Алексей КАЛУГИН - НА ИСХОДЕ НОЧИ Страница 11

На кухне в микроволновке ждал остывающий завтрак, есть который Ани не собирался.

Глава 3

Свет делает тьму контрастной.

Наверное, именно поэтому, когда идешь со стороны окраины, кажется, что Предрассветная улица расширяется, подобно устью реки, перед тем как влиться в площадь Согласия. Расположенная неподалеку от центра города улица, на которой размещались по большей части мастерские фотохудожников, небольшие видеосалоны, аптеки, книжные магазины и дорогие – очень дорогие! – магазины одежды, оставалась тихой и спокойной. Двухрядное движение почти не мешало прогуливающимся по ярко освещенным тротуарам компаниям и парочкам. Горожанам нравилось то, что на Предрассветной много красивых витрин, нравились добрые, улыбающиеся лица прохожих, нравились ровные, вымощенные булыжником мостовые, нравилось, как после дождя растекаются по ним лужи, а в лужах мерцают отсветы фонарей. Даже само название улицы – Предрассветная – казалось, несло в себе некий высший смысл: каждый из тех, кто отбивал каблуками свой собственный ритм на ее звонких мостовых, мечтал, конечно, о чем-то личном, но все они надеялись дожить до рассвета.

Именно сюда, в секторное управление са-турата на Предрассветной улице, ехал порой через весь город Ше-Кентаро, чтобы сдать отловленного варка, хотя мог сделать это в любом другом месте. Причина была достаточно веской для того, чтобы жечь бензин: в секторном управлении на Предрассветной работал не сказать чтобы друг, но хороший знакомый Ше-Кентаро. Старшего инспектора са-турата Торо Ше-Марно Ону знал без малого пятнадцать больших циклов – почитай, с тех самых пор, как начал варков собирать. Благодаря этому знакомству Ше-Кентаро не приходилось подолгу просиживать в канцелярии управления, заполняя кучу никому не нужных форм только ради того, чтобы получить причитающееся по закону вознаграждение.

В силу жизненной необходимости Ону то и дело приходилось иметь дело со служащими, приписанными к тем или иным деталям, а то и вовсе к запчастям впечатляюще огромной и дико неповоротливой государственной машины. В результате длительных наблюдений за этой особой породой людей Ше-Кентаро пришел к выводу, который вряд ли можно назвать оригинальным: чем ниже должность госслужащего, чем меньшими полномочиями он наделен, тем больше у него гонора и тем труднее иметь с ним дело нормальному человеку, привыкшему разговаривать на языке живых людей и ничего не смыслящему в канцелярской тарабарщине. Подсунет эдакий канцелярский чмур ничего не подозревающему посетителю анкету из ста сорока восьми пунктов, которую требуется аккуратно заполнить печатными буквами в строгом соответствии с образцом, а между тем заляпанный чернилами и затертый едва не до дыр образец упрятан под мутным поцарапанным листом плексигласа, так что разобрать на нем что-то практически невозможно, да к тому же вокруг толкутся еще человек десять, каждый с такой же анкетой в руках. Что, спрашивается, бедолаге делать? Естественно, идти на поклон все к тому же чмуру, вообразившему себя Ку-Тидоком новоявленным: кого хочу – казню, кого хочу – милую. И ведь хочешь не хочешь, все время приходится иметь дела то с бумажками, бесполезными и бессмысленными, то с людишками никчемными, бумажками этими распоряжающимися, поскольку все в целом это называется системой государственного управления, ма-ше тахонас ее к Нункусу!

В довершение всего рядовые са-тураты здорово недолюбливали таких, как Ше-Кентаро. Пареньки из глухих провинций, лишь недавно ступившие на мостовые Ду-Морка, почему-то были уверены в том, что премиальные ловцов – это деньги, которые могли бы оказаться в их карманах. Ясное дело, считать чужие деньги все мастера. Вот только взялся бы кто из этих умников в униформе по доброй-то воле за ту работу, что тащили на себе ловцы? То-то и оно! Одно дело – начистить физиономию мальчишке, стащившему радиоприемник из машины, и совсем другое – с варком дело иметь, которому по сути-то и терять уже нечего. Не одному Ше-Кентаро доводилось слышать истории о ловцах, подцепивших болезнь Ше-Варко. Одних варки кусали, других царапали, а Ше-Лойхо, с которым Ону был знаком семь больших циклов, заболел после того, как слюна плюнувшего ему в лицо варка попала на слизистую глаза.

В секторном управлении са-турата на Предрассветной улице все вопросы решались легко и просто. Ше-Кентаро сдавал варка дежурным, расписывался в ведомости и выходил на улицу. Минут через десять-пятнадцать к нему подходил старший инспектор Ше-Марно и вручал конверт с деньгами. Порой Ше-Кентаро удивлялся, с чего это вдруг Ше-Марно делает ему поблажки? Ведь если бы ко всем ловцам было такое отношение в управлении на Предрассветной, так все они только здесь бы и толклись. Ону вопросов на сей счет никогда не задавал – не страдал Ше-Кентаро чрезмерным любопытством, которое, как известно, не одну живую тварь сгубило, – а Ше-Марно вел себя так, словно для него все это в порядке вещей. Так все оно и шло: Ше-Кентаро доставлял в управление варков, а Ше-Марно аккуратно и без проволочек выплачивал ему премиальные.

Небольшое трехэтажное здание управления са-турата располагалось во внутреннем дворике позади магазина готовой одежды. Дорогой, надо сказать, магазин. Ше-Кентаро как-то зашел в него, рассчитывая купить новую куртку взамен той, что после доставки в управление очень уж несговорчивого варка пришлось выкинуть, да вскоре вышел, озадаченно затылок почесывая. На Предрассветной все магазины недешевы – такой уж район, излюбленное место отдыха горожан с достатком, – но то, что Ше-Кентаро увидел в магазине одежды, превосходило все разумные пределы. Впрочем, все зависит от начальной точки отсчета – что принимать за показатель разума? Ше-Кентаро сам определил для себя те границы, в которых надеялся удержаться, несмотря на ежедневный кошмар, в каком приходилось жить. Но, может быть, это и есть самое настоящее безумие, которое ловцу приходится принимать за норму только потому, что он не в состоянии из него выбраться? Что, если адекватно оценивать происходящее вокруг способен лишь тот, кто не задумываясь выкладывает за брюки, которые, быть может, и не наденет ни разу, сумму, что Ше-Кентаро получает за двух доставленных в управление варков? Мир, погруженный во тьму, выворачивает наизнанку все привычные представления, делает простое сложным, абсурдное – возможным, нелогичное – понятным всем и каждому.

Приезжая в управление са-турата на Предрассветной, Ше-Кентаро оставлял машину на служебной стоянке. Это тоже была привилегия и еще одна причина, по которой Ше-Кентаро предпочитал сдавать варков старшему инспектору Ше-Марно. В другом управлении са-турата дежурный ни за что не позволит ловцу поставить свою машину на служебную стоянку. Приходится парковаться на платной автостоянке и с полквартала тащить упирающегося варка, делая при этом вид, что не замечаешь презрительных, а то и откровенно ненавидящих взглядов прохожих. Или же ставить машину у тротуара, зная, что, вернувшись, непременно встретишь возле нее довольно ухмыляющегося са-турата из того же самого управления, в котором ты только что побывал, мечтающего лично вручить тебе квитанцию штрафа за неправильную парковку.

Вот тоже парадокс – в отношении са-туратов гражданское население настроено вполне терпимо. Конечно, всенародная любовь к са-туратам была всего лишь мифом, что, выполняя госзаказ, упорно пытались вживить в умы и души граждан работники средств массовой информации. Про са-туратов рассказывали анекдоты, но насмешка – это ведь еще не презрение и уж тем более не проявление враждебности. Ловцам же постоянно приходилось сталкиваться и с тем и с другим. Порой Ше-Кентаро думал, все дело в том, что в своей серой униформе все са-тураты на одно лицо. А если шлемы защитные с забралами нацепят, – иначе они на операцию и не выезжают, – так и вовсе лица не разглядеть. Ну как, скажите на милость, можно ненавидеть серую безликую однородную массу? Ловец же – вот он, стоит перед всеми с открытым лицом. Стыдиться ему нечего, потому что он честно зарабатывает свои деньги, выполняя работу, за которую возьмется далеко не каждый. Да, несомненно, работа у ловца не в пример грязнее, нежели у са-турата, так ведь и результативность ее не в пример выше. Если бы не ловцы, варки давно бы уже заполонили Ду-Морк. Ше-Кентаро даже думать не хотел, сколько он один их собрал за истекший большой цикл. Но с каждым циклом варков в столице становилось все больше. Что происходило в провинциях, достоверно известно не было. Во всяком случае, Ше-Кентаро информацией на сей счет не располагал. Да его это не очень-то и занимало. Есть больные, так будут и ловцы – вот и весь сказ. А как же иначе?

И все равно, хотя управление са-турата на Предрассветной улице не было похоже на другие, Ше-Кентаро предпочитал не задерживаться там дольше необходимого. Сдал варка, заполнил все необходимые бумаги – и на выход. Двор управления, обнесенный невысоким забором, ярко освещен софитами, как площадка для той-пена, фонарных огней, освещающих подъезды соседних домов, почти не видно, потому и кажется, что тьма за забором непроглядная, как выросший до гигантских размеров чернильный монстр. В детстве Ше-Кентаро пририсовывал множество щупальцеобразных конечностей кляксам, то и дело забиравшимся в его ученические тетради, а после жаловался, что это чернильные монстры мешают ему заниматься. Вот и сейчас – стоишь на ярко освещенном крыльце управления, а из-за забора на тебя пялит безумные глаза притаившийся в темноте чернильный монстр. Только и ждет, чтобы схватить. И если вдруг когда-нибудь все софиты разом погаснут…