Игорь Подгурский - Последний резерв Страница 12

Врач, рассматривая голограмму сканированного мозга, коротко сообщил малолетнему пациенту, пряча улыбку в пышных усах:

— Вам повезло, уважаемый! Могло быть и хуже. Правда, с такими травмами в астронавты не берут. Теперь вам в космос можно попасть только в качестве пассажира.

Это относилось и к Алешкину. Командиру экипажа не получилось отделаться испугом. В последний момент он попытался сгруппироваться и встретить опасность лицом к лицу. Результат — сломанное предплечье и расцарапанный лоб.

Ингвар осторожно придерживал здоровой рукой кокон из пеногипса, в который упаковали сломанную кость. Он осторожно нянчил руку и зыркал исподлобья на врача. Пеногипс был игривого розового цвета и никак не подходил к трагической обстановке.

— И как же они, интересно, узнают? — шмыгнул носом Алешкин. — Мне сейчас только двенадцать. В запасе уйма времени.

— Из твоей медицинской карты. — Врач щелкнул по корпусу наручного компьютера, закрепленного широким ремнем-липучкой на запястье. Пальцы пробежали по кнопкам. — В ней все твои болезни, начиная с самого рождения. Надеюсь, ты не забыл, что у тебя в годовалом возрасте появилась аллергия на лактозу?

— На что?

— На молоко.

— Вранье! Я утром пил молочный коктейль! — возмутился Алешкин и тут же скривился. Под толстой розовой коркой больно кольнуло и нестерпимо зачесалось, словно там соревновались в беге две панцирные сороконожки. Добраться до них в ближайшие две недели не представлялось возможным. Пеногипса в больнице не жалели.

— К трем годам непереносимость прошла, — успокоил врач, заглянув в окошечко дисплея. — Ладно, дуй домой. Ты тут не один такой одаренный.

Из-за приоткрытой двери приемного отделения донеслось приглушенное подвывание.

На кушетке, затянутой белой тканью, ждала своей очереди следующая жертва сериала.

Источником жалобного воя был шестилетний карапуз, которого держала за руку мать, похожая на взъерошенную курицу. Отпрыск умудрился натянуть на голову колбу от светильника-ловушки. Такие вешают на открытых летних верандах и в беседках. Две недели в году нет спасения от крохотных ночных мотыльков синекрылок. Любители посидеть вечером на открытом воздухе спасались от докучливых насекомых при помощи таких биоловушек. Колба служила им стеклянным кожухом.

Сегодня ее попытались применить не по прямому назначению, но с пользой для великого дела. Цилиндрический стеклянный сосуд идеально подходил в качестве гермошлема. В донышке было два отверстия, как раз для антенн. Правда, их не успели использовать для этой цели. Надо было просунуть обрезки цветной проволоки до того, как надеть колбу на голову. После того как прозрачный сосуд намертво застрял в районе шеи, закрепить проволочные антенны стало невозможно. Колба книзу сужалась. Чтобы ее надеть, пришлось аккуратно заправить уши и прибегнуть к помощи товарищей. Уши быстро распухли, и снять сосуд, похоже, можно было только вместе с головой.

Владелец роскошного, но очень тесного гермошлема со скорбью взирал на окружающий мир сквозь двухмиллиметровую стеклянную преграду. При каждом выдохе на стекле появлялось туманное пятнышко. Расплющенный нос напоминал поросячий пятачок. Конопатому лицу было тесно в прозрачной тюрьме, куда его так неосторожно засунул хозяин. Обладатель роскошного шлема сдерживался из последних сил, чтобы не зареветь во весь голос. Было видно, что его силы на исходе.

Ингвар замер в дверном проеме. От зависти перехватило дыхание. Как они сами не додумались до этого? Хотя, с другой стороны, такое под силу лишь малолеткам. У них голова поменьше и уши не такие оттопыренные. Но идея хороша. Надо будет это дело обмозговать на досуге. Времени у него хоть отбавляй. Целых две недели, пока не срастется кость. Мысли о будущем вспугнул густой бас за спиной:

— Признаться, мне это уже порядком надоело. За спиной Ингвара стоял врач. Он развернулся и скрылся в глубине приемного отделения. Раздалось какое-то бряцание. Через минуту медик появился с длинными хромированными ножницами. Хирургический инструмент выглядел в руках взрослого острым и опасным. Таким можно лишь ампутировать и резать, причиняя невыносимую боль.

Врач пощелкал в воздухе никелированными лезвиями и сурово осведомился:

— Мамаша, ушки будем оставлять или как? Ответом стал громкий рев. Колба резонировала, искажая звук. Получалось громко и угрожающе.

Медик вздохнул, отложил ножницы и пошел наполнять хирургический инъектор смягчающим гелем. Густая жирная масса использовалась для нанесения на кожу и обеспечивала легкое скольжение сканера при эхолокации внутренних органов.

Отверстия для антенн оказались как нельзя кстати. Через них закачали инъектором гель. С громким хлопком колбу сняли с головы.

Этого Алешкин уже не видел. Он выскочил из больницы, как только услышал про уши бедолаги. Иногда приходится платить самую высокую цену за то, чтобы приобщиться к тайнам открытого космоса. Но видеть, как товарищу по несчастью отрезают уши, было выше его сил. Про сломанное предплечье он успел забыть и со всех ног помчался домой под защиту родных стен, подальше от врачей. «Мой дом — моя крепость», — любил говорить отец. Смысл пословицы только сейчас дошел до сознания.

— Твое поведение далеко от идеального, Ингвар, — сказал сыну Алешкин-старший, изобразив на лице кислую улыбку. — Помнится, ты мне что-то обещал после раскопок… кабеля. Тогда вас еле-еле успели откопать.

Алешкин-младший, нагнув голову, угрюмо ковырял пальцем пеногипс. Встречаться глазами с отцом не хотелось. Завтра надо в школу. Можно было отговориться болью в сломанной руке и не идти на занятия. Но сейчас подобное поведение означало малодушие, несовместимое с кодексом звездоплавателя. Капитан Дикий никогда не унижал себя ложью.

Он медленно поплелся к себе в комнату готовиться к завтрашнему учебному дню.

С переломом предплечья в астронавты не возьмут. С этим фактом пришлось немного пожить, чтобы привыкнуть. Немного, всего один день.

Гипс легкомысленного девчачьего цвета был на левой руке. К сожалению, Алешкин, как и большинство людей, был правшой. От школы отвертеться не удастся. Иногда руку неприятно дергало в месте перелома. Но он тоже не собирался унижаться, в первую очередь, перед собой, ссылаясь на боль. Вот если бы у него была астероидная чума, заболевание, широко распространенное среди астронавтов, тогда другое дело. Но у этой болезни были иные симптомы: кровоточащие язвы по всему телу и полная потеря зрения вместе с памятью.

В школу пришлось идти.

В этот день писали сочинение на вечную тему «Кем я хочу быть, когда вырасту». Неожиданно для себя мальчишка написал, что хочет стать офицером, как отец, и расписал на нескольких листах «почему» и «зачем», в два раза превысив заданный объем.

Еще большей неожиданностью стали оценки: «пять» за содержание и «двойка» за грамотность.

Объявив оценки на следующем занятии, учительница отметила Алешкина.

— Хоть кто-то написал с душой, — сказала она, раздавая электронные планшеты со школьными заданиями. — Что же такого важного произошло, раз ты решил бросить дальний космический поиск?

Не дожидаясь ответа, она сухо продолжила:

— Настоящему авантюристу форма идет. Фуражка будет выгодно подчеркивать черты твоего лица.

Военных на тихой аграрной планете не то чтобы не любили, к ним относились подчеркнуто нейтрально. Фермеры в душе считали, что выращивать пачуа розовую — вот настоящее дело, а маршировать «ать-два, левой» каждый сможет. Для этого мозгов не надо. А может, учительница просто вспомнила молодость. Тогда она была тайно и безответно влюблена в пилота звездного транспортника, раз в месяц прилетавшего забирать урожай. Они даже пару раз танцевали на празднике Первого урожая. Синяя форма и фуражка с высокой тульей так шли к его волевому лицу. Как давно это было… Почти два года тому назад.

— А вам нравится ваша работа? — осторожно спросил Алешкин, придав голосу максимум почтительности.

— Очень, — поджала губы учительница. — С детства мечтала проверять ваши сочинения.

Прерывистая трель звонка подвела черту под коротким разговором, возвестив окончание урока.

Написав сочинение на заданную тему, он сделал первый шаг в выборе будущей профессии военного. Не самый лучший вариант для скучной аграрной планеты, но все-таки лучше, чем обычная жизнь…

Через два года Алешкин поступил в кадетский корпус на Земле. На вступительных экзаменах он получил двойку по общесодружественному языку, представлявшему смесь русского, английского, немецкого и затесавшегося к ним в компанию французского. Язык Содружества был официально введен в употребление и считался государственным с тех времен, когда исчезли границы и понятие отдельной страны. Тогда и началась эпоха колонизации космоса.