Юрий Брайдер - Особый отдел Страница 11

Теперь окаменел уже Цимбаларь, чья пылкая душа терпеть не могла всякой показухи, апофеозом которой и были так называемые инспекторские проверки. Но он уже понял, что никакие возражения сегодня не принимаются, а потому смолчал.

— Теперь касательно вас, Людмила Савельевна, — Горемыкин говорил так, будто бы видел Людочку впервые. — Хочу поздравить с включением в только что созданную оперативную группу. Как говорится, сами кашу заварили, сами и расхлёбывайте.

— А как же быть с моей службой? — пролепетала Людочка, подавленная холодностью Горемыкина.

— Своему непосредственному руководству вы предоставите справку о наличии у вас беременности сроком в тридцать две недели. — Горемыкин вновь похлопал по своему бювару. — Она, естественно, фальшивая, но составлена по всей форме с подлинными реквизитами. Этот документ избавит вас от рутинной работы и в то же время позволит без помех посещать экспертно-криминалистический центр. Сиё, в свою очередь, освободит нас от необходимости составлять официальные запросы.

— Ну а потом? — поинтересовалась Людочка, почему-то ощупав свой чисто символический животик. — Что я скажу, когда после окончания расследования вернусь на службу?

Тут уж Кондаков не стерпел и наставительно изрёк:

— Если оперативная необходимость того требует, придётся родить. Ты ведь в правоохранительных органах работаешь, а не в стриптизе. Мы в твои года на смерть шли за правое дело.

— Пётр Фомич, как всегда, утрирует, — поморщился Горемыкин. — Есть и другие, куда менее кардинальные решения. Например, можно представить всё так, будто бы у вас случился выкидыш… Впрочем, — он перевёл взгляд с Людочки на Цимбаларя и обратно, — совсем не исключено, что в процессе расследования вы действительно забеременеете.

Это была первая шутка, которую сегодня позволил себе начальник, и, надо сказать, вышла она не совсем удачной. Зардевшаяся Людочка дерзко ответила:

— Я, между прочим, получая погоны, давала клятву: всё, что нужно, держать на замке. И язык, и сердце, и то, посредством чего беременеют. Так не проще ли будет Петру Фомичу родить вместо меня?

— Надо будет — я ещё и не такое сделаю, — на полном серьёзе пообещал Кондаков.

В самый разгар этой перепалки в кабинет вошёл мальчуган лет семи-восьми, одетый в мешковатый джинсовый комбинезончик. На голове у него была бейсболка, козырёк которой скрывал не только глаза, но и нос, на ногах — грязные кроссовки. Щёчки горели неестественным румянцем — то ли аллергическим, то ли чахоточным.

Не говоря никому ни слова, он приблизился к столу, за руку поздоровался с Горемыкиным, а потом обнялся с Кондаковым, для чего последнему пришлось согнуться чуть ли не пополам.

— Хорошо выглядишь, Ванечка, — сказал Кондаков без всякого сюсюканья, как равный равному.

— Маленькая собачка — всегда щенок, — хрипловатым голосом ответил пацан и, усевшись по другую сторону стола, вытащил пачку сигарет.

Сколько помнил себя Цимбаларь, в этом кабинете никогда не курили, а сейчас Горемыкин без всяких прекословий пододвинул странному гостю хрустальную вазочку, призванную заменить собой отсутствующую пепельницу.

Однако пацан не обратил на эту услугу никакого внимания и, жадно затянувшись, стряхнул пепел в спичечный коробок, который держал перед собой.

— Ох, полегчало, — он даже зажмурился от удовольствия. — Считай, две недели табака не нюхал.

— Что так? — участливо поинтересовался Кондаков.

— А это ты видел? — пацан сдернул с головы бейсболку и под ней оказались две довольно жиденькие косички, украшенные белыми бантами. — Под девчонку работаю. Целый день у всех на виду. Маньяка-педофила подманиваю. Сегодня вечером последний выход.

— Хочу представить вам нашего нового сотрудника Ивана… — начал было Горемыкин.

— Можно без отчества, — перебил его наглый недомерок, пуская в потолок струю дыма. — И без фамилии. Зовите меня просто Коршун.

— Иван… э-э-ээ… Коршун, — начальник слегка поперхнулся, — сыщик, как говорится, милостью божьей.

— Причём в третьем поколении, — добавил Кондаков.

— В четвёртом, — поправил малыш. — Прадед мой состоял филёром в сыскном отделении Департамента полиции. Теперь об этом, слава богу, можно говорить вслух… Одним словом, будем знакомы.

Ваня Коршун легко соскочил со стула и приблизился к сидевшей в сторонке парочке (остальных присутствующих он, похоже, знал прекрасно). Как истый джентльмен Ваня сначала облобызал запястье Людочки и отпустил в её адрес замысловатый комплимент, а уж потом обменялся с Цимбаларем энергичными рукопожатиями.

— Наслышан, весьма наслышан, — сказал Ваня, распространяя лёгкий запах коньяка.

— «Квинт» употребляешь? — по-свойски поинтересовался Цимбаларь.

— Вообще-то я употребляю «Мартель», но его в наших забегаловках не сыщешь, — откровенно ответил Ваня.

Только внимательно приглядевшись, можно было понять, что это никакой не ребёнок, а взрослый человек очень маленького роста, короче говоря, карлик, но сложенный на диво пропорционально.

— Как я посмотрю, при формировании вашей опергруппы оказались соблюдены все правила политкорректности, — промолвил Горемыкин. — Есть и женщина, и ветеран…

— И инвалид, — бесцеремонно добавил Ваня Коршун.

— И чернокожий, — не сдержался Цимбаларь.

— Тогда не смею вас задерживать. Действуйте. — Горемыкин передал бювар с документами Кондакову, что было равносильно вручению маршальского жезла. — Как говорится, ни пуха ни пера.

— К чёрту! — дружно ответили все, кроме Вани, наслаждавшегося курением.

— Люди вы самостоятельные, поэтому обязанности внутри опергруппы распределите по собственному усмотрению, — продолжал Горемыкин. — Через месяц встретимся.

— А если мы уже завтра дело раскрутим? — полюбопытствовал Цимбаларь.

— Хотелось бы надеяться. Но результат вы всё равно доложите через месяц, — сказано это было с нажимом на последнее слово. — А сейчас позвольте откланяться. Через два часа мне нужно быть в аэропорту.

— На Кипр, наверное, собираетесь, — льстивым голосом осведомился Кондаков. — Или в Швейцарию?

— Свой отпуск я обычно провожу в горных ашрамах Непала, — покидая кресло, небрежно ответил Горемыкин.

Все гурьбой направились к выходу, и провожал их запечатлённый на портрете ясный взор президента Российской Федерации Ильи Владимировича Митина — политика с безукоризненной репутацией, стопроцентного русака православного вероисповедания, поощрявшего, впрочем, и все другие официальные конфессии, примерного семьянина, спортсмена, либерала умеренного толка, в прошлом разведчика, преподавателя, администратора и экономиста, пользующегося безоговорочной поддержкой мирового сообщества и симпатиями подавляющего большинства сограждан.

Просто не верилось, что кто-то мог покуситься на такого человека.

— Каков жук! — возмутился Кондаков, когда Горемыкина и след простыл. — Ведь специально в отпуск ушёл, чтобы ответственность с себя снять! Могу поспорить, что приказ подписан задним числом. Вчерашним или позавчерашним. Если мы опростоволосимся — с него взятки гладки. А если, наоборот, докопаемся до истины — героем окажется он.

— Похоже, Пётр Фомич, вы утрируете опять и опять, — вздохнула Людочка. — Приказы по личному составу подписываются раз в неделю по пятницам. А сегодня среда.

— Да ему наших кадровиков вокруг пальца обвести, как мне, извиняюсь, облегчиться! — не сдавался Кондаков. — Не человек, а налим скользкий. И откуда только такие берутся?

— Ты у него сам спроси, — посоветовал Ваня Коршун. — А то, что ты сейчас говоришь, называется «красноречием в сортире».

— И спрошу! — пообещал Кондаков. — Обязательно спрошу. Когда на пенсию оформлюсь.

— Ну ладно, я тоже пошёл. — Ваня поручкался со всеми, не пропустив и Людочку. — Мой клиент, наверное, уже на охоту вышел.

— Может, помочь тебе? — предложил Цимбаларь.

— Ещё чего! — фыркнул Ваня. — Я этого любителя клубнички порву, как морской лев пингвина!

По самые локти засунув руки в карманы комбинезончика, он устремился к лифту. Глядя Ване Коршуну вслед, Цимбаларь неопределённым тоном произнёс:

— Шустрый щегол.

— Этому щеглу, между прочим, побольше лет, чем тебе, — заметил Кондаков. — И заслуги его не идут ни в какое сравнение с твоими.

— А почему он свою фамилию скрывает? — полюбопытствовала Людочка. — И отчество тоже.

— Забавные они очень. — Кондаков расплылся в улыбочке. — Фамилия Верзилов, а отчество Самсонович. Иван Самсонович Верзилов! Вот он и взял себе кличку — Коршун.

— Хорошо, что не Орёл, — буркнул Цимбаларь.

— Коршуном его деда звали, — пояснил Кондаков, — Льва Рюриковича Верзилова. Он в тридцатые годы таких авторитетов, как Федя Ювелир и Савка Шкодник повязал. В музее криминалистики выставлен топор Савки и удавка Ювелира… Между прочим, в роду Верзиловых все женщины рождаются нормальной комплекции, а мужики лилипуты, как на подбор.