Андрей Чернецов - Конь бледный Страница 12

В шиванате, как и в айкидо коку ренмей, атаки по коленям были излюбленным приёмом.

Оставались двое. Красавчик и голубоволосый с повязкой.

Опрокидин шёл на голубоволосого. Тот, выставив перед собой руку с длинным, как римский гладиус, ножом, прыгал вокруг и не давал к себе подойти. Он явно нервничал, после того как увидел, что произошло с его товарищами. В принципе на его месте занервничал бы любой.

Вдруг отец Иоанн сделал явно неловкий и какой-то кривой выпад. Неловкий для внешнего наблюдателя, но не бойца айкидо. Голубоволосый тут же воспользовался моментом и, резко вскрикнув, метнулся вперёд прямо в искусно расставленную хитрую ловушку. Батюшка налетел на него, как тигр. Три удара последовали один за другим, каскадом, слившись в один звук: правой ребром изнутри по бьющей руке, левой удар по бицепсу второй руки противника и на подъёме снова правой в горло. Тра-ра-рах!

Красуется, подумал Степан. Хочет показать своё мастерство. Совсем как зелёный пацан.

Чем старше становишься, тем более экономна твоя техника, тем меньше ударов тебе нужно на одного противника. Это суть шиванат, его основная идея. Это позволяет мастеру быть грозным бойцом даже в глубокой старости.

Сэнсей Голдин, к примеру, никогда не размахивал руками чересчур и никогда особо не прыгал. «Зачем мне двигаться? Пусть противник двигается», — говорил он. Бывало, даёт указание ученикам на него напасть. Те, молодые, резкие, кидаются на мастера что есть духу. Он же чуть сдвигается в сторону, хватает их на лету за уши и сталкивает лбами. Треск, и два оболтуса валяются в пыли. Или же, случалось, бьёшь его. Ну, думаешь, вот уже почти попал, а он тебя цап своими железными пальцами за точку на шее, вопьётся, как беркут, и всё, ты парализован, глаза на лоб, дыхание спёрто. Да это, в общем, и называется техника беркута, одна из любимых техник Учителя. Поэтому никакие мудрёные серии ударов, прыжки и зубодробительные техники для победы не нужны. Хотя когда ты молодой и горячий, ты этого ещё не понимаешь.

Вся их потасовка заняла от силы пару секунд.

Красавчик-заводила даже не успел толком сообразить, что именно произошло. Так и стоял посреди побоища с широко раскрытыми глазами, когда последний из его друзей-«грешников» рухнул на пол. Звук падения тяжёлого человеческого тела вывел его из ступора. Он сделал вдруг гигантский прыжок назад, одновременно выхватывая из-за пояса пистолет.

«Чёрный Ястреб», отметил Чадов. И как он пронёс его мимо бдительных церберов-вышибал?

— Стоять! — голос Паука сорвался на визг. — Не подходить! Замочу!

Он лихорадочно переводил ствол от отца Иоанна к Степану, глаза бешено вращались. Опрокидин подобрался, словно барс перед прыжком.

Прыгнет ведь, рассудил журналист. Надо срочно импровизировать.

— Опа! Менты! — Степан удивлённо уставился куда-то за спину молокососа.

Тут главное верить самому в то, что ты говоришь, тогда ты будешь убедительным, учил Голдин.

Красавчик инстинктивно дёрнулся и посмотрел через плечо. Этого оказалось достаточно. Подскочив в долю секунды к противнику, Чадов одной рукой ухватил его руку с пистолетом, резко задрав её вверх, а другой впился пальцами в точку под ухом. Юнец даже не успел спустить курок. Глаза его закатились, и он рухнул как куль под ноги Степана.

Надо же, подумал тот, какой старый банальный трюк, а до сих пор работает.

— Что с ними делать, парни? — Подошедший к ним вышибала кивнул на распростёртые тела.

— Заприте куда-нибудь в холодок, чтобы поостыли, — криво ухмыльнулся отец Иоанн. — А утром сами смотрите, так сказать, по обстоятельствам…

Зрители гурьбой налетели на победителей. Каждый хотел пожать руку отважным гладиаторам. Но батюшка рявкнул, чтобы не мешали, и сталкеры, оживлённо переговариваясь, разошлись по своим местам.

Наклонившись над продолжавшим находиться в отключке Стылым, журналист нажал пару нужных точек на шее приятеля. Тот открыл глаза и, сев, стал удивлённо оглядываться по сторонам.

Завидев, как вышибалы пакуют и выносят бесчувственные тела «грешников», сталкер поинтересовался:

— Кажется, я пропустил что-то весьма и весьма интересное?

Парочка победителей встретила его реплику дружным жизнерадостным хохотом.

— Требую пр-родолжения банкета! — восторженно заорал Стылый, доставая из заветной коробки очередную бутылку «Хеннесси».

— Нет уж, — покачал головой Степан, пытаясь не встречаться взглядом с застывшей на сцене с прижатыми к груди руками Татьяной. — На сегодня с меня хватит. Есть у нас ещё дома дела…

Отец Иоанн оглянулся на данспол и понимающе кивнул.

— А мы ещё посидим, — сколупнул коньячную пробку. — Время-то совсем детское…

Едва дождавшись, пока неугомонная Нюшка наконец утихомирилась и заснула в детской, молодые люди, точно голодные, накинулись друг на друга.

Это, конечно, фигурально. На самом деле Татьяна, сыпля вопросами и слушая несвязные Степановы ответы, для начала решила заняться врачеванием. Деловито раздела парня до плавок и приступила к нему с пучком ватных палочек, грозясь разрисовать Чадова под «индейца».

Тёплые ласковые пальцы пробежались по его спине, плечам и груди. Заметив, что Степан морщится, девушка заволновалась.

— Где, где болит?

— Да ничего у меня не болит, — заверил её Плясун. — Здоров, как племенной бык!

Но его слова пропали втуне. Татьяна, смешно дуя на каждую прижигаемую антисептиком ссадину, попутно успокаивала журналиста, будто маленького:

— Потерпи, потерпи немного, Стёп. Смотри, это совсем не больно. Ведь правда же?

— Угу, — мрачно подтверждал молодой человек.

Он и в самом деле не испытывал боли.

Намётанным взглядом определил, что все царапины на его теле пустячные. Следовательно, не стоили внимания. Но не говорить же об этом милому созданию, так заботливо хлопочущему над его «ранами», словно Степану угрожала газовая гангрена.

Потом они пили шампанское, привезённое Чадовым из Киева специально для Татьяны. Девушка обожала этот напиток, не пользующийся в Зоне спросом, а потому и не завозимый сюда негоциантами.

Затем…

Признаться, Татьяна его удивила.

Забыл, сколько в этом маленьком теле скрытой страсти. Как будто копилась там не одну сотню лет и вдруг вырвалась наружу мощным ядерным взрывом.

Девушка, сперва взявшая инициативу в свои руки, умудрялась быть одновременно дикой и необузданной, словно тигрица, и ласковой и нежной, будто домашняя кошечка. Вероятно, не забывала, что рядом находится «раненый».

Но это только поначалу, пока Чадову не надоела роль хрупкой фарфоровой вазы, с которой бережно сдувают мельчайшие пылинки. Он живо убедил подругу, что «антиквариат» — это не о нём сказано.

Несколько движений шиваната (из разряда тех, которым сэнсей начинал обучать мальчишек, когда им переваливало за шестнадцать), и об осторожности было забыто. К «старым» царапинам на его груди и спине добавились свежие.

Когда они наконец насытились друг другом, девушка удивила его ещё раз. На этот раз неприятно. Оказывается, с тех пор, как они не виделись, Татьяна закурила.

Сам Степан табаком не баловался. Попробовал как-то в детстве, ещё в четвёртом классе. Не понравилось. А потом начались тренировки, и зелье стало вовсе под запретом. Это притом, что сам сэнсей Голдин дымил как паровоз. Но, как известно, что позволено Юпитеру, не позволено быку.

— Не одобряешь? — заметила она его недовольство. — Понятно. А что прикажешь делать, когда нервы сдают, и хочется волком выть от тоски и одиночества?

— Всё так плохо? — заглянул ей в глаза Чадов.

— А ты думал! Сидеть сиднем в этой жопе и всё время ждать, как дура. Чего? Кого? Зачем?…

И вдруг громко разрыдалась.

— Тише, тише! — гладил её по спине журналист, пробегая ловкими пальцами по нервным окончаниям.

Всхлипы становились всё слабее и слабее, пока наконец не перешли в мерное посапывание.

Чадов ещё некоторое время лежал без сна, обдумывая сложившуюся ситуацию, однако потом и его таки сморило.

Разбудил Степана вой сирены.

Откуда сирена, зачем? Что-то случилось в Зоне, и власти предупреждают людей об опасности?

Потряс головой, прогоняя остатки сна и хмеля. Ну и задрых же он. Давно такого не случалось. Не иначе, с перепоя…

Скосив глаза, увидел, что Татьяны рядом нет. Наверное, у дочки в комнате.

Натянув плавки, подался в детскую. Нюшка спросонку такая чудная бывает. Настоящие концерты даёт, артистка. Вся в маму.

Вошёл в крохотную комнатенку, да так и застыл на пороге.

Источником звука, принятого Чадовым за сирену, была… Татьяна.

Сидя прямо на полу у пустой кроватки, она раскачивалась из стороны в сторону, словно китайский болванчик. Ветер, врывающийся в комнату через широко распахнутое окно, трепал её длинные волосы.