Оливер Боуден - Assassins Creed. Черный флаг Страница 11

Он кивнул, обдумывая мои слова. Полагаю, его больше всего тешила мысль о моей возможной гибели вдали от берегов Англии.

12

Дилан Уоллес внес мое имя в список команды корабля «Император», который стоял на якоре Бристольской гавани и должен был отплыть через два дня. Вернувшись домой, я сообщил об этом родителям и Кэролайн.

Разумеется, новость была встречена слезами, вздохами и мольбами «одуматься и остаться». Но я был тверд в своем решении. Вскоре Кэролайн уехала. Нам она сказала, что ей нужно время спокойно все обдумать. И вот втроем с моими родителями мы стояли и смотрели, как Кэролайн села в седло и покинула наш двор. Что ж, пусть Эмметт Скотт узнает новость из уст дочери и убедится: я честно выполняю свою часть сделки. Я надеялся, что и он выполнит свою.

Сейчас, по прошествии лет, когда я сижу здесь и рассказываю тебе о тех событиях, я так и не знаю, остался ли он верен данному слову. Но я узнаю, причем довольно скоро. И тогда настанет Судный день…

А в те, теперь уже далекие, дни я ничего не знал. Я был молод, глуп и хвастлив. Настолько хвастлив, что, едва Кэролайн уехала, я тут же поспешил наведаться в очередную таверну. Ко мне отчасти вернулась былая живость. Я рассказывал всем и каждому, что уплываю в далекие края, где быстро разбогатею. Очень скоро мистер Эдвард Кенуэй и миссис Кэролайн Кенуэй станут богатой супружеской парой. Мои хвастливые речи вызывали не столько дружеское одобрение, сколько презрительные насмешки. Мне возражали, упрекая в самонадеянности и отсутствии надлежащих черт характера. Предрекали, что скоро я вернусь, поджав хвост, и еще больше опозорю своего отца.

За все это время улыбка не сходила с моего лица. Улыбка знающего, уверенного в себе человека. «Вот увидите», – говорила она.

Но при всей затуманенности моей головы и ввиду скорого отплытия… а возможно, именно из-за них я по-прежнему принимал слова толпы близко к сердцу. Мысленно я спрашивал себя: «Настолько ли я крепок внутри, чтобы выдержать жизнь капера? Вдруг я действительно вернусь, поджав хвост?» И конечно же, я сознавал, что могу погибнуть.

Посетители таверны были правы и в другом: я уже опозорил отца, обманув его ожидания. Едва услышав о скором отплытии, отец разочарованно взглянул на меня, и эта разочарованность навсегда осталась в его глазах. Я чувствовал его печаль. Надежды (пусть и порядком ослабевшие) на то, что я перестану бражничать и впрягусь в фермерскую лямку, которую тянули они с матерью, теперь рухнули окончательно. Я не только уплывал навстречу новой жизни, я целиком рвал с прежней. С той, которую он создал для нас троих: себя, моей матери и меня. Я отверг будущее, предначертанное ими. Решил, что стою большего.

Надо признаться, я никогда особо не задумывался о том, каким образом мое решение скажется на отношениях Кэролайн с моими родителями. Даже не знаю, с чего я решил, будто после моего отплытия она останется на ферме.

В тот вечер, вернувшись из таверны, я застал дома Кэролайн, одетой, как для вечерней прогулки.

– Ты куда собралась? – заплетающимся языком спросил я.

Кэролайн избегала смотреть мне в глаза. У ее ног белел внушительный узел. Я заметил, что сама Кэролайн одета изящнее, чем в тот день, когда уезжала от нас.

– Я… – Наконец она подняла на меня глаза. – Родители предложили мне пожить у них. И я согласилась.

– Что значит «пожить у них»? Ты живешь здесь. Со мной.

В ответ я услышал, что мне следовало бы не бросать своих родителей. Мне также следовало довольствоваться скромным заработком и дорожить тем, что имею.

Дорожить ей.

Выпитый эль мешал мне соображать, однако я попробовал убедить Кэролайн в том, что дорожу ей. Что все, что я делаю, я делаю ради нее. Но в ее ответах слышались речи ее отца. Я ожидал, что Эмметт Скотт будет настраивать ее против меня, но никак не думал, что этот грязный червяк начнет свое гнусное дело так скоро.

– Довольствоваться скромным заработком? – взвился я. – Да хуже фермерского ремесла только разбой на дорогах! Неужели ты всю свою жизнь хочешь оставаться женой крестьянина?

Я говорил слишком громко. Кэролайн выразительно посмотрела на меня. Я понял: отец вполне мог услышать мои слова. А потом Кэролайн ушла. Я выскочил следом, уговаривая ее остаться. Все было напрасно.

Наутро, протрезвев, я вспомнил события вчерашнего дня. Родители смотрели на меня хмуро, с упреком. Кэролайн не только пришлась им по душе. Они успели ее полюбить. Моя жена не только помогала матери по хозяйству, она заменила ей дочь, умершую в младенчестве. Кроме того, она вела бухгалтерию и научила писать меня и мою мать.

А теперь Кэролайн уехала. Уехала, поскольку я не хотел довольствоваться своей участью и жаждал приключений. Скука здешней жизни сделалась настолько невыносимой, что уже и эль не помогал.

Она спрашивала, почему я не могу быть счастлив с ней. Но я действительно был счастлив с нею.

Она спрашивала, почему я не могу довольствоваться своей жизнью. Но я действительно не мог.

Я отправился в дом на Хокинс-лейн, чтобы убедить Кэролайн изменить решение. Она по-прежнему оставалась моей женой, а я – ее мужем. Все, что я делал, делалось для блага нашей семьи, для блага нас обоих, а не только меня.

(Думаю, я тогда сам себя дурачил, убеждая, будто это правда. Возможно, но лишь отчасти. Я знал, да и Кэролайн, думаю, тоже знала: помимо желания разбогатеть и создать ей обеспеченную жизнь, мной двигало еще и желание повидать мир за пределами Бристоля.)

Разговора у нас не получилось. Кэролайн тревожило то, что меня могут ранить и даже убить. Я обещал ей беречь себя, говорил, что обязательно вернусь с большими деньгами или пошлю за ней. Я просил ее верить в меня, верить мне, но она будто бы ничего не слышала.

Вернувшись домой после бесплодного разговора с Кэролайн, я собрал свои нехитрые пожитки, взвалил их на лошадь и сам забрался в седло. Глаза отца и матери были полны укора. Они буравили мне спину… нет, пожалуй, впивались в нее, как стрелы. Весь путь до Бристоля я не мог освободиться от тяжести на сердце.

В гавани меня ждал новый сюрприз. Со слов Уоллеса я знал: «Император» должен отплыть поздно вечером. Но вместо судна, готового в отплытию, я увидел опустевшую палубу, рядом с которой шестеро матросов, сидя на бочках, резались в кости, не забывая глотать ром из кожаных фляжек.

«Император» строился как торговое судно. Затем его приспособили под нужды каперов, и теперь он бороздил воды далеких морей. Но сейчас фонари не горели, и только луна освещала палубные полы и перила. Я залюбовался внушительными пропорциями спящего великана. Здесь мне предстояло нести вахту. Спать в гамаке в одной из кают. Я осматривал свой новый дом.

В то время как один из матросов внимательно осматривал меня самого.

– Эй, парень, тебе чем-нибудь помочь? – спросил он.

Я проглотил комок слюны, чувствуя себя неопытным мальчишкой. А вдруг то, что обо мне говорили отец Кэролайн, посетители таверны и сама Кэролайн, – правда? Вдруг я и впрямь не гожусь для жизни в море?

– Я ваш новый матрос. Меня сюда определил Дилан Уоллес.

Четверо матросов усмехнулись и посмотрели на меня с еще большим интересом.

– Дилан Уоллес? Этот вербовщик? Он уже поставлял нам людей. А что ты умеешь, парень?

– Мистер Уоллес посчитал меня годным к матросскому ремеслу, – ответил я, надеясь, что в моем голосе слышится больше уверенности, чем было у меня внутри.

– А как у тебя со зрением? – спросил кто-то.

– Все в порядке.

– Головка не кружится на высоте?

Их пальцы указывали на самую высокую мачту «Императора», где в «вороньем гнезде» обычно сидел впередсмотрящий.

– Мистер Уоллес говорил, что мне в основном придется исполнять обязанности палубного матроса.

О том, что вербовщик видел во мне будущего капитана, я умолчал. Я был молод и горяч. Но никак не глуп.

– А шить ты умеешь, парень? – Они явно насмехались надо мной.

– Какое отношение шитье имеет к каперству? – спросил я с долей своей привычной наглости, хотя и сознавал опрометчивость такого поведения.

– Самое прямое: палубный матрос должен уметь шить, – ответил мне другой игрок в кости.

Как и у остальных, его волосы были заплетены в просмоленную косицу. Шею и руки покрывала татуировка.

– И узлы надо уметь вязать, – добавил он. – С узлами-то у тебя как?

– Всему этому я могу научиться.

Я смотрел на свернутые паруса «Императора», на замершие петли снастей, на остов с медными стволами пушек, торчащими из оружейной палубы. Я видел себя одним из матросов, сидевших сейчас на опрокинутых бочках. Вскоре и мое лицо станет обветренным и просоленным. А глаза заблестят от опасностей и приключений, ждущих впереди. Словом, я видел себя в числе тех, от кого зависела судьба корабля.

– Матрос должен быть мастером на все руки, – вступил в разговор третий. – Тебе придется и остов от ракушек очищать, и шлюпки смолить.