Дарья Иволгина - Ливонская чума Страница 13

И ничего, кстати, получались игры без всякой экономики. Народ и так по большей части играл «мимо» экономики, даже если она и заявлялась изначально и занимала в книжечке «Игровых правил» приблизительно половину.

Флор теперь втягивал Наталью в существование в мире, где экономика есть. Где она работает. Где нужно запоминать все эти кружочки и овальчики, их стоимость и соотношение…

— А что такое пула? — спросил муж.

Наталья напряглась.

— Медная монета, — вспомнила она. — Знаешь, Флорушка, был у нас в России такой великий князь, брат какого-то государя, обаятельный бездельник. Прав на трон у него не было, так что время он проводил в клубах… Играл в карты, в рулетку, пьянствовал и разводил танцовщиц… Ну, в общем, хорошо жил — по тогдашним меркам. И вот как-то раз видит он медную монетку и спрашивает: «Что это?» Ему говорят: «Пятачок, ваше высочество».

— Пятачок? — переспросил Флор и прижал пальцем свой нос, показывая свиное рыльце. — Такой? Со свиньей?

— Нет, — Наталья улыбнулась. Хоть какого-то названия муж не слыхал. — От слова «пять». Пять копеек. Это очень маленькая монета по нашим временам. Точнее, в наше время она не стоила уже ничего, а в те годы — ну, может, тарелка дешевого супа…

Флор кивнул, приглашая продолжать.

— И вот великий князь взял пятачок в пальцы, поднес к носу и изумленно проговорил: «Впервые вижу…»

Флор засмеялся.

— Да, видать, неплохо он жил…

— Я тоже в твоем дому, Флорушка, этих пул почти не вижу, — сказала Наталья, пошевелившись на стуле.

Стулья в доме Флора были привозные, английские. Они представляли собой редкость. Вообще в домах в России такой мебели не водилось. Стулья сии представляли собой настоящее баловство, и гостям их показывали нарочно — как некое диво.

Имелся в доме у Флора буфет-поставец, чудной работы. Он был весь резной, с колонками, представлявшими деревья, с ползущими по стенкам резными плющами, с цветами повсюду, а особенно — на дверцах. Такой буфет являл собой образ райского сада, объяснил как-то Наташе Флор.

«Мы с братом в детстве страшно мечтали о такой вещи, — признался он супруге. — Ранние наши годы прошли в лесу, при родителе-разбойнике, в избушке таких вещей не водилось. Только место где спать, да чурбачок вместо стола. А отец наш живал в хороших домах. И вместо сказок часто рассказывал о вещах, которые обитают в достаточных домах вместе с людьми. Людей-то он не очень жаловал, а вещи — их любил и жалел…»

Поставцом буфет назывался потому, что состоял из двух частей: нижняя представляла собой огромный сундук с припасами, а верхняя ставилась на нижнюю, и там держали посуду.

Была еще переметная скамья, странный для Натальи предмет. Она стояла посреди большой горницы. Спинка у нее выдвигалась то с одной стороны, то с другой — «переметывалась». Для удобства — с какого краю предпочтут сесть на нее.

Наташа приучилась гордиться буфетом и стульями. Заботилась о них, вытирала, начищала.

Кроме непривычных с виду денег, Наталью часто сбивала с толку необходимость считать так, как принято было в то время: по сорока, по девяносто. «Два сорока», «четыре девяноста».

Отношения с иноземными купцами также представлялись Наталье сложными, однако Флор ориентировался в них с легкостью. Новгород богател еще потому, что Москва запрещала некоторым иноземцам торговать у себя, предписывая вести все операций только в Новгороде. Прежде всего это касалось шведов, ливонцев и германцев из приморских городов. В город текли серебряные слитки, сукна и шелк, жемчуг, золотая канитель, чай и кофе. В Германию вывозили меха и воск, в Литву и Турцию — кожи, мех, моржовую кость. Некоторые думали, что моржовая кость — это рыбьи зубы. Случается торговля железом и оружием, но делается это украдкой или по особому позволению начальства.

Флор вел обширную торговлю мехами и тканями, одни ввозил, другие вывозил. У него была хорошая репутация среди иноземных купцов; обычно он предпочитал иметь дело с одними и теми же. Наталья гордилась мужем и его деловой хваткой. Иногда она начинала сама себе казаться заправской купчихой, персонажем из пьесы Островского.

Она начинала забывать об эльфизме, о Петербурге, о своей молодости. Хозяйка дома, мать двоих детей… Ужас. Когда-то ей казалось, что ничего кошмарнее этого и быть не может. Не хватает только фикуса в кадке и канарейки в клетке.

— Знаешь ли, Наташенька, — сказал ей Флор, останавливаясь посреди подсчета, — что в Новгород, сказывают, приехал какой-то бродячий фокусник?

— Какой? — лениво оживилась Наталья.

— Говорят, иностранный. С ним целый цирк уродцев и каких-то животных диковинных.

— Вроде той сирены, которую англичанин поймал? — вспомнила Наталья. — Злющая была! Как поглядит из кадки с водой, так у меня мороз по коже. Жуткая тварь. Даже не верится, что такое существует на самом деле. Впрочем… «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам».

— «Вашим», — поправил Флор.

Наталья подняла брови.

— Ты знаешь Шекспира? Его разве переводили на русский язык?

— Это любит повторять Вадим. И Харузин как-то раз — тоже. Кто этот Шекспир?

— Жаль, что Пастернак его не переводил еще… — вздохнула Наташа. — Я его почти не помню наизусть. Он сейчас уже живет и работает. Английский поэт. Елизавета, королева Англии, его уважала. То есть — уважает. Посещает театр, когда там идут его пьесы. Он скоро напишет «Гамлета», это такое произведение… Про жизнь, в общем. И вот этот Гамлет произносит разные фразы. Вроде — «быть или не быть» или «есть многое на свете…»

— А, — сказал Флор и улыбнулся своим мыслям. — Может, удастся нам с тобой в Англии побывать на спектакле… Хочешь?

Наталья даже вздрогнула. В самом деле! Побывать на представлении какой-нибудь знаменитой пьесы в шекспировском «Глобусе»! О, какие возможности открывает перед ней дивный, дивный шестнадцатый век!

Только вот… комета с неба улетела, а беспокойство осталось. Какая-то пакость поджидает их в нынешнем году.

Но Флор не позволил супруге сосредоточиться на ненужных мыслях.

— Ну что ж, с Божьей помощью разродишься, а на следующий год попробую съездить в Лондон. И тебя с собой возьму.

— А моряки твои не будут против?

— Почему? — удивился Флор.

— Женщина на корабле — дурная примета.

— Как-нибудь уломаю их, — махнул рукой Флор. — Негоже предаваться суевериям… Хотя, конечно, кто на море не плавал, тот Богу не молился…

— Ну так пусть Богу и молятся, — сказала Наталья капризным тоном. — Нечего во всякую чушь верить. Правильно?

Флор тихонько засмеялся.

— Конечно, правильно, Наташенька!

Фокусник, о котором упоминал Флор, наделал в Новгороде некоторого шуму. Он разместился со своим цирком в таверне за чертой города. По описаниям очевидцев, являл собою немца. Собственно, немцем он и был — из города Любека. Звали его Дитрих Киссельгаузен, как он объявил; при нем находилось двое помощников: женщина, похожая на цыганку, и мужчина лет сорока — русский, которого звали Георгием. Этот Георгий взялся быть толмачом, хотя, по слухам, немецкую речь разбирал плохо, а по-русски говорил с каким-то странным выговором.

Киссельгаузен привез несколько клеток, в которых сидели, как было сказано, различные дива. Иные представляли опасность вследствие хищного нрава. Для них Дитрих скупал мясо и живых кур и кормил с великой осторожностью. Другим чудом, которое обещал показать народу немец, было глотание огня и различные фокусы.

Длительные тренировки сделали возможным то, что в обыденном мнении считается совершенно невозможным. К примеру, Дитрих без труда глотал шпаги.

Делал он это легко и непринужденно, всякий раз вызывая гром оваций. Ударяя клинок о клинок, Дитрих показывал: оружие самое настоящее. После этого он несколько раз быстро проводил по клинку шелковым платком, запрокидывал голову и ловко вставлял клинок себе в пищевод по самую рукоятку.

Этот эффектный трюк требовал длительной тренировки, которой Киссельгаузен отдал многие годы. Сперва шпагоглотатель приучает свое горло к щекотанию, потом начинает вводить туда предметы, начиная со свечки. Для того, чтобы вводимые предметы не вызывали в горле спазм, их следовало слегка нагреть. Шпагоглотатель всегда держит наготове платки, которыми протирает клинки и таким образом нагревает их.

Другим красивым трюком Киссельгаузена была власть над огнем. Он брал в руки горячие угли и раскаленное железо, водил ими по лицу, становился на него голыми ногами… Этому умению немец научился у одного китайца, который за большие деньги передал Киссельгаузену состав специальной смеси из различных веществ. Натираясь такой смесью, фокусник становился «несгораемым».

Наблюдая выступления бродячего фокусника, новгородцы неутомимо спорили об увиденном. Споры вообще были в традиции этого великого торгового города. В данном случае общественное мнение в очередной раз разделилось. Одни полагали, что все эти фокусы — от нечистого духа, плевали и решительно отказывались посещать представления Дитриха. Другие же говорили, что одно дело — предать себя нечистому духу, а совсем другое — устраивать ловкие штуки с помощью человеческой хитрости.