донес до Лейтенанта одну мысль: настоящая свобода – это право самому нести ответственность за свою жизнь, а не поддаваться чужим указам.

Это толкование свободы росло и ширилось, и в конце концов вычурное название родины, принятое после победы над первой волной кризиса, начало казаться гротеском, насмешкой, фальшью.

И если это правда, то пути назад нет – Лейтенант обязан предупредить Сэтто о том, что в бункерах базы в железных креплениях ждет благословения черный непобедимый Ворон, который способен взломать купол Края, как белка – скорлупу гнилого ореха.

Часть вторая

После…

Создавай мир в молчании.

Глава 4

Это неловкое чувство, когда приходишь в магазин с баночкой, чтобы купить рыбку, и видишь десяток рыбок, втиснутых в такие же крошечные баночки. Они похожи на живой суп. Что? Нет, я не желаю купить Уинтерз и Дикки. Почему? Потому что Уинтерз и Дикки – это семья морских львов, живущих в ржавой цистерне, а я пришел сюда с баночкой и хочу одну рыбку.

Когда я был молод – и не смейтесь, я говорю это совершенно серьезно, все эти дикки и уинтерзы водились только в одном месте на планете, резвились вовсю, высовывая свои мокрые головы под солнышко, а на берегу лев восседал с агнцем или что-то вроде того. Я преувеличиваю, конечно, лев не восседал, но точно существовал. Стопроцентно. Я его видел.

Я видел также: яблоки, капусту, орехи, листовой и кочанный салат и укроп. Я составлял букеты из нарциссов и дельфиниума и запивал их жасминовым чаем с нежным привкусом липового меда.

Так оно и было, так оно и было. Мало кто может похвастаться такой молодостью, как у меня, поэтому я единственный в этом городе, кто знает хоть что-то полезное.

Все это было немного севернее отсюда. Да, за городом. Поезд отъезжает от станции в двенадцать десять, садитесь на него и катите куда глаза глядят.

На этот поезд вполне можно сесть – просто забираешься на козырек над тоннелем и в нужный момент прыгаешь вниз, прямо на крышу вагона. Главное, сразу прижаться к ней и не мотать башкой, иначе снесет. Ну и прыгать внимательно, конечно. Как-то раз я провел на таком козырьке целый день, поджидая поезд вместе с одним пареньком, мы прыгнули, а он взял и провалился между вагонами. Меня с ног до головы окатило, а я боюсь крови. В чертовом поезде нет воды, и я так и просидел сутки, покрываясь мерзко пахнущей коркой.

Впрочем, в пень эти замшелые истории. Я спас рыбку из супа. Молодого петушка с синим бархатным хвостом. С ним можно идти на очередное собрание по спасению планеты и расследованию причин ее гибели.

На улице Свободы пало на колени целое здание. У него подкосились мраморные колонны, и крыша поехала вперед. Ступени раздробило, и здание осталось стоять наклоненным, словно с перебитыми пальцами. За ним как раз и стоит будка, где проводится собрание.

На будке висит плакат:

«Стоимость билета: ВЗНОС в дело живой природы».

Я немного опоздал, собрание уже началось, поэтому остановился за спинами, подыскал себе уголок и уселся, держа баночку между колен.

Слушатели выстроились в три ряда, у всех них были согбенные спины, а по центру маячила тень чьей-то головы огурцом.

Самого оратора я не видел, но его было неплохо слышно:

– …парниковые газы, уважаемые сэры. Так или иначе. Скопившись в атмосфере, они создали эффект нагревательной линзы, и – пр-р-уп! – вспышка! Жара, гибель, пересохшие океаны, выжженные побеги! Так или иначе.

Интересный метод вести лекцию. И не подкопаешься: так или иначе. Каждый может считать, что все было иначе и при этом не упрекать лектора в некомпетентности, потому что он на своей точке зрения и не настаивает.

Лектор начал настраивать какой-то приборчик с ярким, будто у электровоза, лучом. Этот луч он безуспешно пытался направить на экран-простыню, но запутался в проводах, и ничего не вышло.

Луч светил прямо на меня, и многие обернулись, думая, что вторую часть лекции придется рассматривать какой-то неудобно размещенный экспонат.

Лектор тоже смотрел на меня и вдруг замахал руками:

– Прекрасно, – заявил он. – Дело спасения мира небезразлично нашей чудесной, замечательной, яркой молодежи. Поприветствуем.

И все они захлопали. Половина, я ручаюсь, вообще впервые видела «яркую молодежь», потому что… нас было мало. Нас, последних детей, было катастрофически мало.

– Говорят, вы хорошо разбираетесь в технике, – сказал лектор. – Помогите уж нам, убогим.

Я поставил баночку на стол, вышел к сцене, выпутал его из проводов и молча развернул проектор к экрану.

– Восхитительно, – сказал лектор. – Вы ведь и самолеты умеете водить? – Он хихикнул. – И даже, говорят, «сайлентов» умеете водить…

– Да, – сказал я, хотя знал, что он издевается и призывает других тоже потешиться надо мной.

Был он маленьким и тощим и хихикал мерзко, а еще голова у него действительно была как огурец, тени не шутили.

– Что вы думаете о причинах гибели планеты, молодой человек? Нам крайне интересно.

В первом ряду сидел толстый мужик и курил, пуская дым между колен. Ему было стыдно – я по лицу видел. Остальные смотрели жадно, рассчитывая посмеяться всласть.

– Меня там не было, – честно сказал я, и все они с облегчением рассмеялись.

Огурец тоже долго и с наслаждением смеялся, а потом отпустил меня на место и принялся показывать слайды.

Я его не слушал и только смотрел: вот планета, рыжеватая и лысая, с сине-зеленым синяком на боку. Вот снимки с орбиты, говорят, слитые с базы самого Командора. На снимках Небо-1 с разных мутных ракурсов.

Огурец назвал Небо «неопознанным летающим наблюдателем» и уверял, что точно такие же присутствуют каждый раз, когда гибнет какая-нибудь планета. Так или иначе.

Вот голубая морда поезда, вот разорванный посередине скафандр, и вдруг, среди привычных и понятных мне вещей – «сайлент», – не просто понятная мне машина, а половина меня, моя часть, замечательная, умная техника…

Чтобы сажать растения, нужно иметь пальцы. У «сайлента» были пальцы – длинные и гибкие.

– Это, – постукивая указкой по экрану, сказал Огурец, – «сайлент». Утерянная технология. Предположительно, боевая машина, с помощью которой был разрушен мир.

Этот чертов овощ был готов свалить вину за гибель мира на кого угодно.

– Давайте же, смело посмотрев в лицо разрушительному прошлому, восстановим наше будущее. Все средства, собранные сейчас, пойдут на озеленение и охрану девственно чистых уголков природы, где сохранились белки, зайчики и ежики.

Вместо денег я попробовал всучить ему банку с рыбкой, но он не взял и явно остался обо мне очень плохого мнения.

Возле рухнувшего здания на улице Свободы меня догнал толстый мужик с сигарой в зубах. Он пыхтел и почти стонал.

– Парень, – выдохнул он. – За углом есть приличная нора. Ты пьешь? Я угощаю.

– Можно, – ответил я. – Но я не ночую у незнакомых людей за десять долларов.

Он даже не моргнул.

– Чушь.

– Отлично.

Я не просто так завел об этом речь. Я насмотрелся. Мы почему-то являемся объектами повышенного интереса разных пропойц, старикашек и прочих уродов.

– Значит, нора за углом?

Это была действительно уютная нора: глубокая, с милым интерьером в виде восточной сказки – на стенах Уолли развесил разноцветные тряпки и украсил их коллекцией пластмассовых бус. Фонарики под этими тряпками светили одинаковым желтым, но на выходе свет окрашивался в разные цвета, и вся нора выглядела как радужный лишайник.

Уолли подавал отличный черный ром и сам нарезал лимоны тонкими кружочками. Очень мило.

Мне не стыдно таскаться по норам и пить за чужой счет, отрабатывая роль аттракциона. Правда не стыдно. Ром стоит семь долларов за литр, и этот литр еще нужно суметь достать. Весь мой доход – два с половиной доллара в неделю от Лиги Прав и Законностей, которой просто нечем больше заниматься, кроме как учреждать различные пенсии.

Я совершенно не приспособлен ни к какого рода работе. По двум причинам: во-первых, работы толком нет, во-вторых, я почти ничего не умею.

Работа – значит шляться по развалинам в поисках того, что можно продать, и этим я заниматься не люблю, я уж лучше честно куплю это на деньги Лиги, тем самым избавившись от клейма мародера.

Я умею чинить разную технику, но почти никто не умеет ей пользоваться, поэтому смысла навязываться в качестве ремонтника не вижу.

Говорят, сейчас прибыльно запаивать тазики. Мастеров по запаиванию тазиков очень уважают.

Теперь ясно, почему я согласен быть аттракционом за определенную плату? Во мне нет никакой гордости. Я мог бы ходить, задрав нос, и размахивать плакатом: «Последнее дитя. Горд. Не бухаю за чужой счет», но чем мне это поможет?