Андрей Ерпылев - Осколок империи Страница 13

О, как хотелось Виктории освободиться из липкой паутины, которой Барин опутал ее с ног до головы. Платья, туфли, шляпки и нижнее белье по последней парижской моде, золотые «цацки» с «камушками» на многие тысячи старых, царских рублей, деликатесы и вина из лучших ресторанов… И марафет. А главное – кровь, кровь и кровь, которую проливала не она. Даже капля этой крови не попала на нее, не замарала. Но она все равно чувствовала себя перемазанной с ног до головы тягучей, липкой, мертвой черной кровью, похожей на ту, что текла из стариковских голов, разрубленных топором Васи Крапленого. И избавиться от огромного чувства вины можно было только одним способом… Существовали и другие, но молодое сильное тело, так и не познавшее толком любви, хотело жить и страшилось смерти больше, чем позора и бесчестия.

Она не поняла, что произошло.

Проезжающая по узкой темной улочке мимо темного зева проходного двора пролетка резко качнулась, дико всхрапнул мешком валящийся с козел Чухонец, дернулась, больно ударив острым локтем в бок девушки, рука сидящего рядом Барина, но тут же обмякла, выпустив сцапанный из-за пазухи последним инстинктивным движением смертельно раненного зверя «наган». Что происходило рядом с ней, Вика не видела: она зажмурила глаза сразу же, как только в поле ее зрения попала торчащая из-под левой лопатки Чухонца нестрашная на вид металлическая спица, по которой весело бежала черная в полутьме жидкость. И думала лишь об одном:

«Все. Это возмездие. Спаси, сохрани и помилуй меня, Господи… Лишь бы быстрее…»

О своем оружии – маленьком дамском «брауниге», лежащем в миниатюрной сумочке, она даже не вспоминала.

Пролетка еще раз качнулась, освободившись от лишнего груза, и незнакомый голос шепнул прощавшейся с жизнью девушке на ухо, овеяв полузабытым запахом «зубного эликсира», канувшего в прошлое вместе с мирной жизнью:

– Не бойтесь, Виктория Львовна. Я не сделаю вам ничего дурного.

– Кто вы? – чуть приоткрыла глаза Вика, изумленная своим именем, услышанным чуть ли не впервые за два года. Она так привыкла к «Графине», что порой дивилась странно звучавшему «Вика», «Виктория». А уж по имени-отчеству ее давно не звал никто…

– Неважно. Мне поручено передать вам привет от вашего брата.

– Сережа жив?!..

2

Алеша проснулся от стука в дверь. Стучавший явно не имел никакого представления ни о такте, ни о том, что людям в пятом часу утра положено мирно почивать и видеть седьмой сон. Впрочем, в нынешнее сумасшедшее время слишком мало людей задумывались над такими тонкими материями, а вежливость и такт заменяли бумажка с неразборчивой печатью под названием «мандат» либо ее металлический аналог – пистолет системы «Маузер» или что-нибудь попроще, отечественного производства. Причем второе, металлическое, – значительно чаще…

В свои девятнадцать лет Алексей Еланцев все это знал очень хорошо, поэтому не стал искушать судьбу. Да и где сейчас найдешь хорошего плотника, чтобы смог установить на место сорванную с петель дверь?

– Иду, иду!.. – крикнул он, зажег огарок свечи в оловянной кружке, нашарил босыми ногами растоптанные домашние туфли и, накинув на плечи гимназическую шинель, заменявшую домашний халат, вышел в прихожую.

– Кто там? – спросил он через дверь, поскольку дурная привычка открывать без спроса канула в Лету вместе со старым добрым «довоенным» временем.

– Гэ-Пэ-У! – услышал он в ответ страшную аббревиатуру. – Откройте, гражданин Еланцев, иначе мы сломаем дверь.

Мешкать при таком представлении не полагалось, поэтому Алексей послушно сбросил цепочку и повернул на три оборота ключ в замке. Все-таки двадцать пятый год на дворе, новые власти изрядно приструнили бандитов, да и вряд ли стали бы те называть хозяина по имени…

Едва кованая «собачка» перестала удерживать дверь, та властно распахнулась и в прихожую, оттеснив юношу кожаными плечами, ввалилось не то четверо, не то пятеро воняющих хромом, лошадиным потом и табачным перегаром «товарищей». Пистолетный ствол к виску хозяина никто не приставлял, острыми инструментами вроде финки или опасной бритвы не баловался, поэтому можно было смело считать, что это – представители закона. Правда, закон этот весьма смахивал на каторжные «понятия», но это уже мелочи.

– Еще в квартире есть кто? – отрывисто спросил Алешу один из вошедших.

– Нет, я один. И тетя. Но она болеет, не встает…

С лестничной клетки вошел еще один «товарищ», заметно интеллигентнее на вид, не в кожаной униформе, а в пальто. Правда, не в шляпе, так ненавидимой «пролетариями», а в нейтральной кепке. Общее положительное впечатление от новой фигуры подчеркивали вызывающе цивильные очки в тонкой металлической оправе, сидящие на породистом носу.

– Давайте пройдем в комнату, ТОВАРИЩ, – надавил «интеллигент» на последнее слово, подчеркивая этим, что «гэпэушники» явились в дом Еланцева не как враги. Слово «товарищ» устанавливало между ним, сыном царского офицера, и «слугами народа» почти что знак равенства, не то что казенное «гражданин». Позже Алеше стыдно было признаться себе, но при этом обращении он испытал огромное облегчение.

«Кожаные» было двинулись следом за хозяином и гостем, но последний сделал останавливающий жест ладонью, и беспощадные «церберы Революции» покорно остались в прихожей.

Алексей провел очкастого чекиста (недавняя смена аббревиатур ничего в их сущности не меняла) в свою крохотную комнатку, выгороженную из бывшей лакейской, и усадил в продавленное кресло, сам примостившись на углу по-прежнему расправленной тахты.

– Алеша, – раздался из соседней комнаты (также бывшей части той же лакейской, разгороженной дощатыми щитами натрое) встревоженный тетушкин голос. – К нам кто-то пришел?

– Ничего, тетя, – громко ответил Еланцев, делая знак насторожившемуся чекисту, что все в порядке. – Это ко мне. По службе.

– Тетя, – пояснил он, понизив голос, гостю. – Жена брата моего отца. Старшего. Больна. Не встает.

При общении с «пролетариями» он невольно перенимал их манеру общения рублеными фразами и презирал себя за такое «хамелеонство». Но что делать – надо было приспосабливаться, чтобы выжить…

– Тиф? – поинтересовался чекист, опасливо косясь на дверь.

– Нет, – махнул рукой юноша. – Тромбофлебит, осложненный полиартритом. Это не заразно, – на всякий случай успокоил он собеседника, вдруг засомневавшись, что тому понятны такие мудреные медицинские термины.

– Хорошо, – успокоился чекист. – А то тиф, понимаешь, штука такая… Значит, вдвоем с тетушкой живете? Тесновато-о…

– Что делать, – развел руками Алексей. – Квартирный вопрос. Слава бо… э-э-э… что хоть одну комнату на три разрешили разгородить. Зато отдельный выход, – похвастался он. – Правда, на черную лестницу.

– Это я заметил, – покивал головой очкарик. – Очень удобно. Особенно если выйти куда ночью приспичит или придет кто… Никого не потревожишь.

– Что вы имеете в виду? – теперь насторожился уже юноша. – Я по ночам никуда не хожу. Да и вы – первые ночные гости.

– Да не волнуйтесь вы! Это я так – от чистого сердца. В самом ведь деле удобно: раз – и на улице. А то через парадное тащиться…

По глазам за блестящими стеклышками было видно, что говоривший эти слова не такой уж простачок, поэтому Алеша решил держать ухо востро.

– А какова, собственно, причина… – начал он, но гость перебил его.

– Да не волнуйтесь вы! Все в порядке. Мы навели справки и выяснили, что вы, Алексей Владимирович, к Советской власти вполне лояльны, в войне ни на одной из сторон участия не принимали по причине малолетства… Вам ведь сейчас?..

– Девятнадцать лет.

– Вот, девятнадцать. Значит, когда мы Врангеля в Крыму прикончили, вам было всего четырнадцать. Нежный, так сказать, возраст. С отцом-белогвардейцем не виделись с девятьсот восемнадцатого…

– Даже больше. Я в одна тысяча девятьсот восемнадцатом уже жил здесь, у тетушки и покойного дяди… То есть как белогвардейца? – дошли до него слова гостя. – Я ничего такого… Отец воевал на германском фронте, но потом…

– Белогвардейца, белогвардейца, не прикидывайтесь, – ласково пожурил его гость, укоризненно качая головой в так и не снятой в помещении кепке. – Вам это отлично известно.

Алеша обмер.

«Все! – стучало у него в висках. – Сейчас загребут под микитки и – на Лубянку. А оттуда – одна дорога…»

– Да не бойтесь вы! Ишь, как побледнели! Ну и что с того, что знаете про отцовские делишки? Гражданская война когда закончилась… А вы себя зарекомендовали человеком Советской власти не вредным, даже полезным. В архиве, вот, служите, общественную работу ведете. В институт, вот, хотели поступать.

– Не берут, – отвернулся Еланцев. – Происхождение не позволяет.

– Ну, это дело, Алексей Владимирович, – улыбнулся тонкими губами чекист, хотя глаза его за стеклышками очков оставались пустыми и холодными, – поправимо. Если мы с вами поладим – органы могут походатайствовать за вас. Составить, так сказать, протекцию, старым языком выражаясь.