Валентин Егоров - За того парня… Страница 12

Обер-фельдфебель хотел планер посадить на широкую сельскую дорогу, но в последнюю минуту увидел, что она вся перепахана глубокими колесными колеями, поэтому ушел на соседнее овсяное поле. Посадка получилась очень жесткой, но никто из бойцов взвода не был сильно травмирован, бойцы отделались лишь синяками и шишками.

Проклиная мясника Франца, бойцы взвода начали выбираться из развалин планера и, веером расходясь по сторонам и держа оружие наготове, направились к центру деревни. Десантники, молча, расходились по деревенским улицам, никто из них не кричал и не разговаривал с местными крестьянами.

Местные же мужики и бабы буквально были огорошены столь неожиданным появлением немецких солдат на улицах своей деревни. Они боялись выйти на улицу, чтобы ближе рассмотреть этих солдат, одетых во все кожаное платье, но без привычных знаков различия. Уж слишком по-хозяйски эти вояки шли по улицам их деревеньки. Волынка оказалась небольшой деревней всего в сто сорок домов, вскоре десантники оказались на ее центральной площади.

Курт попросил рядового Иржи, чеха из Праги, единственного славянина в его взводе, срочно разыскать старосту деревни, чтобы было можно с ним переговорить. Эта короткая фраза, произнесенная на нормальном немецком языке с явным баварским акцентом, на центральной площади белорусской деревушки Волынки прозвучала подобно разрыву крупнокалиберного снаряда. Лица ее жителей вздрогнули, вытянулись и побледнели до синевы. Они поняли, что война, о которой так много говорили и рассуждали их руководители, писали центральные газеты, началась появлением вот этих чужих и вооруженных людей.

А славянин, немецкий рядовой Иржи подбежал к одному из крестьянских дворов и прикладом винтовки начал лупить в створки ворот, одновременно покрикивая на полурусском языке:

— Где староста? Сюда подавай старосту!

Сельские люди же за воротами не понимали, почему этот солдат кричит и требует старосту деревни, когда старосты были, как класс, ликвидированы советской властью два года назад, когда сюда пришла Красная Армия. Иржи же начинал свирепеть, на глазах своего взводного командира он не справлялся с выполнением его простейшего поручения, найти деревенского старосту. Он даже передернул затвор своей винтовки, чтобы его крик-требование прозвучал бы более убедительным. Но хозяева этого двора муж и жена лишь только испуганно перешептывались, не совсем понимая, что происходит за их воротами, но их не открывая.

Курт Рунге повернулся к Курту и вполголоса произнес:

— Кажется у нас проблема с переводчиком, ему следовало бы больше времени проводить на занятиях русским языком, а не бегать за польскими шлюхами. Придется, мне вмешаться.

И не ожидая на этого согласия Курта Кранке, Курт Рунге спокойно подошел ко двору крестьянского дома, ворота которого рядовой Иржи мочалил прикладом своей винтовки и сначала произнес на немецком языке:

— Рядовой Новак прекратите истерику и возвращайтесь на свое место в строю.

А затем на нормальном русском языке, без какого-то акцента, майор фон Курт Рунге обратился к сельчанам, спрятавшимися за воротами своего двора. Причем он старался говорить так, чтобы их ничем не испугать.

— Откройте, пожалуйста, ворота своего двора. Мы хотим с вами просто поговорить, зададим пару вопросов и уйдем дальше.

Ворота медленно с треском начали открываться. За воротами стояла дородная русская женщина лет сорока и рядом с ней красивый мужчина, но какого-то слабоватого типа. Практически тут же выяснилось, что в деревне никакого старосты и в помине нет, а вот женщина Аглая является председателем местного совхоза и как бы отвечает за этих сельчан. Женщина, к этому моменту сообразила, что война действительно началась и сейчас она перед собой видит первых немецких солдат. Аглаю до глубины поразило то различие и во внешности и обмундировании немецких солдат и красноармейцев, которые она сейчас увидела. При этом эти немцы вели себя уверенно, они совершенно не боялись того, что вот-вот появиться красноармейцы и взашей погонят их чистеньких и ухоженных с советской земли. Но на все вопросы немцев председатель совхоза отвечала честно и откровенно.

Курт Рунге развернулся лицом к Курту Кранке и в нескольких словах разъяснил ситуацию:

— Аглая, председатель колхоза мне сообщила, что четыре или пять дней назад под Волынкой команда НКВД во главе с симпатичным капитаном, фамилии его она не знает, он ей не представлялся, кого-то искала. Они брали сельских мужиков и заставляли их проходить дубравы, рощи и даже уходить далеко в лес, чего-то там разыскивая. Но так ничего не нашли тогда. Вчера они опять возвращались, но на этот раз обыскивали дом некого сельчанина Минкина. Аглая сама видела, как они его били и требовали, какой-то документ. Минкин слезно плакался, умолял их не бить, при этом обещая все рассказать, как на духу. Но Минкин не наш агент и никакого отношения к нам не имел и не имеет. Наш агент совершенно другое лицо, но совхоз, по словам же Аглаи, отправил его отдыхать на Черное море две недели назад. Но, как тогда получается, что до вчерашнего дня с этим агентом мы поддерживали связь, ведь только этой ночью он не ответил на наш вызов.

В этот момент на западной околице деревни взвыл двигатель грузовика, прогремели два гранатных взрыва, а затем последовала длинная очередь из пулемета МГ-34. Немецкие бойцы десантники моментально рассредоточились и укрылись от возможного вражеского обстрела. Курт Кранке отправил двух разведчиков, рядового Янцке и капрала Баума, на западную околицу для выяснения того, что там произошло. Пока разведка отсутствовала, Курт Рунге у Аглаи выяснил, имеется ли у нее грузовик, могут ли они им воспользоваться. Совхоз, по словам председателя совхоза, имел два грузовичка, но совхозный гараж находится именно на западной околице деревни.

Всю ночь накануне начала Великой отечественной войны Артур Любимов провел вне казармы на улице, ему совершенно не хотелось спать, за всю ночь он так ни разу не прислонил своей головы к подушке солдатской койки. Глухое томление души, скрытая тревога и это бесконечное ожидание события, которое на долгие пять лет будет потрясать судьбы великого государства, СССР, и других государств мира не позволяли сержанту Любимову хоть на одну секунду закрыть свои глаза. Он устроился на стуле под грибком дневального, который в светлое время суток наблюдал за порядком во дворе казармы, и не открывал глаз от миллиона звезд, поблескивающих у него над головой.

В отличие от красноармейских казарм, в которых рядовым бойцам категорически запрещалось и шага за ее порог делать после отбоя, то отделение казармы, выделенное для полковых разведчиков, пользовалось полной свободой входа и выхода по ночам. По несколько раз в эту душную майскую ночь разведчики, взяв папиросу "Казбек", выходили на улицу, чтобы перекурить и заодно подышать свежим воздухом. Каждый раз они видели этого странного и молчаливого сержанта, который, молча, сидел под грибком и смотрел на звездное небо. Да они особо не приставали к сержанту с вопросами или советами. Разведчиками были уже умудренные жизненным опытом и уже женатые красноармейцы. Поэтому они довольно кивали головой, полагая, что молодому сержанту на душу запала какая-то молодуха, а они-то уже великолепно знали о том, как может тянуть к себе женская любовь.

В эту ночь время стремительно летело, рвалось вперед, каждый раз, посматривая на циферблат своих наручных часов, Артуру хотелось его попридержать, остановить, дав людям еще немного отдохнуть и поспать с мирным небом над головой.

Когда за Бугом послушался с каждым мигом настающий гул авиационных двигателей, то сержант Артур Любимов выскочил из-под грибка на ноги и, не отрываясь, смотрел на запад. С каждой минутой там рвалась и уходила прочь ночная тьма, небо быстро светлело, но и одновременно наполнялось множеством скользящих по светлеющему небу длинных и узких теней. В этой какофонии авиационного гула, повисшего над головой, едва прослушивались звуки редких винтовочных выстрелов. Это открыли огонь советские пограничные патрули по появившимся на речной глади Буга переправочным средствам противника. Этими плавсредствами, катерами, моторными лодками, понтонами и артиллерийскими плотиками, передовые части вермахта, в частности, 45-я стрелковая дивизия, начали переправляться на советский берег. Выстрелы еще некоторое время были слышны. Но затем полностью прекратились, а авиационный гул только настал и нарастал.

В который раз сержант Артур Любимов посмотрел на циферблат часов, стрелки которого сейчас показывали три часа тридцать минуть. Война шла уже целых пятнадцать минут, вражеские самолеты пересекли государственную границу и сейчас свой груз из бомб и снарядов несли вглубь советских территорий, чтобы там поразить цели и нанести наибольший урон противнику. А здесь на границе красноармейцы еще продолжали спать, они даже не знали о том, что началась война. Он только направился к входу в казарму, чтобы по боевой тревоге поднять красноармейцев, как услышал резкий телефонный звонок и звонкий голос дежурного красноармейца, взявшего телефонную трубку и ответившего на звонок.