Андрей Ерпылев - Кровь и честь Страница 12

— Вот ни фига себе бабахнуло! — выразился Перепелица, конечно, круче. — Вы что, товарищ лейтенант, — противотанковую мину там зарядили?

— Да нет, пару гранат всего… — озадаченно изучал Бежецкий пыльного дракона, лениво выползающего из недр горы. — Хотел еще пластиту добавить, да… Наверное, кровля обрушилась от сотрясения…

Но не обрушенный за собой ход занимал его: давно вступившее по ту сторону туннеля в свои права утро здесь только-только разгоралось. Чертовщина, начавшаяся возникающим и пропадающим без следа камнем-заслонкой, продолжалась.

— Удачно, лейтенант? — подбежал к задумчивому товарищу прапорщик Киндеев. — Поздравляю!

— «Поздравляю»! — передразнил его Александр. — Мы там бой ведем, а вы тут дрыхнете без задних ног!

— Какой бой? — опешил прапорщик. — Ты ничего не путаешь, лейтенант?

— Какой бой? — рассвирепел лейтенант. — Да мои бойцы две трети боекомплекта спалили — вот какой бой! Скажи еще, что вы тут стрельбы не слышали!

— Не слышали… — покачал головой Киндеев. — Слышь, лейтенант, а вы там, случаем, не того, — он выразительно щелкнул пальцем по шее. — Не перегрелись?

— Перегрелись? У меня ствол чуть не перегрелся! — Бежецкий выдернул из «лифчика» пустой магазин и сунул под нос прапорщику вместе с остро пахнувшим сгоревшим порохом автоматом. — Что это, по-твоему?

— Что? — прапор аккуратно отстранил ствол, опасно маячивший у лица. — Скажу, что оружие надо чистить, товарищ лейтенант. И магазины перед выходом патронами не забывать набивать.

— А ну пойдем! — Саша за плечо потащил «Фому неверующего» к краю площадки, откуда открывался вид на кишлак. — Это кто там внизу, по-твоему?

Но никаких афганцев внизу не было. И только что живой кишлак снова вымер, угрюмо глядя на непрошеных гостей пустыми провалами окон.

— Где? — невозмутимо спросил Киндеев, освобождаясь из ослабевшего захвата офицера.

— Ничего не понимаю… Только что целая толпа…

— А тут и понимать нечего, лейтенант, — прапорщик понизил голос, чтобы не слышали солдаты. — Нервы у всех на пределе, понятное дело, но с чарсом[10] перебарщивать не стоит. Так и до греха недолго. Бывало, понимаешь, всякое…

6

— Вперед, вперед…

Беглецы уже давно выбились из сил — столь затяжной подъем преодолевать в таком ритме не приходилось никому из них, но темпа старались не сбавлять. Да и не давала этого сделать раздающаяся позади стрельба, подхлестывающая лучше любого кнута. Не раз и не два над головой свистели и шелестели на излете шальные пули, и каждый раз путеец падал лицом в колючий щебень.

— Прекратите кланяться каждой пуле, — бросил ему наконец Александр, сам едва не валившийся с ног — последние сотни метров ему приходилось тащить фон Миндена, окончательно лишившегося сил, волоком. — Не знаете, что ли, что, если пулю слышно, она мимо пролетела?.. Свою вы никогда не услышите. Почувствуете, если повезет, а скорее всего — нет.

— Мне об этом как-то забыли сообщить, — огрызнулся Линевич, поднимаясь на ноги и пытаясь отряхнуть безнадежно испорченный костюм. — Боже мой! Зачем, ну зачем вы меня потащили с собой? Англичанин утверждал…

— Врал все ваш англичанин, — рявкнул на него Саша. — Можно подумать, красную ковровую дорожку вам выложили бы до самой Индии! Еще похлеще, чем нам сейчас, приходилось бы. Вы перевалы видели? Не такой, как этот, а настоящие?

— Не имел чести.

— А я имел… Причем, случись что — наши обложили бы ваш караван — пристрелили бы вас за милую душу. Или — ножом по горлу. Как свинью…

— Вы лжете! Это цивилизованные люди…

— С чего вы взяли? В подобного рода операциях о любой цивилизации обычно забывают. Как забыли, расправившись с вашими коллегами.

— Но я представляю определенную ценность, — даже приосанился чиновник.

— Относительную, — парировал Бежецкий. — Когда своей шкуре ничего не угрожает.

— Но…

— Молчать!

Усилившаяся было канонада за спиной оборвалась, и Саша обернулся. Видно против восходящего солнца было плохо, к тому же внизу скапливался туман, пусть и не такой плотный, как в более влажных и низменных местностях, но офицер обладал острым зрением: между камнями, где он оставил странного солдата, копошилось несколько крошечных человеческих фигурок.

«Вот и все, — отрешенно подумал поручик. — Паренек выполнил свой долг до конца. Упокой Господи его душу…»

Он обнажил бы голову, как подобает моменту, но она и без того была не покрыта. Александр с раскаяньем подумал, что так и не выяснил у солдата, кто он и откуда. Осталась лишь фамилия — Максимов. А Максимовых на Руси — десятки тысяч, если не сотни…

— Что там? — с беспокойством вытягивал рядом шею господин Линевич, Сашиным зрением не обладавший. — Что вы там увидели?

— Ничего, — огрызнулся офицер. — Нашим преследователям больше ничего не мешает. Сейчас они передохнут немного и вновь займутся нами.

— Так чего же мы тут стоим? — всполошился путеец. — Бежим быстрее!

И даже без просьбы поручика, подхватив со своей стороны безвольного барона, потащил обоих своих товарищей к близкому уже перевалу. Откуда только силы взялись у рыхлого красавца…

Миновав высшую точку подъема на последних крупицах сил, они повалились, как по команде, едва только склон под ногами сменился относительно ровной площадкой.

— Десять минут отдыха, — прохрипел поручик и с автоматом в дрожащих руках занял позицию, с которой можно было держать под прицелом весь проделанный только что маршрут. Бедняга Максимов погиб, но геройской смертью своей выиграл для беглецов изрядную фору.

«Он, безусловно, заслужил награду, — думал Александр, пользуясь передышкой, чтобы проверить оружие — не хватало еще, чтобы в нужный момент заклинило затвор или приключилась какая-нибудь иная напасть. — Георгиевский крест солдатику положен. Но как же найти его? Ничего, не иголка. Наших войск здесь немного, а Максимовых в них… Найдем…»

Минуты шли, а туземцы не собирались возобновлять погоню.

«Неужели он их так сильно потрепал?..»

Пуля ударилась о камень и с визгом ушла в сторону, заставив куропаток сорваться с места и скрыться в кустарнике. Саша уронил голову на приклад автомата и затих.

«Нет, „федоров“ все-таки плохой заменитель дробовика, — с отчаяньем подумал он. — Если бы козел какой-нибудь или горный баран подвернулся, я бы, конечно, не сплоховал, но это же даже не куропатки — цыплята какие-то! Воробьи…»

Оторвавшись от погони, тройка беглецов блуждала в горах уже четвертые сутки. Без еды и воды. Источниками эта местность, похоже, была бедна, и рассчитывать приходилось только на скудную росу, выпадающую под утро на камнях. Увы, манна небесная попутно не выпадала, и голод утолить было решительно нечем — хоть траву жуй, похожую на ворс сапожной щетки — такая же жесткая и несъедобная. Охота же с трехлинейным автоматическим карабином была непродуктивна — ничего крупнее местного тощего суслика или тех же перепелок-недоростков не встречалось.

А фон Миндену становилось все хуже и хуже.

Несмотря на вялое сопротивление барона, Бежецкий тщательно осмотрел его раны, как только представился случай — помочь чем-то более реальным он был не в состоянии. Несколько мелких осколочных ранений головы, плеч и спины особых тревог не вызывали — глубокие, возможно с сидящими в них крошечными осколками, они воспалились, но жизни не угрожали. Беспокоил поручика огромный кровоподтек на уровне лопаток и жалобы фон Миндена на отнимающиеся время от времени ноги. Очень походило на ушиб позвоночника, если не хуже. Александр из нескольких веток и разорванной на ленты куртки соорудил некое подобие корсета, но в любом случае это было мизером по сравнению с той помощью, что требовалась раненому. Но тут уже он был бессилен…

С Линевичем тоже не все было в порядке. Когда стало ясно, что от погони они оторвались, столичный чиновник резко изменился, повеселел, сыпал комплиментами Саше, строил планы насчет своего триумфального возвращения в Кабул…

— Я буду ходатайствовать о награждении вас, Александр Павлович! — вещал он. — Вы настоящий герой! Никто на вашем месте не способен на такой подвиг! Не только сбежать из плена смогли, но и вывели нас с поручиком! Я преклоняюсь перед вами, господин Бежецкий!

А бедняги Максимова, пожертвовавшего своей жизнью, чтобы они трое могли спастись, для него как будто уже и не существовало…

И так же резко сменилось его настроение буквально через пару часов. Чиновник стал раздражительным, кричал на офицеров, порывался повернуть назад… Подобные смены настроения повторялись с тех пор регулярно, и поручику стало понятно, что мозги путейца не выдержали встряски… Позапрошлой ночью он вообще исчез, и Александру удалось разыскать его лишь после долгих поисков — чиновник метрах в двухстах от «лагеря» сидел под скалой, обхватив колени руками, и плакал навзрыд, словно малый ребенок. После этого Бежецкому приходилось, невзирая на бурные протесты отбивающегося руками и ногами (даже кусаться пытался) чиновника, связывать его на ночь и во время привалов.