Владимир Михайлов - Королевы Маргины Страница 13

А невеселые размышления, о которых уже сказано выше, все сильнее овладевали им именно сейчас, когда Лен оказался на месте преступления в ни на чем не основанной надежде вдруг увидеть или понять что-то такое, что до сих пор ускользало от внимания или понимания его коллег. Предмет или хотя бы мысль, какие, подобно дорожному знаку, недвусмысленно сообщат ему, куда надо свернуть, чтобы добраться наконец до пресловутого пункта Б, к которому стремятся все путники в арифметических задачках для начальной школы (если бы только для начальной!). Потому что та дорога, на которой Лен сейчас стоял, не вела, вероятнее всего, никуда, уже в нескольких шагах теряясь в тумане, густом, словно простокваша.

И это при том, что внешне все обстоятельства дела выглядели совершенно ясными и недвусмысленными. Факт насильственного лишения жизни не подлежит сомнению. Тело имеется. Орудие преступления, правда, не найдено, однако им тут могла оказаться любая спичка или зажигалка. Единственный человек, что во время убийства, а также на протяжении нескольких предшествовавших часов находился в пределах этого жилища, задержан. Никаких следов хотя бы кратковременного пребывания здесь какого-либо третьего лица не имеется. То есть можно не только предъявлять обвинение, но и, проведя как полагается допрос, писать обвинительное заключение и направлять дело в суд, где с ним тоже не возникнет никаких сомнений и сложностей. Еще одна галочка в статистический отчет, и полный порядок.

Так что вроде бы не было совершенно никакой надобности еще раз приезжать сюда, отпирать опечатанную дверь, медленно, как бы лениво вновь проходить по всем помещениям, где имелось все для весьма комфортабельной жизни, какую только и признавал покойный Рик Нагор. И не только проходить, но и время от времени останавливаться, оглядывать все вокруг, стараясь увидеть окружающее не привычным, замыленным взглядом, а как бы впервые в жизни, пуская в ход то одну, то другую принадлежность из достаточно богатого арсенала следственной техники. Нет, не было такой надобности. И все же…

Ответ на этот вопрос, безусловно, следует искать в самой личности следопыта. А именно – в той ее особенности, благодаря которой (хотя благодарить тут как раз не за что, скорее наоборот – можно лишь обижаться на несправедливость судьбы) Лен Казус до сих пор находился на весьма среднем уровне своей карьеры, в уже упоминавшемся нами отделе, в то время как его сверстники и однокашники по Школе покоя успели и в Академии отметиться, и сами уже заведовали отделами, а то и (ну, не все, правда) ходили в заместителях начальников групп с хорошей перспективой быстрого дальнейшего продвижения. И заключалась эта особенность его личности в том, что для успешной работы в каждом отдельном случае ему самым важным представлялась не корпоративная сторона работы, то есть не успешный подбор доказательств вины подозреваемого при каком-то чуть ли не подсознательном отторжении фактов, заставлявших в ней сомневаться; не применение мер давления на обвиняемого; и даже не успешное завершение расследования и в итоге – выигрышный облик работника на фоне подразделения, а подразделения – на фоне отдела, а всего отдела – по сравнению с другими, и так далее. Для Лена Казуса главным почему-то было другое: его идущая откуда-то изнутри, из подсознания, что ли, убежденность в вине именно этого фигуранта, и ничья другая. Когда такая убежденность возникала – а случалось это далеко не в каждом деле, – ему иногда удавалось совершенно, казалось бы, невозможное. Он добывал доказательства и там, где их вроде бы не могло быть даже теоретически, так что коллеги лишь качали головами, удивляясь. Зато если такого ощущения у него не было, то он медлил, занимался поисками еще чего-то и еще чего-то, что или поможет возникнуть уверенности в справедливости обвинения, или, напротив, позволит доказать, что обвиняемый совершить инкриминируемого не мог, и надо его выпускать и искать другого; это вело к затяжке, к нарушению сроков следствия, порой к приостановке дел, поскольку подлинному виновнику была дана немалая фора, которую тот и использовал, чтобы запутать или вовсе уничтожить следы.

В среднем на два-три успешных дела у Казуса приходилось одно вот такое – с его точки зрения, не совсем неудачное, потому что, во всяком случае, за решетку не отправили непричастного к преступлению человека; но с точки зрения начальства – провальное.

Вот причина, по которой он застрял на этом вот невысоком уровне, и – откровенно говоря – не очень-то надеялся на хоть какое-нибудь продвижение. Так что все чаще приходила ему в голову мысль: а не сменить ли профессию – пока есть еще какое-то время для жизненного маневра? Сперва идея казалась ему дикой, но со временем он стал к ней привыкать, потому что привыкнуть можно к чему угодно – кроме, может быть, зубной боли.

Но, наверное, достаточно сказано о человеке, время обратиться к его действиям.

А они заключались в том, что Лен Казус, завершив медленный обход территории, на которой было совершено преступление, сделал следующее. А именно: установив в середине комнаты, в которой было обнаружено тело, принесенный с собою штатив, укрепил на нем аппарат, видом своим более всего походивший на древнюю фотографическую пластиночную камеру, только без оптического объектива. Его заменяло устройство, напоминавшее сильно уменьшенную параболическую антенну, в то время как место окуляра занял небольшой дисплей. Затем Лен Казус включил блок питания всей этой системы, исправно выцеживавший энергию из окружающего пространства, задал проверочный тест и, убедившись в том, что прибор находится в полном порядке, принялся за то, ради чего, собственно, и пришел сюда. За тщательное снятие следов со всех предметов, находившихся в комнате – в надежде найти что-то такое, что до сих пор ускользало от всех, производивших осмотр и анализ места происшествия.

Излишне говорить, что речь шла не о банальных отпечатках пальцев, а то и, еще смешнее, обуви или каких-нибудь микрофрагментов материалов, оставленных при соприкосновении одежды побывавших здесь людей с предметами обстановки, стенами, дверями и так далее. Все следы такого рода были обнаружены и зафиксированы еще в самом начале работы и соответственно занесены в протокол. На их наличии (или отсутствии) и основывался, собственно, вывод, к которому пришло следствие: что самое малое за предшествовавшие убийству сутки никакого третьего лица ни здесь, ни во всех прочих помещениях этого жилища не появлялось, да и после него тут побывали только лица официальные представители Службы покоя и участники следственной группы. Лену Казусу это было прекрасно известно. Так что следы, которые он пытался, может быть, даже надеялся найти, принадлежали совершенно к другой области явлений, а именно – к отпечаткам полей, или, иначе говоря, ауры тех людей, что побывали здесь и до совершения преступления, и во время него, и после, вплоть до настоящей минуты и секунды.

Нет сомнения в том, что сегодня, в последней четверти третьего тысячелетия по принятому летоисчислению – или же во втором столетии существования Галактической Федерации, – все то, что касается человеческой ауры или постоянного излучения тонких тел человека (можно назвать и так), хорошо известно. Так что вряд ли нужно подробно останавливаться на этих материях. Достаточно будет напомнить, что любой человек (да и не только человек, а всякое существо, к которому можно применить определение «живое») постоянно излучает в окружающее его пространство свою энергию, и энергия эта неизбежно оказывает влияние на все окружающее и определенным образом изменяет его структуру – подобно тому как свет изменяет структуру светочувствительных веществ или то же самое электромагнитное поле в других частотах делает возможным запись на магнитном носителе. Разница лишь в том, что создать экран для световых частот очень легко, да и для других – не многим сложнее, а для ауры таких экранов пока не создано, и еще, пожалуй, в том, что уничтожить, стереть магнитную запись не составляет никакого труда, фотографическую – пока она не зафиксирована – тоже, но что касается того поля, о котором сейчас идет речь, – таких способов существует, по сути дела, лишь один: полностью уничтожить облученный аурой предмет или хотя бы радикально снять поверхностный слой. А если при этом еще учесть, что всякое живое существо обладает собственной, единственной в своем роде характеристикой ауры, то становится понятным, что такие следы, сохраняющиеся если не вечно, то во всяком случае так долго, как долго существует предмет, ставший их носителем, – такие следы в качестве судебного доказательства могут играть куда более значительную роль, чем папиллярные линии, следы ДНК или радужная оболочка глаза.

Могут, да, однако же, не играют. Просто по той причине, что всякая система судебных доказательств является весьма инертной, и не зря: любое новое явление неизбежно должно пройти проверку временем, чтобы дать возможность убедиться в том, что оно достаточно надежно (в идеале – абсолютно надежно), не может подвергаться противоречивым истолкованиям при судебном разбирательстве, не может подвергаться искажениям при постороннем воздействии на технические средства, при помощи которых доказательство обнаруживается и фиксируется, или же фальсификация его может быть легко и недвусмысленно обнаружена… Короче говоря, условий множество, а чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить, как долго были лишены доказательной силы хотя бы аудио– или видеозаписи. Что же касается аурооттисков, как чаще всего называют явление, о котором идет речь, то оно еще далеко от общего признания хотя бы потому, что для выявления его требуется техника, на порядок более сложная, чем та, что применяется обычно при выполнении следственных действий. И уж совсем немного достижений имеется в деле фиксирования найденных следов: пока просто нет способов их копирования на любой другой носитель, а следовательно, такие следы нельзя предъявить в качестве доказательства в судебном заседании, можно лишь перенести это заседание в то место, где эти следы обнаружены и сохраняются. Но это весьма часто не может быть реализовано по чисто практическим причинам да и, по представлениям самого суда, никак не повышало бы его авторитет, превратив суд в подобие девушек по вызову (сравнение принадлежит не нам, а одному из наиболее достойных и многоопытных членов Верховного суда Неро). Вот почему следы ауры до сих пор не являются судебным доказательством. То есть юридической силы не имеют.