Космер: Тайная история - Брендон Сандерсон Страница 13

– Уже ходят слухи о его смерти, – признался Гаотона. – И слухи эти напористо распространяются фракцией «Слава».

– Ну так всенародно объявите, что он не погиб, а всего лишь ранен.

– Но…

Шай подняла печать.

– Даже если я совершу почти невозможное, поддельная память не будет полной. Она будет содержать лишь то, что об императоре прочитала или о чем догадалась я. Несомненно, у Ашравана было множество частных, незадокументированных бесед, о содержании которых мне ровным счетом ничего не известно. Я наделю его развитым умением притворяться – я хорошо разбираюсь в таких вещах, – но на одном притворстве далеко не уедешь. Однако личность его все равно будет подделкой, и рано или поздно провалы в памяти обнаружатся. Активно распространяйте слухи, Гаотона, и они вам сослужат хорошую службу.

Кивнув, Гаотона закатал рукав и подставил руку. Шай подняла печать. Гаотона вздохнул, зажмурился и кивнул еще раз. Как всегда, когда Шай имела дело с живой плотью, ей на миг показалось, что печать продавливает нечто твердое. Словно рука Гаотоны вдруг стала каменной.

Странное от этого возникает чувство, когда работаешь с живым человеком. Шай повернула и вытащила печать, оставив на руке Гаотоны красный оттиск. Она извлекла карманные часы и взглянула на секундную стрелку.

От печати поднимались тонкие струйки красного дыма; такое происходило, только если печать ставили на живой объект. Душа сопротивлялась изменениям. Но печать не рассеялась мгновенно. Шай выдохнула. Добрый знак.

Интересно… Если поставить такую печать на императора, как поведет себя его душа? Отторгнет ли привнесенные изменения? А может, наоборот, сообразив, что ее излечивают от раны, обрадуется, как то окно, которое отчаянно жаждало вернуть себе былую красоту?

Гаотона открыл глаза.

– Твоя печать… Она сработала?

– Пока держится, – сказала Шай.

– Ни малейшей разницы не ощущаю.

– Так и должно быть. В будущем император, если ощутит на себе печать, заподозрит неладное. А теперь говорите не задумываясь первое, что придет в голову. Ваш любимый цвет?

– Зеленый, – ответил Гаотона.

– Почему?

– Потому что… – Гаотона озадаченно склонил набок голову. – Просто потому, что он мне нравится.

– А как насчет вашего брата?

– Я его почти не помню. Он умер, когда я был еще совсем ребенком.

– И случилось это как нельзя кстати, – бросила Шай. – Ведь император из него вышел бы никудышный. Если бы его, конечно, вообще выбрали…

Гаотона поднялся.

– Не смей говорить о нем плохо! Да я тебя… – Он напрягся, глядя на Зу, который уже потянулся к рукояти меча. – Я… Брат?

Действие печати рассеялось.

– Минута и пять секунд, – пробормотала Шай, взглянув на часы. – Для начала неплохо.

Гаотона рассеянно прикоснулся тыльной стороной кисти ко лбу.

– Кажется, я помню брата. Но… у меня его нет и отродясь не бывало. И все же я помню, как боготворил его, и помню ту боль, что пережил, когда он умер. Ох и плохо же мне тогда было…

– Сейчас это пройдет, как после кошмарного сна, а уже через час вы ничего толком не вспомните. – Шай сделала на листе пометки. – Мои слова насчет брата вы восприняли чрезвычайно бурно. Да, Ашраван, можно сказать, боготворил его. Но чувств своих никогда не выказывал, храня их глубоко под сердцем. Возможно даже, из-за убеждения, что император из брата получился бы лучше, чем из него.

– Ты уверена?

– Насчет брата? Конечно уверена. Эту печать я слегка подправлю, но считаю, что в целом она удалась.

Гаотона откинулся на спинку стула и принялся сверлить Шай глазами, будто намереваясь добраться до самых потаенных мыслей, до самой души.

– Ты отменно разбираешься в людях, – проговорил он наконец.

– Этому учат задолго до того, как допускают к камням души.

– Такой талант, и… – прошептал Гаотона.

Шай охватило раздражение.

С какой стати этот старик смеет судить ее и упрекать в том, что она понапрасну растрачивает свою жизнь? Подделывание и есть ее жизнь! И ее истинная страсть!

Она подумала об одном, очень особенном клейме сущности, которое сейчас было заперто со всеми остальными. О самом дорогом из пяти, несмотря на то что Шай ни разу им не воспользовалась.

Она сделала вид, что не замечает пристальный взгляд Гаотоны. Обижаться – непозволительная роскошь. Тетушка Сол всегда говорила, что самая большая опасность в жизни – гордыня.

– Давайте проверим следующую печать.

– Хорошо, давай. Но знаешь, я уже порядком запутался. Твои предыдущие рассказы дали мне пусть и общие, но все же представления о процессе подделывания. А теперь мне совершенно непонятно, каким образом печать вообще сработала на мне. Ведь ты же сама уверяла, что подделывание требует максимального правдоподобия. Но в моем случае о каком правдоподобии речь? Ведь у меня не было никакого брата.

– Что ж, попробую объяснить. – Шай поудобнее уселась на стуле. – Я переписала вашу душу, сделав ее в некоторой степени подобной императорской. Точно так же я недавно переписала душу окна, поставив в него новый витраж. В обоих случаях изменения сработали благодаря тому, что были уже знакомы с объектами. Оконная рама и раньше имела представление о витраже. Ведь когда-то он в ней находился, и, несмотря на серьезные повреждения в прошлом, память о витраже сохранилась. Мне оставалось лишь овеществить эту память. Что касается вас, то вы провели немало времени с императором. Благодаря этому ваша душа знает его душу точно так же, как и рассмотренная нами оконная рама знает витраж. Я поставила вам на руке печать, и ваша душа получила частичку того, о чьем существовании отлично знала и прежде… Хотя, разумеется, знания этого хватило лишь ненадолго, и вскоре ваша душа напрочь отвергла эффект изготовленной мною печати.

Взгляд Гаотоны в смятении блуждал, сам же арбитр хранил молчание.

– Вы, наверное, считаете все сказанное мной суеверной чепухой? – некоторое время спустя спросила Шай.

– Звучат твои слова… весьма мистически. – Гаотона развел руками. – По-твоему, окно имеет представление о витраже, а человеческая душа – о душе другого, близкого ему человека?

– Эти принципы действуют независимо от наших желаний, – сказала Шай и приготовила следующую печать. – Мы думаем об окнах, мы знаем о них; в духовном пространстве формируется… понятие о том, что такое окно. Оно обретает своего рода собственную жизнь. Вне зависимости от того, принимаете вы мои объяснения или нет, факты остаются неизменными: я могу проверять печати на вас, и если они держатся больше минуты – это несомненное свидетельство, что я на верном пути. Конечно же, в идеале мне бы опробовать мои творения на самом императоре, но, увы, в своем нынешнем состоянии разумно отвечать на вопросы он не сможет. Мне нужно не только добиться того, чтобы печати взялись, но и правильно их сочесть. А для этого необходимо, чтобы вы описывали свои ощущения. Так я смогу скорректировать узоры должным образом. Подставляйте руку – проверим действие очередной печати.

– Хорошо. – Гаотона приготовился.

Шай приложила к