Евгений Шалашов - Цитадели Страница 12

— Оклемался? — густым басом спросил мужик. — Ну и славно. Ты уж не обессудь, паря, но одежка-то твоя тогось… Сожгли мы ее. Уж очень в ней насекомых много. Развел, понимаете ли, зверинец. Ну ежеля, конечно, они тябе дороги, то можешь потом снова развести. Эт несложно.

— Вы от Унгерна? А где он сам?

— Ну наверное, там же, где и был. Дома сидит, вестей от тя ждет. Только долгонько ему теперь их ждать.

Говор собеседника отдавал архаичностью. «Долгонько», «то», употребляемое где надо и не надо. И «оканье» слишком манерное. Смешение вологодского и рязанского говоров. Но произношение звуков было чистым, нехарактерным для данной местности. На территории Грязовецкого района, бывшего на стыке Центрального и Северного регионов, народ злоупотреблял «аканьем». Почти как в Москве.

— Виктор Витальевич дома… А где же я? — заторможенно спросил я. Фраза, как из еврейского анекдота: «Абрам — это ты?! А с кем же я?»

— Сейчас нужно поесть. А вопросы будешь задавать позже.

Он встал и придвинул к моей постели столик. Сухарики, пара яиц и дымящаяся чашка с бульоном. НАСТОЯЩАЯ ЕДА! Какими-то невероятными усилиями я попытался соблюсти приличия, а не запихать в себя все и сразу. И у меня получилось. Почти… Когда догрызал последний сухарик, бородач вышел и вернулся с подносом, на котором стояли кофейник, сахарница и две крошечные чашечки. Ловко разливая напиток, бородач сказал:

— Ну вот, теперь можно и поговорить, и кофейку попить. Кстати, меня зовут Ярослав. Можно на «ты». «Выкать» у нас не принято. Твое имя я уже знаю. Так вот, у меня всего один вопрос — что ты делал в лесу?

Из его речи пропала вся архаичность. А в голосе и интонациях появилось что-то такое, специфическое. Как будто я разговаривал с кем-то.

— А в лесу обязательно что-то делать? Может быть, я так, гулял. Или участвовал в конкурсе. Если уж знаете мое имя — значит, мои вещи и документы у вас. Миллион рублей — это деньги.

Кажется, Ярослава позабавила «легенда», но он постарался сохранить серьезный вид:

— В лес обычно идут с целью. За ягодами, за грибами, за дичью. Даже за реликтовыми гуманоидами. А ты просто сидел и ждал. Конкурс, говоришь? «Последний герой в сугробах!» Звучит. Только, вот какая странность. Объявление о конкурсе публиковалось лишь в местной газете и нигде больше. Какие напрашиваются выводы? Отмазка для обывателей да милиции, чтобы лишние вопросы не задавали…

— Кстати, нападение и кража вещей — ваша работа? — опять ответил я вопросом на вопрос.

— Естественно. Думали, уберется незваный гость подобру-поздорову. Ну а все-таки — зачем ты тут сидел?

— А куда делись две группы людей? — ответил я вопросом на вопрос. — Тех, что за снежными людьми охотятся.

— А, так ты их высиживал? — заулыбался Ярослав. — Знакомых потерял? Или так, задание выполняешь? Того самого, полковника Унгерна? В принципе, мы так и предполагали. Виктор Витальевич — человек в наших кругах известный. Мастер своего дела. Но ты-то на специалиста тайной войны не похож.

— И на кого я похож? — уязвленно поинтересовался я.

— Скорее, на учителя русского языка и литературы.

— Истории, — уточняющее буркнул я. — А куда люди делись?

— Никуда они не делись. Все здесь, при деле. Ребята крепкие. Нам такие нужны. А вот, что касается тебя… Парень ты упертый. Но! — вскинул он палец. — Для нас — неподходящий. Не обижайся. Дело не в твоих личных качествах — мол, шляпа интеллигентная. Не шляпа ты, отнюдь… Дело в другом. В принципе, сюда ты попасть не мог. Не должен был попасть.

— Но ведь попал же…

— Попал, — кивнул Ярослав головой. — Как уж умудрился — еще думать и думать. Но ведь никто не знал, что ты сможешь сюда пройти. Мы поначалу считали, а стоит ли вообще этого дурака спасать?

— Благодарствую, — натянуто улыбнулся я.

— Кушайте, на здоровье, — откликнулся бородач. — Еще неделя и все дела… Но неделю бы ты и не прожил.

— Откровенно, что ж, и на том спасибо.

— Ладно, ты не думай, что мы такие звери. Доводить бы тебя до смерти никто не стал, а сами бы выстрел из ракетницы дали. Скажи спасибо Машке.

— Это не той ли собачке, что чайником получила? Передайте ей, что приношу свои извинения за бестактность. Это не специально. Случайно вышло, — честно признался я.

— Да нет, не собачке. Не такие они у нас, чтобы подставляться.

С этими словами Ярослав открыл дверь и громко позвал:

— Машка, иди сюда. Оклемался наш гость дорогой, можно и побеседовать.

Дверь деликатно скрипнула, и в комнату заскочила девчушка лет семнадцати. Рыжие волосы и конопушки на вздернутом носике удачно оттенял светло-зеленый сарафанчик.

— Вот этой барышне и скажи спасибо. Не знаю, чем ты ей понравился. Ладно еще, был бы ты — ух! А то… — скривился Ярослав.

— Тебе дядюшка, только бы гадости говорить, — фыркнула Машка. — А человек так ничего и не понял.

— А что я должен понимать?

Вместо ответа девчонка подняла вверх правую руку. Что-то пробормотала. И — исчезла… На том месте, где она стояла, остался лишь скомканный сарафанчик. Из зеленой ткани вылезла… белочка.

Зверюшка коротким прыжком запрыгнула на стол. Уморительно почесала лапкой за ушком и показала мне розовый язычок. Хорошо, что я лежал, а то наверняка мог упасть в обморок. Ярослав, готовый к подобной реакции, всунул мне в руку небольшую фляжку.

Питье оказалось забористым и напоминало хорошую водку с привкусом каких-то трав.

— Видишь, какая девка, — с гордостью произнес дядюшка. — Вся в матушку, в сестрицу мою. Только та в бобриху превращалась. Знаешь, сколько дров могла заготовить? Пилить не успевали! А эта, вишь, в белку. Могла бы хоть, орехи запасать, что ли. Никакой пользы. Целыми днями по деревьям скачет. А уж скольких женихов до обморока довела — не счесть.

— Хорошо, что не до инфаркта. А сам-то ты ни в кого не превращаешься? — от изумления перешел я на «ты». — Лучше заранее предупреди. Увижу какого-нибудь… монстра. А сердце у меня слабое…

— Настроения нет, — равнодушно обронил Ярослав. — Потом как-нибудь. Пожалуй, нам пора. Да ладно, не переживай. По правде, ты не только Машке понравился, но и всем нам. Упертый парень. А иначе, честно тебе скажу, никто и не пытался бы тебя сквозь занавес тащить.

Кажется, на сегодня лимит моих удивлений был исчерпан. Но и этого хватило за глаза и за уши. Ярослав протянул белке руку, по которой та вбежала на его плечо. Прихватив сарафан, родственнички ушли.

Хорошо, что мне оставили фляжку. Выдул ее в три глотка (а чего такого? там и было-то — граммов двести, не больше), запил остатками кофе. В голове стало ясно и хорошо, а жизнь показалась просто замечательной. Как будто заново родился! Все здорово! Комната прекрасная. Обставлена, правда, со спартанской простотой: кровать, письменный стол и два табурета. Еще есть пустой платяной шкаф и пустые книжные полки. Имелась прикроватная тумбочка, где лежало постельное и нательное белье, запаянное в полиэтилен. Прям, как в купе. Ночного горшка или «утки» под кроватью не оказалось, но я нашел дверцу, за которой обнаружил узкий коридор, выходивший в чуланчик, оснащенный недеревенскими сантехническими средствами: душевой кабинкой, раковиной и унитазом. Там же шкафчик с набором шампуней, одноразовых станков для бритья, зубных паст и щеток, нескольких сортов мыла и прочего.

Все «мыльно-рыльные» принадлежности были в фабричной упаковке. Я не стал рассматривать фирмы-производители. Может, шпиону это что-нибудь и сказало бы, если бы дело происходило лет тридцать назад. Но только не в наше время, когда французская косметика изготавливается в Польше, а бритвы «Жиллетт» — в Китае. Мои же апартаменты наводили на мысль либо о гостевой комнате, либо о комнате, сдаваемой в наем. Никаких отличительных черт. Прям, как на «Наутилусе» капитана Немо.

В течение ближайшей недели я ел и спал, спал и ел. Ни Ярослав, ни Белка (Машкой называть язык не поворачивался) не заходили. Только молодой парень пять раз (!) в день приносил еду и уносил грязную посуду. В разговоры он вступать не пытался, ограничиваясь кивками. Кормили замечательно. Кажется, за это время не только нагнал прежний вес, но основательно раздобрел. Можно и без весов определить, что стал весить около восьмидесяти килограммов!

И все бы хорошо, но тоска смертная. Ни книг, ни телевизора, ни компьютера. Одно развлечение — смотреть из маленького, «банного», окна. Но из него был виден только лес, кажущийся бескрайним.

И главное — мысли, мысли, мысли… Даже по тем обрывкам фраз, оброненных Ярославом, почвы для размышлений оказалось достаточно: «Не должен был пройти через занавес, но прошел…» Что за занавес? Мембрана между чем? Мирами? Девчонка — оборотень… Беда еще в том, что в ущерб основному чтению я чересчур налегал на фантастическую литературу. Тут тебе и вариант Крапивина, с «гранями Кристалла» и параллельные пространства Бушкова и Макса Фрая, «Рубежи» Валентинова-Олди-Дьяченко, «двери в стене»… Выбор большой. Есть о чём подумать. Хотя бы о том, почему за окном зеленые деревья? Сколько могло пройти времени от того момента, как меня притащили из леса? По моим подсчетам — не больше недели… Из зимы, да в лето. Обман зрения, или галлюцинация? Может — декорация? Но на декорацию не похоже. Слишком уж правдоподобно шевелились кроны деревьев, за которыми плыли облака. Причем разной формы… Да и какой смысл? А если допустить, что уже лето? Предположим, я заболел и провалялся без памяти несколько месяцев? Очнулся, где-нибудь в июне. Хотя зазеленеть листва могла и в середине мая. Получается, месяц без памяти? В сущности — вполне реально. Кто его знает, как мог вести себя ослабленный и заболевший организм. Правда, не видно следов от капельниц. Но если допустить, что меня кормили не внутривенно, а другим способом? Что подумает полковник Унгерн? Присоединит к списку боевых потерь? И будут ли моим девчонкам пенсию платить?