Евгений Прошкин - Палачи Страница 12

— Привет. Ты — Карлик?

Лицо недомерка, и без того некрасивое, перекосилось от ненависти. Он зашипел, забрызгал слюной и наконец смог выдавить из себя:

— Пааш-ш-ш-ш-шел ты!

Продолжая по инерции улыбаться, Михаил обернулся к бармену. Тот смотрел на него с невозмутимым видом, а если и содрогался от беззвучного хохота, то лишь в душе.

— Ну, спасибо… — покачал головой Столяров. — Ну, юморист…

Кто-то тронул его за плечо.

— Ты Карлика ищешь? — спросил незнакомый сталкер. — Так вон он сидит.

Михаил посмотрел туда, куда указывал сталкер, и пробормотал:

— Благодарю.

Перекупщик, рекомендованный Столярову Шустром, получил свое прозвище по тому же принципу, по которому иногда худого, как палка, человека могут окрестить Пухлым, а лысого, как бильярдный шар, — Пушистиком. Иными словами, по принципу «от противного». Карлик был, пожалуй, самым высоким из всех, кто собрался этим днем в баре. Может быть, даже выше излома, убитого несколько часов назад. Направляясь к его столику, Михаил приблизился к импровизированной сцене, с которой бутафорский Пушкин сеял разумное, доброе, странное.

       Вечор ты помнишь — Зона злилась,       Химера по двору носилась       За тем, кто в бункер не успел.       Понадкусала — да и съела.       То выброс был. Такое дело.       А нынче — погляди в прицел —       Понаплодилось аномалий       В них «вспышки», «капли», «слизь», и «грави»,       И прочий артефакт лежит       Как прежде Ржавый лес рыжеет,       Мутант в Болоте зеленеет,       Да снайпер из кустов блестит.

Столяров дождался, пока отгремят хохот и аплодисменты, и сгрузил на стол перед Карликом водку и стаканы. Взгляд барыги заметно оживился.

— Привет, — сказал Михаил. — Мне Шустр посоветовал с тобой связаться.

Не отрывая взгляда от стаканов, Карлик подвигал бровями. Столяров разлил водку, мысленно перекрестился и поднял стакан. Барыга опрокинул свой, не чокаясь. Михаил последовал его примеру, поморщился и по привычке тут же разлил по второй.

       Буря мглою Зону кроет,       Аномалии крутя;       То, как снорк, она завоет,       То заплачет, как дитя,       То в туннеле обветшалом Полтергейстом зашумит,       То, как сталкер запоздалый,       К нам в окошко застучит.

Под одобрительные крики толпы к столику подошел Гарин. Его план был незамысловат и прямолинеен: прикинуться простачком, дурачком — да кем угодно! — лишь бы получить заветные сто граммов. Хотя бы пятьдесят. Старые дрожжи просили свежей закваски. Да что там просили — они молили о ней!

— О! Уже пьете? — наигранно удивился Олег. — Ничего, если я поучаствую? — Он взял один из наполненных стаканов, поднес к лицу и снисходительно посмотрел на Столярова поверх граненого ободка.

— Не забывай, зачем мы здесь, — тихо сказал Михаил. Он смотрел на Гарина без злости и без одобрения, спокойно и выжидающе.

— Я помню, помню, — успокоил его Олег и понюхал содержимое стакана.

Плевать на цвет и на осадок, водка пахла вкусно. Пусть это верный признак алкоголизма, но водка пахла просто фантастически вкусно.

«Зачем мы здесь? — глядя в глаза Столярова, со злостью подумал он. — Наверняка затем, чтобы убить сотню-другую мутантов и подставить под пули пару десятков людей, считавших нас своими союзниками, а то и друзьями. Затем, чтобы подполковник получил свою третью звезду. Зачем еще? Ради мира во всем мире? Чтобы самолеты больше не падали, а людей не перевозили, как боеприпасы, в одинаковых цинковых гробах? Чтобы голос мертвеца из черного ящика не называл меня щенком? Зачем еще? Чтобы отомстить? Отомстить за Марину?

Солнышко, какой же я слабый без тебя, — думал он, опустив глаза. — Миша прав, один глоток — и уже не остановиться. Только пить, жалеть и вспоминать. Смотреть файлы из папки «Фоточки» в твоем ноутбуке, листать записную книжку твоего старого телефона, где я записан не по фамилии и не по имени, а просто как «Любимый», нюхать твой шарф и футболки, засыпать в обнимку с твоей подушкой, просыпаться… и пить, пить, пить».

Удивительно, но та, из-за которой он сорок дней подряд напивался в стельку, в этот раз помогла ему удержаться. Гарин не заметил, кто забрал стакан из его руки, и пропустил мимо ушей весь разговор Столярова с Карликом. Он пришел в себя лишь после одной особо бурной овации и с выражением лица человека, который только что проснулся в совершенно незнакомом месте, обернулся к источнику звука.

       Когда «Свобода» догорит,       Когда откинет «Долг» копыта,       Мы на обломках «Монолита»       Напишем: «Пушкин, сукин сын».

Дочитав короткий стишок, паренек в цилиндре спрыгнул с возвышения и затерялся в толпе слушателей.

Олег обвел помещение бара бездумным взглядом и медленно двинулся в сторону туалета, надеясь, что хотя бы его оставили на прежнем месте. Туалет был на месте: три расколотых писсуара, две кабинки, две раковины. На стене над раковинами сохранилось даже треснувшее в двух местах зеркало с частично облетевшей амальгамой. Поворачивая ручку ржавого крана, Гарин ни на что особо не надеялся, но водопровод, к его удивлению, еще функционировал. Работающее, несмотря на отключение всех станций, электричество удивляло его меньше. Все-таки электрический полтергейст, аномалия «электра», да и вообще вся Зона пронизана энергиями разного рода, надо только грамотно расставить накопители. А вот водяных здесь, кажется, до сих пор не водилось.

Дождавшись, когда вода из коричневой станет светло-желтой, Олег намочил ладони и протер лоб и щеки. Когда он снова взглянул в зеркало, рядом с его усталой мокрой физиономией отразилось улыбающееся смуглое лицо с бакенбардами. От неожиданности Гарин открыл рот и сказал первое, что пришло на ум:

— Привет. Тебя Пушкин зовут?

— Зачем Пушкин? — Паренек улыбнулся еще шире. — Жига меня зовут. А тебя?

— Меня? — Олег вспомнил предостережение Шустра, касающееся их с Михаилом реальных имен, и, вздохнув, представился: — Студент.

— Студент? Не слышал. Послушай, Студент, у тебя, может, картон есть?

— Какой картон?

— Любой картон. Краски есть, я раскрашу. Нужен только картон. Смотри. — Он крутанул в пальцах свой черный цилиндр. — Видишь? Совсем затрепанный. Или как сказать? Потрепанный, да? Скоро выступать будет нельзя.

— Нет, картона нету. То есть я не знаю…

Гарин окончательно растерялся. Вообще-то в том рюкзаке, что навьючил на него Столяров, могло оказаться все что угодно: и рулон картона, и Большая Советская Энциклопедия в тридцати томах.

— Мне метра хватит, — по-своему истолковал его замешательство молодой цыган.

Глядя на свое отражение, Жига резким движением сорвал бакенбарды, зашипел и потер запястьями щеки.

— Охххх… Жжется! — пожаловался он. — Клей жжется. — И снова улыбнулся.

Без фальшивой растительности на лице цыганенок стал выглядеть еще моложе. Теперь Олег не дал бы ему больше четырнадцати лет. Кроме того, паренек вдруг остро напомнил Гарину Беса, младшего члена тройки Коршуна, этого серого кардинала при дворе Пси-Мастера. Бес погиб с белым флагом в руках, когда в одиночку бросился на группу вооруженных наемников, повинуясь ментальному приказу Олега. Он был кавказцем, а не цыганом, но почему-то именно о нем вспомнил Гарин, глядя на смуглое лицо и густые черные брови Жиги.

— Ты, значит, тут выступаешь? — спросил он.

— Да, иногда, — кивнул цыганенок. — Почему нет? Мне не тяжело, а людям нравится. Смеются, едой делятся. Я раньше в театре выступал.

— В цыганском?

— Нет, в детском.

— А вообще чем занимаешься?

— Хожу здесь и там. С людьми разговариваю. Много знаю. Все, что хочешь, достать могу.

— И картон? — улыбнулся Олег. Общаясь с Жигой, вообще было трудно сдержать улыбку.

Цыганенок заливисто рассмеялся и фыркнул.

— Фу! Облился весь. И картон могу. Только время надо.

— А «венец» достать можешь?

Гарин не сумел бы ответить, что заставило его заговорить о «венце» с практически незнакомым человеком. Возможно, непосредственность Жиги была столь же заразительна, как и его смех. А еще с ним было очень легко общаться. Даже Олегу, который обычно трудно шел на контакт с новыми людьми. Да и с хорошо знакомыми, положа руку на сердце, тоже.

— Венец? — Цыганенок потер переносицу. — Венец, венец, делу конец… А! Это вот такая штука?

Он сложил руки перед лицом, так чтобы кончики пальцев касались друг друга, затем, не размыкая рук, вывернул ладони в разные стороны и приложил ко лбу. Гарин обмер, не веря своей нечаянной удаче. При всем желании он не смог бы изобразить «венец» лучше, чем это сделал Жига. Сил у Олега хватило на кивок.