Дмитрий Бондарь - Здесь птицы не поют (СИ) Страница 12

Выгрузились из лодок на каменистый берег и над кучей баулов, рюкзаков и контейнеров Борисов принялся распределять работу по обустройству лагеря. На долю Рогозина выпали лесозаготовки: расчистка от зарослей участка, дрова, жерди для времянок, ну и всякое остальное, добываемое топором и бензопилой. В пару к нему определили рулевого первой лодки Гочу. Вернее, все, конечно, было наоборот — в пару к матерому таежнику Гоче определили Рогозина, потому что квалификации Виктора не хватало для виртуозного обращения с бензопилой, да и опыт подобной работы топором был очень незначителен, ведь в Питербурге не так уж много работы для лесорубов.

Уже через два часа махания топором, таскания чурок и веток Виктор понял, что вымотался до невозможности. Руки еле поднимались, ноги отказывались передвигать тело, а само оно, иссеченное ветками и занозами, провонявшее потом, искусанное комарьем и мошкой, желало где‑нибудь упасть и притвориться бревном.

Мысленно плюнув на все, он уселся на какую‑то кочку, сложил на коленях трясущиеся руки и закрыл глаза.

— Чего, Витек? Устал? — голос у Гочи был неподражаем — со звонкой хрипотцой, и насмешливыми интонациями в каждом произнесенном слове. Даже «доброе утро» он произносил с различимой издевкой. — Отдохни чутку, дядя Гоча все сам сделает. Хе…

Лодочник потащил к лагерю, видневшемуся за редкой порослью деревьев, сразу две охапки хвороста, перетянутые одной веревкой так, что получилось что‑то похожее на мягкое коромысло: с каждого бока Гочи свисала вязанка.

Недолго Рогозин глядел ему в след, потом устало опустил голову и расслабился.

— Тяжело, да? Не получается? — сверху пахнуло табаком.

Виктор даже не успел ни испугаться, ни удивиться неожиданному появлению якута. Он только лишь кивнул.

— Это потому, паря, что места здешние прокляты. Пойдем‑ка, чего покажу.

Виктор недовольно замычал, но прикосновение якута к руке будто придало сил, он поднялся на ноги и заковылял за мелко семенящим по склону холма Юриком.

— Ты так быстро устал, паря, потому что чувствительный очень! Я это сразу заметил. А место здесь проклятое, — трындел Юрик, — высасывает жизнь из человека. Если долго остаться, то можно назад не вернуться. Я тебе покажу сейчас. Покажу!

Не успели они пройти и пятидесяти метров, как лес внезапно кончился. У подножья холма открылась совершенно ровная горизонтальная площадка с одиноким деревом — точно таким же страшилищем, как виденное двумя днями раньше на скале: черное, иссохшее, раскидистое и мрачное, оно так же было увешано выбеленными солнцем и очищенными ветрами костями.

С ужасом Рогозин отметил среди черепушек разных животных и пару человечьих, а справой стороны с дерева свисало… давно ставшая скелетом верхняя часть торса какого‑то бедняги — без головы, но с очень длинными, непропорционально длинными руками. Ноги виднелись под деревом.

— Опять? — на этот раз Рогозин постарался не показать страха, спрятав его за безразличием — он только недовольно поморщился.

— Нет, Витя, не опять! — зло усмехнулся Юрик. — Посмотри, паря, откуда оно растет!

Рогозин вытянул шею, стараясь разглядеть в травяном ковре незамеченные подробности и едва не сел на пятую точку!

Страшное дерево проткнуло насквозь идеально круглую каменную плиту. На верхней плоскости этого гигантского жернова можно было разглядеть какие‑то значки, в части которых Рогозину почудилось что‑то знакомое. Он оглянулся на своего «гида» и вспомнил — такие же «хризантемы», только из металла, имелись на рюкзаке якута.

— Что это? — спросил Рогозин, ожидая услышать еще одну страшноватую сказку.

— Это, паря, земля Улу — Тойона. А вот это дерево — его главный жертвенник. Это один из ростков Аал Луук Мас — мирового дерева, по которому шаманы ходят из мира в мир. Но не это главное. Если на камень под ним прольется человеческая кровь, Улу Тойон придет за жертвой. Сам придет. Не станет посылать подручных абасов и чучун, Великий Господин придет сам! Не веришь? Ха! Мне в Якутске говорили: «что ты выдумываешь, Юра! Главный жертвенник Улу Тойону должен быть как прямоугольная яма на вершине кургана с каменными ступенями вниз, куда шаманы стаскивают жертвенный скот и сжигают его там! А ты ищешь круглый камень!» Ха — ха — ха! Они думают, что если такой алтарь Великого Господина нашли в самом Якутске, под Николаевской церковью, то и везде должны быть такие! Дураки! Посмотри, паря, вокруг!

Якут сопел в самое ухо, нервно стискивая короткими пальцами запястье Виктора, вроде бы как и подталкивая того к алтарю и сдерживая от неосторожного шага.

— Видишь?!

Ровные верхушки сопок окружали жертвенник с четырех сторон, являя собой нечто вроде природой устроенного кургана с четырехугольной ямой в центре и со страшным деревом внутри этого центра.

— Это точно такой же жертвенник, как в Якутске, только в тысячу раз сильнее! — восхищенно пробормотал Юрик.

Виктор вздрогнул от ужаса, внезапно накатившего и так же схлынувшего. На тело нашло какое‑то оцепенение, по позвоночнику выступил холодный пот, стало трудно дышать, во рту потекла ставшая очень жидкой слюна.

— Смотри сюда, — скомандовал Юрик, выпустив из своих цепких пальцев запястье Рогозина.

Якут сделал пару шагов к каменному жернову, развел руками траву и перед глазами Виктора появилось ржавое полукольцо, которое, казалось, вырастало прямо из камня — то ли было каким‑то образом вплавлено, то ли вбито — уже не понять из‑за густой поросли мха на камне.

— По всему кругу так, — отряхнув руки, Юрик быстро отошел от камня. — Здесь привязывали скот. Старое место. Очень сильное место. Улу Тойон очень соскучился по нему, очень хочет прийти, но никто не зовет! Держись отсюда подальше, Витя. Посмотри какие на склонах деревья? Видишь, нет толстых или тонких? Все одинаковые. Так бывает после большого пожара. Здесь горел сильный огонь, когда Великому Господину старые люди приносили свои дары, сжигая овец и оленей живьем. А раньше, когда в костры попадали и люди — Великий Господин отвечал шаманам! А видишь — вон там?

Рогозин проследил за рукой якута, указывающей на правый склон и с удивлением отметил, что тот был надвое рассечен чем‑то отсюда невидимым — словно деревья отказывались расти на какой‑то прямой линии, ведущей от вершины к самому подножью.

— Что это?

— Это, паря, каменная лестница, по которой давно шаманы спускались вниз для чтения своих молитв.

Они еще минуту постояли, глядя на дерево, Рогозин успел опять отметить отсутствие птиц.

— Пошли отсюда, Витя, долго здесь быть нельзя, я тебе говорил.

Якут, сгорбившись, потащился вверх.

— Теперь ты мне веришь, что в гиблое место привез нас Савельев?

— Наверное, он не знает?

— Молись, чтобы это было так, Витя. Потому что если знает и чего‑то хочет — то живыми нам отсюда не выбраться. Ты заметил, что среди нанятых нет ни одного семейного? Никто не будет нас искать.

— А твой иччи? Разве не защитит он нас от Улу Тойона?

— Иччи, может быть, и защитит, спрячет от него. Но он ничего не сможет сделать против злых людей.

— А кто злой?

— Савельев! — якут остановился, развернулся, потянул Рогозина к земле и зашептал: — Я давно понял, что Савельев никакой не геолог. Инструмента мало, о его появлении никто не знал, пока он не приплыл. Нас специально сюда привезли! Здесь готовится что‑то страшное, паря!

Рогозину снова стало не по себе — он меньше всего ожидал узнать, что улыбчивый и болтливый Ким Стальевич какой‑то злодей, но Юрик был столь убедителен, что стоило задуматься.

— Если я прав, — продолжал якут, — то Савельев и Перепелкин — гнусные сектанты или черные шаманы. Если шаманы — то еще ладно, может быть, им удастся удержать Улу Тойона, задобрить его взятками и заставить служить себе. Если сектанты, начитавшиеся глупых книжек, то сдержать его у них не выйдет и все погибнут. Но я все‑таки думаю, что они сектанты. Потому что на шамана учиться нужно и все якуты знают своих шаманов — среди них нет европейцев.

— Что же делать? — спросил он после минутного раздумья.

— Ничего, — пожал плечами якут. — Я могу и ошибаться. Но на всякий случай постарайся далеко от лагеря не отходить в ближайшие дни. Я думаю, что все произойдет завтра ночью.

— Почему?

— Полнолуние, паря. И смена сезона — день, когда Великому Господину принято приносить самые обильные жертвы. Стой!

Якут зажал сухой ладонью рот Рогозину и насторожился. Спустя минуту он отпустил Виктора и захлопав узкими глазами, растерянно сказал:

— Вертушка. Что ей здесь делать?

Рогозин уже и сам услышал далекий частый стук маленьких молоточков, и завертел головой, отыскивая в безоблачном небе знакомый силуэт.