Василий Сахаров - Дальний поход Страница 12

— Вы хотите попасть в Москву и получить возможность переговорить с нашим диктатором?

— Так точно.

— Сколько с тобой людей?

— Одна рота, сто двадцать бойцов.

Генерал что-то пробормотал себе под нос, оглянулся на стенку, подле которой его бойцы избивали нескольких коммунаров, вновь обратил свое внимание на меня и, почему-то развеселившись, сказал:

— Через неделю твой отряд должен быть на въезде в Парголово. Так и быть, отправлю вас с первым же караваном на столицу, а там все в ваших руках. Мне вами заниматься не интересно, других, более важных дел выше крыши.

— Понятно. Через неделю мой отряд будет в Парголово.

Шарипов чуть кивнул головой и направился в другой угол подвала, а мы остались на месте. Непонятная ситуация, ни здравствуйте, ни до свидания, ни как дела. Три вопроса и одно решение. Складывается впечатление, что я попал в какую-то психоневрологическую клинику, где явно нездоровые на всю голову люди, живут по каким своим, только им одним известным законам. Остается надеяться, что в Москве все будет иначе, и там нас встретят нормальные граждане, а не мясники вроде этого непонятного генерала.

Нас никто не отпускал, и о том, что аудиенция окончена, не извещали. Осталось только стоять на месте, ждать дальнейшего развития событий и наблюдать за работой доморощенных палачей из спецвойска, которые чем придется, избивали своих пленников и задавали им одни и те же вопросы. Где ваш лагерь? В ответ бульканье. Лежащий на бетонном полу человек, пожилой мужичок, может быть, и был бы рад ответить, но у него это не получается. Новые удары, мужичка бьют палками и ногами, разбивают ему все жизненно важные внутренние органы и всего за минуту превращают в кусок мяса. Где ваши схроны? Сколько вас? Кто вам помогает? Ответа нет. Пленник попросту умер.

Гатчинцы смотрят на меня, а я на них. Для чего к пленным коммунарам применяются такие жесткие меры, мне и офицерам, просто непонятно. Мы разведчики, и тоже умеем быть жестокими ради того, чтобы быстро получить ценные сведения, но то, что мы видим, это просто, бессмысленное месилово, которое не приносит москвичам ничего кроме страха горожан и ненависти тех, у кого хватило силы воли на поступок и уход в лес. При такой политике генерала Шарипова, скоро здесь полыхнет так, что спецвойско, столкнется с дубиной народной войны и, скорее всего, оно потерпит поражение.

— Извините, — к нам подскочил порученец, — генерал задержал. Пройдемте наверх.

По все тем же крутым ступеням выходим наружу, вдыхаем полной грудью свежий воздух, идем к бараку, где мы жили, и где остались наши лошади, и я спрашиваю порученца:

— Тебя как зовут, парень?

— Миша Закая, — ответил он. — А что?

— Надо знать, с кем говоришь, вот и спросил. Скажи мне, Миша, для чего пленников так тупо бьют и на горожан виселицами ужас наводят?

— Что, думаете, мы безмозглые садисты? — усмехается порученец.

— Мелькала такая думка.

— Мы не моральные уроды, товарищ капитан, и то, что делается, это стандартная практика, опробованная годами еще с тех времен, когда наш лидер Степанов, Московскую область в кулак собирал. Сначала ломается старый режим, уничтожается вся местная политическая элита, а народ лишают практически всего: урезают пайки, угнетают и загоняют под пресс. Граждане нас ненавидят, а спецвойско жестко давит любое сопротивление или даже намек на него. Наши солдаты на показ вешают, калечат, бьют, и занимается всякой грязной работой. Затем, как раз перед тем, как начнется реальный мятеж всего местного населения, а мы этот процесс отслеживаем, из центра появляется добрый начальник. Этот высокопоставленный и солидный чин с кучей званий и регалий, принимает жалобы населения. Генерала понижают в звании, и отзывают из этого района куда подальше. Двух-трех солдат и десяток местных полицаев при большом скоплении народа расстреляют, местной элите и специалистам, которые уцелеют, вернут часть привилегий, и все, после этого территория окончательно под нами. Наверху есть спаситель и заступник, который станет главой района, под ним все остальные, готовые исполнять его приказания, а отряд спецвойска, проклинаемый всеми жителями возвращается на свою базу.

— Это получается как игра в доброго царя и злых военных, которые бесчинствуют по собственной тупости?

— Она самая. Как там у Некрасова: «Вот приедет барин, он нас и рассудит».

— Хм, мотив ваших поступков ясен. Благодарю за разъяснения.

— Не за что. Вы генералу понравились, так что можно и приоткрыть этот маленький секрет нашего рода войск, тем более что гатчинский Старик про наши методы давно знает.

— Странно, мы с ним разговаривали, и он об этом ничего не говорил.

— Хм, — Миша усмехнулся, — наверное, вам и помимо этого было о чем поговорить. Кстати, товарищ капитан, а у вас разве нет карательных войск?

— Нет. Госбезопасность все недовольство и сепаратизм в зародыше давит, а в тех анклавах, которые к нам присоединяются, войскам Конфедерации почти всегда рады.

— Хорошо вам, а у нас, как видите, все несколько иначе. Нет времени на создание положительного имиджа и культурно-экономическое проникновение на территорию близлежащих государственных образований, вот и приходится действовать быстро, кроваво и жестко.

«Да уж, — подумал я в тот момент, — диктатуры они разные бывают, и когда наши олигархи шипят о том, что в Конфедерации попираются права человека, они не понимают того, что все может быть гораздо хуже. Вот бы их сюда, в Сестрорецк на перевоспитание, наверняка, если бы выжили хотя бы пару недель в местных условиях, потом бы всю жизнь на Симакова-старшего как на святого с христианской иконы молились».

Мимо нас по дороге прошел взвод солдат из спецвойск, и я обратил внимание на то, что ранее мне казалось простой случайностью. В частях спецвойска не было людей со славянской внешностью. Я посмотрел на молодого Закаю, который, видимо, все же был каким-то родственником полковника с парохода «Выборг», и спросил его:

— Миша, я смотрю, что в вашем подразделении сплошь азиаты и потомки кавказцев. Это случайность или как-то связано с политикой вашего правительства?

— А вы не нацист случайно? — улыбнулся он.

— С утра им не был, а теперь смотрю на вас и ваши методы, и начинаю подумывать о вступлении в их ряды, — я тоже улыбнулся в ответ.

— Это не случайность, товарищ капитан. На территории Москвы и области после чумы сложилось порядка семидесяти разных анклавов, и среди них больше половины по национальному признаку. Когда Степановым и его близкими соратниками разрабатывалась тактика карательных спецвойск, было решено сразу делить отряды по расовому типу. Русские бойцы давили поселения китайцев, кавказцев и потомков азиатских гастарбайтеров, которых в Москве до чумы было слишком много, а мы, кто не похож на славян, прессуем преимущественно русское население. Сами понимаете, как нас называют и какова ненависть людей к нашему роду войск.

— Жестокая придумка.

— Зато эффективная, и то, над чем другая организация билась бы десятилетие, мы делаем всего за один неполный год. Говорю же, все отработано в иных местах, и здесь идет самая обычная работа. Грязная, конечно, и кровавая. Но наш диктатор считает, что лучше сразу три-четыре сотни смутьянов передавить, чем потом с местным сепаратизмом бороться и ждать удара в спину. Слишком много проблем висит над нами, и очень уж сильно наступают неоварвары, поэтому приходится идти практически на любые крайности, чтобы обычные граждане нашего государства смогли выжить и как-то пережить этот Темный Век ножа и топора.

— Миша, еще вопрос, а почему все вокруг в военной униформе, а ты в гражданском платье?

Тот помедлил, на ходу почесал подбородок, и ответил:

— А я не военный, мне здоровье в людей стрелять не позволяет. В этом отряде мой дядя служит, и он меня сюда пристроил на должность штатного психолога. Пока, второй год в порученцах у генерала числюсь, пишу диссертацию на тему: «Поведение бойцов в стрессовых ситуациях». Через полгода обратно в столицу вернусь, а сейчас сочиняю свои труды и веду исследования.

Проводив нас к бараку, где в сухой конюшне стояли наши лошади, Миша Закая покинул нас, и вернулся в штаб, а мы, не желая торчать в таком мрачном месте, в какое превратился город Сестрорецк, собрали свои походные вьюки и, как можно скорее, направились обратно в Сяськелево.

Настроение было не самым наилучшим, а по приезду в ставку Старика, пока мне меняли лошадей, дабы я мог продолжить свой путь к месту стоянки «Ветрогона», я на полчаса зашел к Маркову. Лидер ГВО принял меня безотлагательно, и после всех положенных приветствий, спросил:

— И как тебе Шарипов?

— Странный, немногословный и производит впечатление полного отморозка с пулей в башке.

— Он такой и есть. Не хотел тебе про него всего рассказывать, чтобы ты не портил первое впечатление от встречи с таким человеком. Теперь вижу, что теперь-то ты его надолго запомнишь.