Владислав Русанов - Полуденная буря Страница 12

— Задняя.

Задняя лука чуток повыше передней мне показалась. Или почудилось?

— Вот это подпруга. Одна и вторая. Подпруга замком за пристругу цепляется. Ясно?

Да пока ясно. Чего уж тут сложного? У меня всегда так. Когда объясняют, кажется — легче легкого. А как самому повторить за учителем — пшик. Слабо Молчуну.

— Вот это стремя. А вот этот ремень — путлище. По своей ноге отладишь длину.

— А как его отлаживать?

— Да как удобнее, — неопределенно отозвался Сотник. — Пока не влез на коня, сделай на длину руки с кулаком сжатым. А как влезешь, сам почувствуешь — добавить или убавить.

Ладно. Годится. Запомнил.

— Глядите мне, чтоб седла только на чистую сухую спину громоздили. Побьете холки — пешедралом дальше выбираться будете. Конь со сбитой холкой — не конь.

Вот еще беда! Я-то думал: как коней купили, нам теперь ничего не страшно, ничто не помешает. Знай себе езжай помаленьку. А выходит — и забот, и хлопот… А их еще и кормить надо. Хватит ли скудной травы?

Пока я терзался сомнениями, Глан ловко скрутил из клока прихваченного с собой сена жгут. Прошелся по конской спине. Вначале против шерсти, снимая налипшие былинки, потом по шерсти, разглаживая.

— Видал? Пока ни щеток, ни скребниц нет, так будем чистить.

Им еще щетки нужны? И скребницы какие-то! Знал бы, век не согласился. Своими ногами хоть медленнее, зато надежнее и спокойнее.

— Седло опускай плавно. Передняя лука над холкой. Да чуток по шерсти протолкни, чтоб не заломились волоски. Видал? После потник расправь. Гриву из-под него выправь. Теперь передняя подпруга. С седла скидываешь на ту, дальнюю, сторону. Под брюхом забираешь. Расправил, подтянул, замок застегнул — всего делов. Теперь то же с задней. Коли конь дуться начнет — ладонью по пузу ляпни или коленом поддай. Всё. Готово!

Действительно, первый конь стоял под седлом, в узде, готовый к походу. Любо-дорого поглядеть.

— Давай ты теперь.

Признаться, со страхом принялся я укладывать седло. Всё сделал как Сотник учил. И спину смахнул, и потник разровнял, и подпругу затянул… Отступил на шаг, победно огляделся и охнул: у загородки столпилось почти всё население фактории — и взрослые, и дети. А почему бы и нет? Бесплатный балаган. Куда уж там жонглерам и канатоходцам…

Сразу захотелось зарыться под землю, в привычный и в какой-то мере ставший родным шурф. Или улететь далеко-далеко, за тридевять земель, в Великую Топь или Пригорье. Только чтобы не ощущать спиной жадно-любопытные взгляды, не ловить кривые снисходительные улыбочки — дескать, давай-давай, а мы поглядим, как оно получится, не сядет ли захожий старатель в лужу, не выйдет ли посмешище.

— Э, что такое? — заметил мое смущение Сотник. — А, эти… Не бери в голову. Какое нам дело до них, а им до нас?

Легко ему говорить. Небось привык перед строем красоваться да на виду у всех подвиги вершить. А тут… Но не скажешь же, что на людях всегда тушуюсь. Не для толпы я создан, а для спокойной, уединенной жизни где-нибудь в лесу или в маленьком уютном домике на окраине тихого городка. Сразу руки начинают трястись, голова не варит — того и гляди, какую-нибудь глупость упорю.

А как же Гелка будет седло на коня надевать при такой куче зрителей?

Вопреки ожиданиям, девчонка смело схватила пучок сена, скрутила жгут. Молодец! Не то что я.

С седловкой она справилась не хуже, чем со взнуздыванием. Единственно, подпругу затянуть не смогла — силенок не хватило. Или лошадь очень упрямая попалась — не желала воздух из живота выпускать.

— Ничего. На первый раз сойдет, — одобрил Сотник. — Потом покажу, как с седла подтянуть подпругу. Сверху легче.

Так. Три коня готовы к походу. А как же Мак Кехта? Я совсем упустил ее из виду. Сумеет ли? Я ж не знаю, седлала она сама или этим занимался Этлен. Как у сидов принято?

Перехватив мой взгляд, феанни дернула плечом. Мне даже послышалось фырканье разъяренной кошки. Быстрым шагом подошла к оставшемуся коню — черному со светло-коричневыми подпалинами на морде. Наклонилась, положив на вытоптанную землю загона сверток. Это ж мечи телохранителя! Вот почему она медлила до сих пор — просто не знала, куда их девать, как освободить руки. А теперь, видно, решила во что бы то ни стало показать тупоголовым салэх, что и она всё знает и всё умеет. Вот уж воистину говорят: гордость хуже глупости. Седлала Мак Кехта ловко и со знанием дела. Даже Сотник одобрительно покивал. А вот мечи явила на всеобщее обозрение зря. Хоть и в ножнах, и связаны перевязью, а крестовины эфесов ни с чем не спутаешь. За моей спиной пополз шепоток.

— Ну и баба…

— Ты глянь, как управляется!

— А что у ней там? Уж не мечи?

— Окстись, откудова?

— Не, точно мечи…

— Что ж то за баба такая?

— Ишь, рожу прячет. Уродина, что ль?

— А можеть, мужик?

— Да не, мелкий какой-то… Не мужик. Точно не мужик.

Плохо. Ой как плохо. Ни к чему нам излишнее внимание. Нужно серенькими быть. Как мышки.

Сотник, видно, о том же подумал. Резко махнул рукой:

— Выводи коней!

Я взял своего за ременный повод и повел к выходу, с которого уже сняли перегораживающую жердину. Мешок оттягивал плечо. Надо потом придумать, как его к седлу приторочить.

Толпа раздалась, пропуская меня. За мной шла Гелка. Потом Мак Кехта. Замыкал шествие Сотник, то есть Глан, конечно.

— Ну, прощай, Меткий, — поклонился я напоследок лысоватому ардану из вежливости.

Но траппер не удостоил меня ответом. Стоял, о чем-то задумавшись. Да и Сущий с ним. Виделись всего ничего, приязни друг к другу не испытали особой, а дальше пути-дорожки разойдутся, и не увидимся больше никогда. Ладно. Горя иного у меня не было бы.

Я шагал, стараясь незаметно, по возможности, оглядываться на спутников, и потому не прозевал. Видел всё случившееся в подробностях.

Не зря Меткий стоял задумавшись, словно сам с собой беседу в душе вел. Когда Мак Кехта поравнялась с арданом, рука его протянулась вперед, пальцы дернули за полу плаща, скрывающего фигуру сиды. Свалился с головы капюшон, открывая на всеобщее обозрение неровно обрезанные волосы цвета светлого золота — ни койфа, ни подшлемника она не носила еще с пещерного похода. Заостренные уши, раскосые смарагдовые глаза, высокая переносица…

И в тот же миг плащ, удерживаемый от падения крепкими завязками, взлетел крылом ночной птицы. Блеснула в лучах утреннего солнца сталь меча.

Хрипло каркнув, Меткий схватился за горло. Меж его толстых пальцев, черных от работы, возникли тоненькие алые струйки. Ардан тяжело рухнул на колени, а потом и на бок, неестественно подвернув левую ногу.

Толпа ахнула и подалась назад. В сгустившемся воздухе скопилось молчаливое напряжение. Люди замерли, не осознав пока в должной мере, что же случилось.

Мак Кехта стояла напряженная, словно натянутая струна. Меч в вытянутой руке острием в сторону трапперов. Скорчившийся труп у ее ног лучше всякого глашатая объявил, кто есть кто.

Мгновения тянулись…

А потом истошный бабий визг прорезал тишину:

— Уби-и-или-и-и-и!..

Срывая с головы белый плат, рванулась к Меткому его жена. Я узнал ее. Видел вчера мельком. Добежала, упала лицом в расплывающееся кровяное пятно и завыла:

— Убили! Сокол ты мой ясный! На кого ж ты меня с детками покинул! Юрас, открой глазоньки ясные! Поднимись на ножки белые!

Оно понятно. Хороший был человек, плохой, а всё ж свой, родной. Вот, значит, как его звали — Юрас. Редкое имя у арданов. Первый раз встречаю.

И тут толпа забурлила. Бабы кинулись ловить и утаскивать ребятишек. Мужики с мрачной решимостью посунулись к кольям и жердинам.

— Назад! — Голос Сотника ударил бичом. Так, должно быть, командовал он армиями в бою. Не орал, нет, просто громко сказал, но перекрыл и крик вдовы, и гомон трапперов.

Если кто и помышлял всерьез кинуться в драку, несмотря на меч в руке Мак Кехты, то после окрика храбрецов не осталось. Легко, очень легко люди допускают властвовать над собой и охотно подчиняются сильному. Трусость не трусость. Слабость не слабость. Наверное, самосохранение. Я не трону, авось и меня пощадят. А то, что оброком обложат непомерным, последние штаны снимут, а то и вовсе на барщину или в рабство уведут, так то чепуха. Главное — уцелеть.

А что это я рассуждаю? Сам такой. Соглашаюсь, кланяюсь, иду за большинством. Лишь бы уцелеть. Не герой.

И снова в памяти всплыли отблески костров на искрящемся снегу и негромкий голос Сотника:

— Тогда я остановлю их.

Я так не смогу никогда в жизни. Пойти один против многих, выступить против родной крови, но сохранить справедливость.

От размышлений отвлек меня Сотник:

— В седла, живо!

Слова его сопровождало неуловимое движение ногой. Взмах! Толчок другой. И он уже верхом. По-прежнему внимательно следит за арданами.

Мак Кехта опустила меч. Процедила сквозь зубы: