Александр Шакилов - Ядерные ангелы Страница 11

– Смотри, смотри, у дяди руки нет! А еще у него птица!

На миг из-под капюшона показалось иссеченное шрамами лицо.

Вырвав пальчики из ладони матери, ребенок зарыдал.

Тыкать заточенной отверткой в горло того, с кем еще недавно сражался спина к спине, – не самое приятное, что бывает в жизни.

Куда приятней приставлять к виску пистолет.

Но огнестрелом мы с Рыбачкой так и не разжились. В этом чертовом городе нельзя купить даже завалящий «макаров», годный разве что пробки с пивных бутылок сковыривать. Отправились ведь налегке, чтобы при досмотрах на дороге проблем не возникло. Поэтому пришлось изъять кое-что из бардачка Танка. Джип, кстати, я оставил за воротами, не рискнув препираться со сторожем.

Машину давно следовало бросить, но…

– Держи руки на виду, палач, – Гордею с самого начала не нравилось то, что я задумал, вот он и нервничал. – И подальше от карманов плаща.

В допотопной тачке Заура приторно пахло женскими духами. Небось Хельга такими пользуется. Я попытался разрядить обстановку:

– Дружище, что там было потом? Ну, после того, как мы шумно покинули праздник жизни?

Убедившись, что палач не собирается делать глупостей, я задал простенький вопрос, совсем ничего сложного. И поэтому ожидал услышать такой же ответ, но никак не то, что выдал Заур:

– Ты о чем, Край? Ты что, с нами вчера тоже пил? Как вы вообще здесь очутились? Вы же в Вавилоне остались. Тебя, Край, тут любой захочет сдать, за тебя ведь награда…

Гордей и я всю ночь и целый день проторчали у дома палача. Его адресок узнать было проще простого – в Сети на Заура обнаружилось целое досье: на десятках сайтов в подробностях расписывались его подвиги на службе Закону. Вот на одном таком портале я и увидел фото: наш лысый очкарик выходит из подъезда. Судя по наклону головы и открытому рту, здоровается при этом с бабками на лавочке.

Приветствуют аборигенов, выходя из подъезда, только те, кто с ними в постоянном контакте. Остальные, если вежливые, приветствуют, собираясь войти. Логика, конечно, сомнительная, но иных вариантов все равно не было. Тем более на фото засветился адрес: табличка на стене с названием улицы и номером дома.

Рыбачка изрядно перенервничал, ведь ожидание затянулось, а залиться алкоголем до невменяемости я не позволил. За долгие-предолгие часы в засаде мы поругались раз двадцать, не меньше. Разбежались бы, честное слово, кто куда, но смысла не было: даже поодиночке выбраться из города нам не дадут. Наши портфолио, снятые камерами сотен папарацци, есть у каждого палача на каждом киевском углу. Как же, ведь покушение на президента!.. И хоть факт оного замалчивается в СМИ, я нутром чувствовал, как тысячи ищеек идут по следу протектора моего Танка.

И даже выберись мы из Киева, как быть дальше? Где прятаться от тотальной ядерной войны, когда она начнется? В спешно вырытом погребе? Рыбачка и я не понаслышке знаем, что радиация способна сделать с человеком. Насмотрелись в Чернобыле, до конца жизни хватит…

Убрав заточку от горла нашего палача, я перебил его разглагольствования о том, что грешникам Краю и Рыбачке в столице не место:

– Извини, дружище, забыл, что представителям Закона надо дважды и медленно. Вчера Президент выступал на пресс-конференции, ты был в охранении…

– Край, только не говори, что ты подсел на запрещенные вещества. Ты что несешь? Пресс-конференция завтра будет. Мне утром… вечером шеф звонил, а потом сообщение прислал.

Мне показалось, или на самом деле лицом Заур был бледен с прозеленью? Он и раньше не отличался шоколадным загаром, но нынче совсем уж… Плохо ему, что ли? Только на это я мог списать поразительную забывчивость палача.

– Завтра? – Гордей посмотрел на Заура, а потом, выразительно покрутив пальцем у виска, на меня.

– Да. Завтра. Я что, невнятно говорю?! – Палач трижды провел ладошкой по лысине. Уж очень его разозлил Рыбачка.

С воем на территорию больницы ворвался микроавтобус, размалеванный красными крестами.

– Так ты, дружище, не помнишь ничего? Ну, из вчерашнего?

– А что я должен помнить?!

К тачке Заура направился усатый мужчина в кепке – сторож, черт бы его побрал – и, не доходя десятка метров, крикнул, что даже палачам тут парковаться нельзя, здесь же «скорые» ездят, и вообще – не положено!.. Челюсть даю, он боялся нашего безобидного очкарика, как бумага – огня.

– Дружище, езжай потихоньку. Не надо тут светиться, ни к чему это.

Над машиной пролетела большая птица, но не сова. А ночью вроде только совы… Привиделось?

В зеркало заднего вида я увидел, как карета «скорой помощи», отчаянно воя, вскарабкалась на асфальтовый пригорок и притормозила у приемного покоя.

– Таким закоренелым грешникам, как вы, следовало держаться подальше от лучшего палача Киева. Так далеко, чтобы я забыл о вашем существовании. Какого дьявола вы приперлись сюда?! Что за шутки с заточкой?! Вам вообще не надо было вылезать из самой зловонной клоаки на свете!

– Откуда это? – не понял Рыбачка.

– Из Вавилона!

Тачка-пенсионерка сдвинулась-таки с места, хотя я очень сомневался, что эта консервная банка с моторчиком годится для перевозок пассажиров.

А Заур все никак не мог заткнуться. Он рассказал нам о том, что терпеть не может, когда ему угрожают оружием, пусть даже таким несерьезным, как отвертка. Если бы он не был знаком с двумя парнями нетрадиционной ориентации (вот тут он высказался чуточку иначе, покороче), посмевшими сесть к нему в машину без приглашения, то эти двое уже отправилась бы кормить собой червей – согласно духу и букве Закона. Так что нам, нетрадиционным, очень даже повезло, что он, прекрасный человек, д’Артаньян почти, предпочел не заметить угрозы для своей жизни. И грехи наши тяжкие он, так уж и быть, отпустит в другой раз, если мы немедля уберемся куда подальше.

– Дружище, ты ведь был там.

– Вон из моей машины.

Дырявый таз с трансмиссией выбрался на проспект, рискуя испустить компрессию в любой момент.

– Вчера я и Рыбачка совершили покушение на Президента.

Палач фыркнул:

– А я был в гостях у Господа Бога, мы пили чай с молоком и закусывали баранками. А потом апостол Петр рассказал анекдот про раввина и сплясал под балалайку. Край, ты в своем уме? Ты хоть слышишь себя? Понимаешь, какую чушь несешь?

Я глубоко вдохнул, задержал провонявший духами воздух в легких и лишь затем продолжил:

– Заур, послушай меня. И не перебивай! Ты там был, Заур, на пресс-конференции, и видел, в кого превратился наш Президент, когда я всадил в него пару-тройку очередей.

– Тебе бы, Край, в писатели податься. В фантасты. Отличные истории сочиняешь. И чего это вы так разоделись? Что это за цирк?

Мы с Рыбачкой переглянулись. Поправив свой галстук в горошек, я решил даже, что сошел с ума. А вот Заур – нормальный, так уверенно он говорил:

– Не было, Край, пресс-конференции. Завтра будет. А вчера я немного выпил с Хельгой…

– И Хельга твоя там была, святые моторы ее за ногу! – прорычал Гордей. – Если бы не она, мы бы…

Байкеру, наряженному в пятнистую шубу, следовало промолчать, ибо от его речей у Заура крышу снесло окончательно. Бросив руль, он схватил Рыбачку за горло, хрипя ему в лицо обещания вырвать кадык и перегрызть глотку, если паршивый алкоголик еще хоть раз в таком тоне выскажется о самой прекрасной девушке на свете. При этом Заур и не думал убирать ногу с педали газа. Отнюдь. Его прохудившееся ведро на колесиках неслось по проспекту со скоростью, достаточной, чтобы при столкновении со столбом или троллейбусом содержимое ведра превратилось в отлично раскатанный стальной блин с начинкой из мяса и костей.

Машина мчалась, никем не управляемая, а свет в конце тоннеля отключили за неуплату.

Врезав пару раз кулаком по лысине Заура и столько же – по сизой роже Гордея, я не сумел их разнять. Попытка прорваться через натужно сопящее сцепление рук и тел – ухватиться бы за руль и тем самым избежать аварии с летальным исходом – не увенчалась успехом. Ко всем неприятностям ржавую жестянку Заура обогнал здоровенный черный «Вепрь» и прямо перед ней с визгом остановился, подставив бок. Еще один «Вепрь» затер нас слева. И две точно такие же помеси самосвала и бронетранспортера зашли в тыл.

Заур отреагировал мгновенно. Отпустив Рыбачку и оттолкнув мои загребущие руки, он схватился за руль своей малолитражной колымаги. При всей неказистости тачка оказалась хорошо управляемой. Зауру удалось остановить ее в считаных сантиметрах от подрезавшего нас джипа.

Из «Вепрей» высыпали вооруженные мужчины в серых костюмах.

Волосы у всех были зализаны назад.

Над операционным столом нависает трехглазая ксеноновая лампа.

Оборудование, инструменты – в том числе на высокочастотном электрическом токе – на передвижной операционной стойке.

Бригада на месте. Все в зеленом и синем. Шапочки, на лицах маски, на руках перчатки. Хирург Лев Аркадьевич Глоссер, он же главврач больницы, по привычке мурлычет под нос незатейливую мелодию: то ли «Калинку-малинку», то ли «Катюшу». Оба ассистента – один должен помогать ему, второй – смотреть на монитор, контролируя все, что происходит во время операции, – после работы собираются оттянуться в ночном клубе, поэтому не прочь начать прямо сейчас. О чем уже в третий раз намекают Глоссеру, который делает вид, что их не слышит. Операционная сестра, дородная дама с внушительными молочными железами и не менее достойным тылом, то и дело поглядывает на анестезиолога, точно ждет от него подвоха. Инженер по медицинскому оборудованию стоит с невозмутимым видом – как всегда абсолютно уверен, что видеокамеры, монитор, свет и остальные примочки будут работать безукоризненно. Впрочем, его уверенность ничуть не мешает лампам иногда перегорать, а контактам отходить. Младшая операционная сестра – наивные васильковые глаза, светлые волосы мелкими завитушками, тщательно заправленными под шапочку – привычно нервничает. Это ее естественное состояние: заламывать руки и чуть ли не заглядывать в рот старшим коллегам.