Алла Дымовская - База 211 Страница 11

Так и произошло. Следующие несколько дней Хартенштейн оказался занят по горло. Все лоции ни к черту не годились, да и производил те измерения радист Геделе, и, видно, спустя рукава, а может, ничего не смыслил в порученном деле. Но, к чести гауптштурмфюрера надо было сказать, что помощь он действительно оказал всю возможную. Вплоть до регулярного подвоза горячих обедов прямо в ледяную пещеру, и даже пожертвовал знаменитый патефон из радиорубки для увеселения.

И вот день настал. Капитан Хартенштейн занял место на мостике, готовый к любым неожиданностям, Мельман лающими выкриками передавал его приказы команде, работа началась. Пару раз все-таки царапнули правым бортом при вхождении, но повреждения оказались мелки, не стоили внимания. Шли на самом тихом ходу, включив на полную мощность прожекторы, хорошо еще, что Ховен додумался выставить освещение на строительной площадке. Метрах в тридцати от края платформы плавучего крана Хартенштейн застопорил двигатели. И отдал приказ экипажу грузиться в шлюпки. К нему навстречу уже спешил крошка катер с Медведем-Марвитцем у руля.

Хартенштейна доставили на причал. Здесь его поджидал гауптштурмфюрер вместе с двумя другими своими охранниками. И опять, как не раз уже случалось за эти дни, личная команда Ховена произвела на него тревожное и загадочное впечатление. Медведь еще куда ни шло, но вот девушка-китаянка, коротко остриженная, очень молчаливая особа, и старый его знакомец по столовой, весельчак по кличке Волк, задорный молодой парень, меньше всего на свете годились на роль телохранителей. А все же по всему было видать, что им-то Ховен доверял, как никому другому, и вся троица по совсем уже непонятной причине чуть ли не молилась на своего гауптштурмфюрера и предводителя.

– Уф! Еле забрались, ну и ну! – капитан демонстративно вытер лоб, холодный и ничуть не вспотевший. – Теперь Мельман, мой помощник, со свету сживет. А как же, кровная обида! Я здесь, с вами, а его, как щенка, на берег, кормить команду гороховой кашей. Представляю, как стану выбираться назад. Развернуться почти негде, дать задний ход – чистое самоубийство.

– Это не так важно, капитан. За виртуозную работу примите благодарность, а лодка ваша может найти стоянку и здесь. До дальнейших распоряжений, – милостиво заметил ему Ховен. За эти дни Вернер привык уже, что в устах гауптштурмфюрера подобные сухие слова служат верхом человеческого одобрения и похвалы. Если не бросил в лицо откровенную мерзость, уже было хорошо и свидетельствовало о приятном расположении духа милейшего Лео.

– Гхм! Да не хотелось бы! Ребятам вряд ли понравится в тутошней крысиной норе. Каждый раз отсюда выбираться на белый свет, так не наездишься. И без того просидели взаперти достаточно, который месяц благодаря вам кочуем без конкретной цели.

– Поставьте вахту, а экипаж до поры разместится на базе. Только помните, капитан, здесь вам не Лориан, и безобразий я не допущу. Внушите это вашим молодцам, иначе им придется иметь дело с моей охраной, и хорошо еще, если с одним Волком. Он будет за вас ответственен.

– Мы не головорезы с большой дороги, чтобы вы себе там не навоображали, – недовольно пробурчал Хартенштейн. А про себя усомнился, как это Волк, не самого могучего телосложения парнишка, сумеет обуздать при случае его банду. Впрочем, не его это проблемы, а Ховену так будет и надо, раз не желает принимать боевой экипаж всерьез. – И вообще, забирайте поскорее ваше «золото Рейна», не морочьте мне голову.

Ховен безмолвно кивнул в ответ, и вскоре, после краткого обмена организационными мнениями, началась собственно выгрузка. Вот тут-то Хартенштейн понял, что это за металлические сетки за кормой игрушки катера. Еще и остроумно спроектированный миниатюрный тральщик, определенно малютку-катер строил неизвестный гений! Ящик за ящиком ложились в сетку и опускались ко дну драгоценные слитки, бог весть кому нужные на антарктическом краю земли. А Вернера Хартенштейна посетило еще одно прозрение. И Волк, и китаянка Лис, и уж, конечно, Медведь без всякой помощи вручную таскали и сгружали тяжеленные, крепко сбитые контейнеры, и вовсе не дружно все на один. На каждого из них приходилось по отдельному ящику, а на каждый отдельный ящик только по паре рук. Если Хартенштейн и верил в детстве в чудеса, то теперь он воочию узрел их на этом свете. И некоторое опасение за свой экипаж, нет-нет да и закрадывалось в его капитанскую душу. Черт его знает, этого Ховена, может, он не шутил, доморощенный эсэсовский балаганный остряк, может, и впрямь ничего нет страшнее на базе 211, чем его нелепая с виду, скромная числом личная охрана? Так не поторопился ли он, Вернер, даже на дух не переносивший мундиры СС и всех, кто их таскал на себе, с тем, что отказался записаться в друзья к наглому, загадочному и злющему хорьку, здешнему гауптштурмфюреру Лео?

4

Также о пользах народных теперь предлагать не намерен.

Ныне о собственной, дом мой постигшей, беде говорю я.[4]

Он опять провалялся в постели не меньше недели. Почти не вставая, слишком сильно кружилась и болела голова. Наверное, тот единственный день на свежем воздухе и переезд, резкий переход от скупой подвижности к свободному движению тела доконали Сэма и вызвали рецидив болезни. Все же пока особенно жаловаться было не на что. Кормили его хорошо, и надо заметить, с ложечки кормили. Немного унизительно, но с Лис долго не поспоришь. Точнее, никак не поспоришь. Будто попал в монастырь к траппистам, – Лис за все время самоотверженного ухода за его персоной вообще не сказала Сэму ни слова. А уж он пытался и заигрывать, и улыбался, и даже спел ей через силу песенку на немецком языке с довольно легкомысленным содержанием. Однако тонкие губы Лис упорно оставались плотно сжатыми, личико нахмуренным и, кажется, не слишком довольным. Он, было, подумал, что, может, девушка попросту нема от природы, но однажды услышал, как, еще не войдя к нему, Лис обратилась к гауптштурмфюреру на скверном немецком языке с сильно хромающим произношением, и очень любезно обратилась, голосок ее звучал приятно, хотя несколько резко. Кто такая Лис на самом деле, ему вычислить так и не удалось. Даже с национальностью не возникло ясности. Японка, кореянка, китаянка, может, монголка? Вроде бы Германия в ближайших союзниках держит Страну восходящего солнца? Сэм вспомнил читанную по случаю давнюю книжку и поделился с Лис сведениями об императоре Хирохито, но без результата. Полнейшее равнодушие, будто речь шла о квантовой механике и уравнении Шредингера. Но возможно, Лис попросту не патриотка.

Как бы то ни было, обязанности сиделки девушка исполняла профессионально. Ставила уколы дважды в день, кормила по часам, помогала умыться, обтирала Сэма мокрой горячей губкой, без малейшего смущения совала под него судно. И даже не отворачивалась, а так и стояла над душой, пока Сэм делал свои дела. Он попытался объяснить, что до уборной как-нибудь доковыляет и сам, но успеха не имел. Впрочем, очень скоро тоже перестал испытывать неловкость. Он довольно быстро привык и к Лис, и к ее манере обращаться с ним, с Сэмом, будто с глухонемой обузой. Может, именно из-за ее бесконечного нежелания вступать с ним хоть в самый пустяковый разговор. Хотя иногда это почти выводило его из себя. Лис подолгу сидела возле его постели, иногда без видимого дела, когда Сэму не требовалось никаких услуг или он старался поспать. Бесшумно так сидела, что и дыхания ее не было слышно. И Сэму тогда казалось, Лис наблюдает за ним и хочет, чтобы Сэм об этом знал. Но все это, конечно, глупости. Чего за ним следить? Если, конечно, не провокаторские штучки гауптштурмфюрера с целью вывести Сэма из равновесия. Ховен тоже навещал его каждый день. Максимум секунд на тридцать. Всовывал голову внутрь, но никогда не заходил, ехидно произносил полувопрос-полуутверждение:

– Лежите? Лежите. И ладно, – и тут же скрывался прочь.

Иногда Лис пропадала неведомо куда, и ее не бывало подле Сэма по многу часов. Тогда Сэм испытывал определенное облегчение, хотя порой хотелось пить и попросить то же судно, но он терпел, потому что стал ценить благословенные моменты своего одиночества. Выйти в эти краткие периоды он никуда не мог все равно. Дверь, может, и не самая прочная с виду, запиралась на внушительный замок, и запиралась всегда, когда Лис покидала его импровизированную палату, звуконепроницаемую и без единого окошка. Сэм догадывался, что ранее здесь помещалось что-то вроде карцера с воспитательными целями, но для него переоборудовали темную клетушку в довольно удобный больничный покой. Он не сожалел даже о солнечном свете, хотя, по его подсчетам, в Южном полушарии дело шло к лету. Интересно, бывает ли на здешней широте настоящий, долгий полярный день? И на какой вообще широте находится база? Впрочем, то было сейчас не важно. Плохо ему делалось пока от света, даже от слабой электрической лампочки под потолком, висевшей на простом скрученном шнуре. Зато раз есть лампочка, значит, есть и энергостанция, сделал логический вывод Сэм. Серьезно обустроился гауптштурмфюрер Ховен, интересно, что еще имеется в его хозяйстве?