Де’Бинэ Сача - Дмитрий Анатольевич Гришанин Страница 13

— Родитель тринадцать? — ошарашенно повторил я себе под нос.

Да это в школе у них, поснимаешь, последнее время учат так в семье к родителям обращаться. Из-за гендерного равенства и толерантности в современном обществе… — начал тут же разливаться соловьем под черепушкой Каспер.

— Тринадцать? — перебил его я. — Что значит: родитель тринадцать?

— Сача, ну ты то хоть не начинай! — шепнула на ухо мне подбежавшая Кати. — Мы ж с тобой не раз уже это обсуждали. И ты сам сказал: что вопрос закрыт.

Так не я это, а он! — возразил на ее упреки Каспер.

— Дурдом какой-то, — покачал я головой.

— И не говори, — охотно поддакнула девушка и, подхватив меня под локоть, потащила следом за отцом с сыном, уже зашагавшими вдоль дома к соседнему подъезду. — Только пошли, пожалуйста, уже домой, дорогой, а то тут пахнет невкусно.

Только после ее слов я вновь ощутил вонь окружающей помойки, в которую насквозь цивилизованные и толерантные парижане превратили некогда вполне симпатичный и даже уютный дворик, притупленную после приветственной дядькиной плюхи мощным выбросом в кровь адреналина. И, разумеется, позволил отвести себя домой.

Глава 12

Там с этим длинным списком пронумерованных родителей история дурацкая получилась. Раньше, еще до появления няни Поли, малыша Жюля из школы забирала мадам Рози — это матушка Кати, то бишь бабушка самого Жюля. И эта вполне адекватная, в принципе, дама — она, понимаешь, любительница крепкого алкоголя. Порой мадам Рози чересчур увлекается этим своим пагубным пристрастием. Как-то раз, примерно полгода назад, перебрав с выпивкой, мадам Рози разоткровенничалась с малышом Жюлем, поведав ему без утайки обо всех-всех любовных увлечениях своей дочери — его мамы, — неожиданно разоткровенничался со мной пока шли к подъезду Каспер. А поскольку пресечь этот его словесный поток я не мог из-за присутствия сбоку Кати (игриво жмущейся грудью на ходу к моему локтю), пришлось дослушивать «сказку» соседа по телу до конца.

И мало того, что рассказала, – продолжал вещать Каспер, — пьяная Рози еще и продемонстрировала малышу подборку фоток со своего телефона, где были запечатлены друг за дружкой все сожители его матери, то есть Кати. Начиная с дяди Франца и до… Хотя, нет, мы с Кати тогда еще не съехались, и моей фотографии в телефоне Рози о ту пору быть не могло… Ну, в общем, не суть. Прикол в том, что малыш Жюль впитал бабкину историю, как влагу губка, и, запечатлев в памяти все показанные образы маминых мужчин, четко ранжировал их по очередности связи с Кати. А поскольку аккурат в это время им в школе стали затирать: по гендерное равенство полов, и толерантное обращение к родителям по порядковым номерам, вместо старомодных «мама» и «папа»; малыш Жюль широким мазком решил ввести в свою максимально толерантную семью, кроме родной матери (в его градации родителя один), до кучи и всех прочих приключившихся в его жизни «пап». Так появились: родитель два — Франц, родитель три — Анри — это смешливый такой парень с Северного вокзала… Впрочем, неважно, ты все равно его и последующих не знаешь. Кроме Пауля, разумеется, который, к слову у Жюля родитель одиннадцать. Ну, а если доведется пересечься в будущем с кем-то еще из списка Жюля, разумеется, я подскажу… И это, ты Кати не осуждай, пожалуйста, за легкомыслие. То, что мы с тобой, бро, под тринадцатым номером в перечне родителей Жюля, вовсе не говорит о том, что его мать проститутка… — я невольно хмыкнул на этих словах Каспера, потому как аккурат в этот момент наткнулся взглядом на жирную надпись под самым потолком исписанной граффити лифтовой кабины (в которой мы вчетвером к тому времени уже поднимались наверх). Намалеванная фиолетовым маркером надпись утверждала совершенно противоположное. Надпись под потолком кратко и лаконично гласила «Кати — блядь».

— Ты чего, дорогой? — чутко отреагировала на мой хмык по-прежнему жмущаяся к локтю подруга.

— Ничего. Просто задумался, — отмазался я.

…Кати хорошая, заботливая, добрая и верная, — продолжал меж тем нести пургу влюбленный кретин. — И ты очень скоро сам в этом, непременно, убедишься. Пока же просто поверь мне на слово: Кати — это просто замечательный человек!

К счастью, забравшийся с черепашьей скоростью на нужный нам четырнадцатый этаж лифт наконец остановился. Мы дружно перекочевали из тесноты кабины на широкую коридорную площадку, и отмалчивающийся в лифте народ тут же охотно разговорился. Балаболу под черепушкой стало интересно послушать близких, и он, слава яйцам, заткнулся.

— Ну, Франц, ты же обещал! — в продолжение прерванного поездкой вверх разговора, первым заканючил малыш Жюль. — Четырнадцать — тоже крашовая оценка!

— Не-не-не, парень, так не пойдет! — тут же горячо заспорил с сынишкой «родитель два», звероватый, орангутанговый вид которого сейчас практически сошла на нет, изрядно скрашенная вполне симпатичной и добродушной улыбкой. — Уговор меж нами был на пятнадцать и выше. Лишь это, в моем понимании, достойные балы за пропись по Французскому языку. А четырнадцать — это, как ни крути, достаточно посредственная оценка.

— Ну, Фра-анц!.. — не сдавался малец.

— Уговор дороже денег! — развел руками хихикающий громила.

— Эй, да хорош уже парня троллить, — подключилась к диалогу Кати. — Норм и четырнадцать. Подумаешь, бал один до уговора не дотянул. Жюль, что там тебе этот сквалыга обещал?

— Кати, не лезь. Это наши с сыном дела, — возмутился Франц.

— Новый диск с «Пещерниками», — охотно сдал секрет ушлый малец.

— Прекрасно. Раз папа Франц включил заднюю, его тебе купит папа Сача, — ловко разрулила ситуацию мать, вставляя ключ в замочную скважину широкой металлической двери, возле которой мы все дружно остановились.

— Правда? — обернулся ко мне сияющий до ушей Жюль.

— Да откуда у этого голодранца деньги тебе на игрушку, — опередив мой ответ, поспешил вклиниться между нами «родитель два». — Сам я тебе, сын, куплю обещанный диск. Четырнадцать баллов, конечно, не пятнадцать. Но мама права, это рядом… Ты не плохо поработал, Жюль, и будешь за это вознагражден. Пошли вместе заказывать этот твой диск.

— Спасибо, Франц! — в порыве восторга пацан прижался к ноге здоровяка и попытался его обнять. Однако объемный живот родителя два оказался чересчур широким для рук восьмилетнего мальчишки.

Но отец вовремя подсуетился и легко, как