Николай Чадович - Гражданин преисподней Страница 12

– Это где примерно было?

– Недалеко от того места, где меня задержали.

– В Буячьей норе… Нет, туда темнушники не сунутся. Изгнанник здесь ни при чем. Он мне слабительной соли в еду подсыпать не мог.

– Не совпадение ли это? У постников брюхо деликатное, слабое. Могло тебя и по какой-то другой причине прихватить… Попил, например, тухлой водицы.

– Разве это совпадение! – болезненно скривился Венедим. – Остатки моей каши поросенку скормили. Так его так пронесло, что едва копыта не протянул.

– Стряпух надо выспросить.

– Выспросили уже. И даже с пристрастием. Посторонних мужиков на кухне не было, а Фотинья и Феодосия там с самого утра вертелись.

– Фотинья, думаю, такое сделать не могла.

– И я так думаю, – кивнул Венедим. – Она в это время всегда на кухню за отбросами приходит. А вот Феодосия там гость редкий. Никто и не упомнит, когда ее в предыдущий раз видели.

– Неужто Феодосия с темнушниками знается?

– С нее станется. На всю общину обижена. Прежний игумен ей чем-то не угодил, а уж новый тем более. Не у дел ее хочет оставить. Дескать, святое дело продления рода человеческого она превратила в блудодейство и источник наживы. Чуть ли не торгует девками… Вот она и столковалась с темнушниками. Хочет, наверное, с их помощью прежние порядки вернуть. Или сама к ним уйдет да еще самых лучших девок с собой прихватит.

– Но это все, так сказать, ваши заботы. Почему у меня от них должна голова болеть?

– Темнушники давно за нами присматривают. Догадываются, видно, что мы путь за Грань ищем. Если такое удастся, здесь вся расстановка сил изменится. Вдруг мы союзников себе найдем или какое-нибудь страшное оружие добудем? Сами-то они преисподнюю покидать не желают. Обжились, отродье бандитское. Нет для них законов. Ни человеческих, ни Божьих… Какая им выгода, если Кузьма Индикоплав другим будет служить?

– Гады… Я ведь для них немало хорошего сделал.

– Вот они все это тебе и припомнят.

– А если их просто послать подальше? – встрепенулся Кузьма. – Дескать, не знаем мы никакого Кузьму Индикоплава?

– Пробовали уже. – Венедим слабо махнул рукой. – Только темнушники на это не клюнули. Грозятся взрывчатку применить.

– Откуда у них взрывчатка?

– Говорят, купили у метростроевцев. А по другим сведениям, сами научились делать.

– Отдадите, значит, меня? – Кузьма исподлобья глянул на Венедима.

– Не знаю… Переговоры еще идут. Игумен за тебя трех баб предлагает. Любых, на выбор.

– И что?

– Не соглашаются они. Вынь да положь им Кузьму Индикоплава. Последними словами тебя костерят. Суд обещают устроить.

– Знаю я их суд. Отведут шагов на сто и прикончат в каком-нибудь тупичке… Скорее всего они не на меня одного, а на всех выползков взъярились. Недаром ведь игумен говорил, что нашего брата почти не осталось. Мы у темнушников, как кость в горле, торчим… Слушай, Веня, а не податься ли мне сейчас в бега? Скажешь, что упустил по слабости телесной. С недужного какой спрос…

– Ты сбежишь, а мы из-за тебя в братскую могилу ляжем? – Бледность Венедима не только дошла до крайнего предела, но, похоже, даже преодолела его. – Темнушники зря грозиться не будут. Если пообещали взорвать – обязательно взорвут. Когда из-за Бабушкиного туннеля спор вышел, они дюжину наших без зазрения совести порешили. Помнишь тот случай?

– Слыхал…

– Так что жди смиренно своей участи, как ждал наш Спаситель. А я, ради укрепления твоего духа, поведаю поучительную историю о скитаниях и злоключениях пророка Ионы.

– Да пошел ты со своим Ионой куда подальше! – Кузьма перевернулся на другой бок, лицом к стенке, и натянул на голову полу куртки.

Приговор ему еще не был вынесен, да и за ночь все могло измениться к лучшему, но спалось Кузьме плохо, вернее – вообще не спалось.

Ясно было, что убежать из обители Света ему не позволят. Наверное, уже с десяток бугаев за дверями караулит.

Окажись он сейчас где-нибудь в лабиринтах Шеола, можно было бы вызвать химеру (существовали такие способы) и под шумок, поднятый ею, благополучно смыться. Да только из этого каменного мешка, в котором даже вентиляционного отверстия не предусмотрено, ни до какой химеры не докличешься.

Оставалось одно – сжать зубы и терпеливо ожидать решения своей участи, а уж потом действовать по обстоятельствам. Хотя вырваться из лап темнушников вряд ли удастся. Они и руки связать не забудут, и кляп в пасть забьют, чтобы на помощь не позвал.

Правильно говорил Венедим – бандитское отродье, дети беззакония. А ведь родители у них, по слухам, были люди как люди, на государственной службе состояли, в науках разбирались. Откуда только что берется? Почему добро надо вколачивать в душу едва ли не силой, а зло приходит само и причем самыми разными тропками?

В конце концов Кузьма уснул, но до утра метался в кошмарах – то на него наваливалась химера, принявшая облик Феодосьи, то Венедим превращался в поросенка со зловеще мерцающими глазами, то темнушники начинали вытворять с ним то, что сам он вчера вытворял с покорной Тиной.

Проснулся Кузьма с тяжелой головой и в самом мрачном расположении духа. Завтрак не подали – очевидно, рачительные светляки уже махнули на него рукой и не хотели входить в бесполезные, с их точки зрения, расходы.

Ближе к обеду за дверями завозились – наверное, убирали каменные плиты, которыми была подперта снаружи дверь.

В келью ввалилась целая компания и среди них – ни одного знакомого лица, кроме Венедима, конечно. Тот глаз опять не поднимал и вообще старался держаться позади всех. Надо думать, совестью мучился.

Среди одетых в грубые рясы светляков выделялись два темнушника, разряженные, как на маскарад, – шлемы, обложенные изнутри пенопластом, брезентовые костюмчики, безрукавки из невыделанной свиной кожи, тяжелые ботинки, подбитые гетинаксом толщиной в два пальца (приварят тебе таким ботиночком – мало не покажется).

– Вот человек, которого вы называете Кузьмой Индикоплавом, – сказал один из светляков, судя по всему, старший среди своей братии. – Нам его имя неведомо, а прибился он к нашей общине случайно, – этими словами он как бы открещивался от гостя.

– С каких это пор вы у себя всяких бродяг стали привечать? – перебил светляка один из темнушников.

– Таковы традиции нашей общины. Оказывать помощь страждущим и гонимым – одна из важнейших заповедей.

– Неправда! – бесцеремонно возразил темнушник. – Нет такой заповеди.

– Я подразумевал не Божьи заповеди, а предписания нашей внутренней жизни, проистекающие из слов Спасителя «Возлюби ближнего своего».

– Ничего себе ближний! – фыркнул другой темнушник. – Бродяга безродный, да к тому же и безбожник.

– Вы и сами к Христову воинству не принадлежите. – Светляк мелко перекрестился. – Однако в обитель Света допущены.

– Попробовали бы вы нас не допустить! – Темнушник хорохорился, но заметно было, что ощущает он себя здесь не совсем в своей тарелке.

– Прекратим пустые споры. – Светляк взмахнул руками так, словно дым перед собой разгонял. – Делайте то дело, ради которого явились сюда.

Гости расселись – темнушники отдельно от светляков. Места не хватило только самому Кузьме, до этого по собственной глупости покинувшему лавку (неудобно было валяться в присутствии столь важных персон). Светляки сложили руки на груди крест-накрест. Темнушники, покосившись на иконы, сняли головные уборы, хотя и с неохотой.

Первым речь держал тот из них, чьи волосы были собраны на темени в дурацкий хохолок.

– Я Леня Черпак, «зубр» семьи папы Каширы. Это по старым понятиям почти как полковник, – доложил он, буквально поедая Кузьму взглядом. – Имею полномочия проводить разборки любого уровня.

– На своей территории, – как бы между прочим вставил старший светляк.

– Опять двадцать пять! – возмутился хохлатый Леня. – Мы ведь вроде все заранее обговорили. А тут опять начинается сказка про белого бычка. Нам что – уходить?

– Раз пришли – оставайтесь. Можете продолжать.

– И продолжу! Только попрошу впредь меня не перебивать. – Он опять уставился на Кузьму гипнотизирующим взглядом. – Эй, клиент, тебя как зовут?

– От клиента слышу! – огрызнулся Кузьма, твердо решивший перед темнушниками не лебезить.

– Обидчивый, – констатировал другой темнушник. – И к тому же непонятливый.

– Ничего, просветим. – Зловещее обещание «зубра» Лени относилось не только к напарнику, но в равной мере и ко всем присутствующим.

– Среди нашей общины принято обращение «брат».

Все дружно покосились на Венедима, изрекшего эту фразу.

– Пусть будет брат, – криво усмехнулся темнушник. – Повторяю вопрос: как тебя зовут, брат?

– Отвечаю: Кузьма.

– Вот и славно. А дальше?

– Кличек у меня много. Кто как хочет, так и называет.

– Индикоплавом тоже называют?

– Случается.

– Ты к нам на днях наведывался?