Аркадиан Эрдикар - Ме. Палач, убийца - Человек! Страница 11

Николай II, принимая Столыпина с докладом, заметил с горькой иронией, что на высших сановников охотятся как на куропаток. Премьер-министр ответил: «Ваше величество, идет гражданская война, которая пока что полностью в стране не закончена». В августе 1906 года по инициативе главного военного прокурора, поддержанной императором, Совет министров принял положение о военно-полевых судах. Для ускорения кары в случае явной виновности в нападениях на должностных лиц, убийствах, грабежах или же подготовке этих преступлений (революционные экспроприации были отдельной бедой: за год, начиная с октября 1905-го, совершено 940 ограблений финансовых учреждений, ущерб исчислялся миллионами рублей). Суды действовали до апреля 1907 года и вынесли 1102 смертных приговора, две трети из них привели в исполнение. Такого размаха казней Россия не знала с Пугачевского бунта.

Что думал о происходящем Василий Янчевецкий, веривший, что «нет ничего выше протеста во имя убежденной идеи»? Он ничуть не сочувствовал борцам за народное счастье.

«Откуда явились новые мясники, рвущие человеческое мясо во славу революции? – негодовал он, узнав об убийстве пензенского губернатора Александровского (на войне заведовавшего санитарной частью 1-й Маньчжурской армии). – В каких подпольях рождаются эти изверги, требующие, чтобы им дали власть устраивать лучшую жизнь? Смерть за смертью, могила за могилой…» За русской революцией – подлой, грабительской, совершаемой людьми без веры и без какой-либо любви к ближнему – он видел лишь одну положительную роль: бесчинства показали сладость мирного порядка и важность чистых нравственных начал[43].

Выпускающий редактор – работа ночная (печать газеты завершалась в четыре часа утра). От выпускающего в конечном счете зависело, что и как будет опубликовано в свежем выпуске. Но Янчевецкий не может не писать: время от времени, иногда под псевдонимом В. Ян, он публиковал в «России» рассказы-воспоминания и заметки на самые разные темы – освоение Сахалина и благоустройство Петербурга, современная педагогика и работа Государственной думы. И Янчевецкий не может не странствовать: осенью 1907 года он отправился со своей семьей в путешествие по Средиземному морю – от Константинополя до Каира, а летом 1909-го напросился в экспедицию Главного управления землеустройства. Увидел Белое и Карское моря, северные острова и печорскую тундру.

«Я много читал, много учился и много путешествовал, – напишет он через несколько лет в журнале, придуманном для гимназистов. – И все мне кажется мало, и я продолжаю и читать, и учиться, и путешествовать, потому что наша душа ненасытная, нам все хочется узнать, весь этот бесконечный мир, и сама смерть как будто бы не может остановить нашу жажду знаний». Как вспоминала дочь Женя, однажды летом, любуясь яхтами, рассекающими гладь Финского залива, Василий Григорьевич полушутя-полусерьезно воскликнул: «А яхта у нас обязательно будет, и на ней мы объедем весь мир!» «Зимой же, когда видение яхты тускнело от дыхания мороза, а мать покупкой нового дивана или кресла стремилась усилить притягательность семейного очага, отец (горячо любивший, впрочем, этот очаг) неизменно приговаривал: «Путнику нужна только пара добрых чемоданов, чтобы в любую минуту откликнуться на зов случая!» Случай не раз обращался к моему отцу, и чемоданы не успевали запылиться…»[44]

Янчевецкий по-прежнему романтик, сторонник «светлого, эллинского взгляда на жизнь», ценитель подлинного творчества. Он восхищается Врубелем, который, несмотря на душевную болезнь, создал ряд «фантастических картин, блещущих дикими замыслами гения». На первую книгу декадентского поэта Андрея Белого отзывается положительной рецензией: «Современный поэт живет в нервном шумящем городе, и живет всеми нервами, всеми волнениями этого человеческого муравейника. Здесь нельзя сочинять сонеты и стансы по трафаретке – здесь поэт есть эхо бурной жизни города».

И вместе с тем Василий Григорьевич болезненно реагирует на состояние общества после снятия запретов: новая литература и пресса заражены злобой и пессимизмом, свобода совести граничит с нигилизмом. «Требование нравственности в жизни скоро заставит и политические партии быть абсолютно честными и в программах, и в действиях… Это возрождение нравственности осудит черным укором всех кадетов, которые из-за заигрывания с левыми не решились высказать свое порицание убийцам и грабителям. Это же требование доброты и честности укажет соответственное место тем левым партиям, которые пользуются кровавыми деньгами…»[45]

Искренне, но несколько наивно. Парадокс: искренность и вера подводят Янчевецкого, когда он берется рассуждать на политические и социальные темы.

«Россия окружена врагами…» С этих слов начинается изданная им в 1908 году книга «Воспитание сверхчеловека» – сборник ранее напечатанных и еще не публиковавшихся статей, заметок и рассказов. Название заглавного сочинения – дань ницшеанству. Сверхчеловек – «возвышенное существо будущего», в котором объединятся образованность, сила, воля и нравственность. Василий Григорьевич, как и впечатливший его немецкий философ, противопоставляет монашеский и эллинский идеалы: первый подразумевает уступчивость, кротость, отказ от удовольствий и радостей, второй – наслаждение жизнью, стремление к победе и счастью на земле. По какому пути направить воспитание современного юношества? Янчевецкий пишет о важном, насущном и вроде бы не ошибается в оценках. Но философское эссе оборачивается геополитическим манифестом с нотками верноподданнического доклада. На земном шаре становится тесно жить, напоминает он. Германия и Австрия давно поглядывают на славянский восток, с другой стороны российские границы пробуют на прочность Китай и Япония. Враждебные силы сдерживает лишь страх перед миллионной русской армией. Нужно, чтобы все в империи было подготовлено к вероятным войнам, к великим мировым переворотам. Победит тот, кто будет более образован, культурен и силен. Пока что без всякой войны иностранные промышленники, купцы, акционеры всевозможных предприятий и даже наемные рабочие распространяются по всем концам России, побеждая русских своей высшей культурой, знаниями, умением работать, трезвостью, исправностью и упорством в достижении целей. Потому залог будущего счастья страны – в наилучшем воспитании детей. Их вообще необходимо готовить к борьбе на всех поприщах жизни. «Нынешняя русская школа совершенно не достигает своей задачи – воспитывать сильное поколение, – констатирует редактор столыпинской «России». – В мир школа должна выпускать образованных, энергичных и здоровых людей, которые могли бы успешно бороться за свою жизнь, за жизнь своей семьи, за свободу и независимость своей родины… Нужен сильный толчок образованию нашего юношества, чтобы мы шли все время вперед, развиваясь и двигая самостоятельно знание. Кто стоит, того опережают другие, кто отстал, тому нужно сделать двойные усилия, чтобы догнать и опередить. Я верю, что мы можем идти впереди других»[46].

Если не знать ничего об авторе этих строк, то при первом размышлении складывается образ офицера Генштаба или министерского чиновника с соответствующим мировоззрением, манерами и привычкой мыслить строгими правилами, схемами и общими категориями. Но такого превращения характера с Янчевецким не случилось.

«Невысокого роста, крепко и ловко сложенный, со смугловатым скуластым лицом, – которому маленькие, чуть обвисшие усики придавали монгольский характер, подчеркнутый острыми наблюдательными глазами, – он нравился нам спокойной уверенностью движений и необычайной выдержкой, – вспоминал поэт Всеволод Рождественский. – Никогда не повышая голоса, говорил он мягко, ясно, точно, был со всеми нами почти в приятельских отношениях, но строго соблюдая границу дозволенного… Предмет свой знал превосходно и все же никогда не мучил нас грамматикой и академической сушью. Страница учебника была для него только поводом к широкой, сверкающей остроумными замечаниями беседе. И как любили мы эти беседы!.. Об исторических лицах он говорил как о простых, давно знакомых ему людях, а в строфах поэтов, отошедших в вековое прошлое, открывал волнение и тревогу страстей, понятных и близких нашей жадной ко всему живому юности. Он был мастером широких, волнующих обобщений. От частного случая переходил к эпохе, исторические события в его передаче, кстати лишенной ложного приукрашенного пафоса, приобретали осмысленную стройность…»[47]

Да, это портрет Василия Григорьевича Янчевецкого, учителя латинского языка в 1-й Санкт-Петербургской мужской гимназии с 17 сентября 1908 года. Оставаясь выпускающим редактором газеты, нагрузку он поначалу взял небольшую – пять часов занятий в неделю. «Я представлял себе 50 человек, с которыми мне придется остаться наедине, их насмешливые глаза, следящие за каждым моим движением, – вспоминал он. – И меня мучила мысль, сумею ли я совладать с целым классом?»[48] Янчевецкий никогда никого ничему не учил. Но он прекрасно понимал, как надо общаться с детьми, поскольку помнил себя в детстве. «Если воспитанник имеет пятерку по одному предмету, то хотя бы он имел самые дурные отметки по другим – мальчик спасен, идет вперед. Если у ребенка появляется желание или мечта о чем-нибудь, постарайтесь помочь ему осуществить эту фантазию на деле. Можно ставить некоторые препятствия, чтобы ребенок научился в борьбе добиваться своей цели. Но только не осмеивайте его фантазию, какой бы смешной и «детской» она ни казалась»[49].