Farsi Rustamov - FLATUS VOCIS Страница 12

В правом углу комнаты размещалось скульптурное изображение Папы Павла IV, привлекавшего внимание необычностью композиционных решений. Здесь ревнитель католической веры представал в полном облачении, но с каким-то явно не подобающим его сану лотком, похожим на тот, с которым в сталинскую счастливую пору общепитовские барышни в накрахмаленных кокошниках разносили по цирковым рядам шоколадное эскимо. Переднюю грань лотка украшала гравированная надпись Index librorum prohibitorum. Представленный в столь чудаческом виде, глава Ватикана нес в народ сочинения Вольтера, Джордано Бруно, Джона Оуэна, а также уже знакомый Арине труд профессора Двенадцатитаблицина. Слева от него красными авангардными буквами на белом фоне светился корешок какого-то, судя по всему, футуристического издания «Рево-ever-люция», а в самом центре стояла увесистая книга с явно псевдонаучным названием «Реконструкция индоевропейских иероглифов».

Арина медленно тонула в загадочной паутине интерьеров. В полном изумлении от увиденного, забыв о том, что привело ее в этот странный дом, она плавно опустилась в стоявшее посреди зала кресло и закрыла глаза.

В комнате тихо заиграла гитара. Звуки фламенко маслянистыми струями вытекали из хитроумных реторт цифровой обработки, сплетаясь в смоляные косы реверберирующих андалузских гармоний, переливаясь в пространстве каплями флэнджерной ртути и превращаясь в тонкую серебристую амальгаму, немедленно коснувшись слуха.

Холодная ладонь дотронулась до щеки Арины. Тонкие пальцы скользнули по коже, проведя плавную линию от века, до виска. Не отрываясь, они медленно очертили контуром ее лицо до подбородка. Потом, словно стирая слезу, скользнули вниз с ее ресниц, коснувшись уголка губ.

Арина чувствовала дуновение ветра, атласными лентами лижущего ее тело. На мгновение все замерло, и когда ей уже захотелось открыть глаза, она внезапно оказалась в крепких объятиях, жадно впиваясь в целовавшие ее губы.

32

Запах талого снега струился через открытое окно спальни. Субботнее апрельское утро в амидоловом мутном растворе туманов проявлялось из сумеречных галогенидов реальности чистым серебром праздной городской суеты.

Арина лежала на огромной кованой кровати и разглядывала рыб, медленно плавающих в самом удивительном аквариуме, который она когда-либо в жизни встречала.

Это была трехметровая барельефная скульптура, каким-то чудесным образом отлитая из стекла. С совершенством, достойным самого Бенвенуто Челлини, она изображала то ли ангела, спорхнувшего с небес на землю, то ли человека, ныряющего в глубину. Сразу два стройных тела, стрелками часов повернутые вокруг одной головы, словно бы спрессовывали разные мгновения завораживающего нисходящего движения. Одно тело еще парило в воздухе, а другое, уже опустилось на землю. Ангел одновременно летел по небу и печально сидел на земле, обнимая колени руками. Изгиб плеча и шеи были задуманы столь мастерски, что каждая фигура в отдельности выглядела абсолютно естественно, оставаясь, тем не менее, неразрывной частью хитроумной скульптурной кефалопагии.

Внутри замурованного в ультрамариновую стену светящегося стеклянного барельефа, в несбыточных мечтах о далеком Саргассовом море уныло плавали речные угри Anguilla anguilla.

В зале были слышны какие-то голоса.

Арина встала, набросила на себя пурпурный индийский халат, расшитый золотыми санскритскими мантрами, и, крадучись, вышла из спальни.

С каждым шагом голоса становились все отчетливей. Теперь она ясно слышала, как чтение Артемия прерывается заливистым детским смехом.

«Жил когда-то на земле дикий зверь, – после каждой строчки до Арины доносилось смешное рычание. -Страшный обликом своим, верь – не верь!Был лохмат он, как нутро кокоса.Серый, словно пепел, от хвоста до носа.Не носил зимою он ботинки,Не лакал он молоко из крынки,Но таскал из деревень коров.Он такой диеты нездоровСтановился он и, воя на луну,Проклинал родимую страну.Тело бренное лесной тропой сей зверь влачил без толку,Оттого его прозвали волком».

Артемий сидел в плетеном ротанговом кресле в самом центре огромного зала. На коленях он держал маленькую девочку отроду лет пяти. Темные кудри вились по ее голове завитками аммонитовых ракушек, спадая на плечи тонкими лентами ламинарий.

– Доброе утро! – ласково сказал Артемий появившейся в дверях Арине.

Она стояла, удивленно разглядывая девочку.

– Подрабатываешь нянькой по выходным? – настороженно спросила она.

Артемий пристально посмотрел на Арину и тихо ответил:

– Это моя дочь!

В тот же момент девочка соскочила с его колен и вприпрыжку побежала в спальню.

– А куда подевалась ее мать? – с вызывающей прямотой спросила Арина.

– Это не самая простая история! – печально ответил Артемий.

– Уж постарайся мне рассказать! – с нескрываемым раздражением в голосе потребовала Арина.

– Ты знаешь, что написано у тебя на груди? – неожиданно спросил он.

– Это не то, о чем я спрашиваю! – продолжала Арина, нервно теребя лацканы пурпурного халата.

– Зато это о том, как ты спрашиваешь! – спокойно ответил Артемий и после паузы произнес, – Там написано «Яс ту сарваани, бхутаньятманьева, анупашьяти», что на санскрите значит «Кто видит мир в едином дыхании, тот никогда и никого не ненавидит».

– Очень красиво! Я это непременно запомню! А теперь ты можешь ответить прямо? – Арина старалась, насколько это возможно, сдерживать бушевавшие в ее груди страсти.

– Ты хочешь знать, где моя жена? – задумчиво произнес Артемий и надолго замолчал.

Из соседней комнаты доносилось веселое щебетание ребенка, который, похоже, пытался разговаривать с рыбами.

– Три года назад, – наконец заговорил Артемий, – в Северной Бермудской Лагуне у рифов Брэкиш Подн Флэтс ее растерзали акулы Galeocerdo Cuvieri. Те самые, что глотают даже уголь. Она писала о них книгу.

Артемий встал с кресла и подошел к статуе, изображавшей Афродиту. Из похожей на веретено раковины Mitra episcopalis, которую богиня держала в руках, он достал маленькую книгу.

– Вот она! – тихо сказал Артемий.

За вуалью внезапно нахлынувших слез, перед Ариной медленно проплывало трагически безмятежное название «Жизнь и повадки тигровых акул». Обрывки нелепых воспоминаний стали внезапно проноситься в ее голове. В первой букве Арине вдруг померещились три лисьих хвоста на манто отвратительной дамы, которую она на днях повстречала в Смоленском пассаже. «З» в слове «жизнь» показалось ей гадким отворотом манжета у официанта из «Савоя», свесившего с руки полотенце, и по-лакейски улыбающегося в ожидании чаевых. Заставив ее вздрогнуть, «д» неожиданно обернулось капюшоном кобры, бешено бросившейся на стекло перед ней в гурзуфском экзотариуме.

Арина взяла в руки книгу и повернула ее по стрелке часов. Словно взведенная пружина, буквы названия внезапно сорвались с ультрамарина обложки и белым фонтаном брызнули в небо, рассыпавшись на мелкие соленые брызги. Лишь только «А» из «акул», мерцая перед глазами тысячей бриллиантовых капель, медленно улеглась на правый бок, превратившись сначала в громадный серебряный плуг, а затем в белоснежную быструю яхту, несущуюся по сапфировым океанским волнам.

В комнате вновь появилась девочка. Ее лицо сияло от счастья. На руках она держала громадного рыжего кота, похожего на шотландскую волынку, которую изваляли в кирпичной пыли. Его задние лапы смешно волочились по полу.

Арина внезапно почувствовала, что всем своим сердцем любит эту маленькую девочку.

Она подошла к Артемию, прильнула к его уху и тихо произнесла:

– Прости меня! Прости!

– Собирайся, – улыбаясь, сказал он ей. – У нас очень много дел!

Затем он посмотрел на ребенка, хлопнул в ладоши и радостно объявил:

– Сати, милая! Отпусти этого сарделечного монстра! Мы едем играть в кукол!

Звонкое «Ура-а-а!» разнеслось по комнате, заставив толпу медных статуй покорно вторить одобряющим эхом мембранного перешептывания.

33

– Играть в кукол? – переспросила Арина уже в машине.

– Ты все увидишь сама! – ответил Артемий.

Машина заглатывала ленту дорог, словно политые оливковым маслом спагетти. Не прошло и двадцати минут, как Артемий остановился у большого оранжевого здания, по периметру которого тянулся белый барельеф из пляшущих горбатых человечков, а над дверями красовалась лазурная вывеска: «Мультинелла».

Артемий открыл дверь перед Ариной и Сати. Девочка быстро вбежала вовнутрь, второпях расстегивая пуговицы на миниатюрном кашемировом пальто. Гардеробщица приветливо улыбнулась.

Арина удивленно шагала по коридору, увешанному маленькими квадратными зеркалами, на которых были изображены знаки, похожие на те, что она видела в доме Артемия. Вскоре все трое вошли в огромный зал, напоминавший масштабную выставку. Единое пространство павильона было разделено разноцветными ширмами, за которыми сосредоточенно суетились дети.