Юрий Брайдер - Особый отдел и тринадцатый опыт Страница 14

— Про героев социалистического соревнования я слышал, — сказал Цимбаларь, которого эта история весьма позабавила. — А вот про жертву социалистического соревнования слышу впервые. Прими, Никодим Иванович, мои самые искренние соболезнования.

— Тебе смешно, а у меня челюсть в сырую погоду словно разламывается, — обиделся Посибеев. — А поскольку другой погоды здесь не бывает, можешь представить мои мучения. Только чемергесом и спасаюсь. Раньше свой гнал, да участковый, иуда, аппарат разбил.

Цимбаларь, успевший составить об участковом самое положительное мнение, был неприятно удивлён. Лишать человека единственного лекарства — это грех при любом общественно-политическом строе, а тем более при таком, для которого ещё даже подходящего названия не придумали.

Так в уморительных разговорчиках прошло больше часу, и вскоре снаружи призывно заблеяли овцы и закудахтали куры.

— Возвращается, паскуда, — констатировал Посибеев. — Отдрючилась. Потешила блуд. Гадом буду, изувечу.

— Но только попозже, — посоветовал Цимбаларь. — Сначала пропустим по стопарю. А иначе я подхвачу крупозное воспаление легких.

Возвращение Посибеевой можно было отнести к редкому ныне жанру волшебной сказки.

Из дома уходила блёклая, затурканная, ко всему равнодушная баба, а назад явилась возбуждённая, похорошевшая, румяная дамочка с сияющими глазами. Даже её затасканный платок и мешковатая одежда смотрелись сейчас совсем по-другому. А уж как изменились говор, походочка и настроение — даже сказать невозможно.

О причинах, поспособствовавших такой разительной метаморфозе, постороннему человеку можно было только догадываться, однако зоркий Цимбаларь сразу подметил, что застёжка юбки, прежде находившаяся слева, теперь переместилась на правый бок.

Посибееву, знавшему свою жену как облупленную, только и оставалось, что злобно прошипеть:

— Убью, сука! Растерзаю!

Впрочем, первая рюмка, выпитая без всякой закуски, несколько смягчила его ожесточившееся сердце.

— Ладно, сильно лупить не буду, — пообещал он. — Только признайся, с кем трахалась: с пастухами или с солдатами?

— Да о чём ты, Никудыша? — Посибеева жеманно закатила глазки, всё ещё сиявшие огнем страсти. — Перед чужим человеком стыдно. Ещё невесть что подумает… Никуда я по дороге не заворачивала и посторонних мужчин даже не видела. Добежала до разъезда и сразу обратно. Если мне не веришь, у Цили спроси.

— Нашла свидетельницу! — фыркнул Посибеев. — Она с тобой одного поля ягодка, только трахается не ради удовольствия, а за деньги… Лучше скажи, почему к твоей юбке сено прилипло?

— Где ты видишь? — Она взмахнула подолом так, что собака опрометью выскочила из дома. — Если и прицепилась одна травиночка, так это из нашего курятника. Я ведь утром яйца собирала.

— Опять, шалава, врёшь! Чтобы тебе когда-нибудь этими яйцами и подавиться! Только не куриными, а другими… Готовь закусь, пока цела!

Резать петуха Посибеева не стала, зато зажарила яичницу с салом (брезгливого Цимбаларя от её вида аж передёрнуло), достала из погреба миску квашеной капусты, накрошила в кислое молоко репчатого лука и свеженьких огурцов.

Пока хозяйка, собирая на стол, то и дело выбегала по своим нуждам, Цимбаларь вполголоса спросил Посибеева:

— А ты, Никодим Иваныч, не пробовал сам её ублажить? Глядишь, и перестала бы на сторону гулять…

— Пробую, каждую ночь пробую. — Посибеев даже зубами заскрежетал. — Но дальше пробы дело не идёт. Износился, видать…

— Тогда не отпускай её одну из дома. Авось и перебесится.

— Здравствуйте! — возмутился Посибеев. — Кто же тогда за водкой будет бегать? Я сам не могу. У меня при виде бутылки организм идёт вразнос.

— Тогда купи в Пскове вибратор, — посоветовал Цимбаларь

— Что это ещё за зверь? — удивился бывший комбайнер Посибеев.

— Штучка такая на батарейках, — попытался объяснить Цимбаларь, и сам имевший об этом срамном приборе весьма приблизительное представление. — Баб удовлетворять.. Короче, искусственный член.

— Зачем ей искусственный, если вокруг натуральных как грязи! — отмахнулся Посибеев. — Нет, выход один: утопить падлу в болоте. Или под товарняк бросить. Пусть её на том свете черти раком ставят.

— Я бы не сказал, что это выход. — Цимбаларь приобнял нового знакомого за плечи. — Чертей тоже жалеть надо. У них своего горя хватает.

Посибеева пила вровень с мужчинами, однако в отличие от супруга почти не пьянела. А тот, наоборот, после третьей рюмки стал допускать в разговоре досадные оговорки, что весьма беспокоило Цимбаларя, ещё даже не приступившего к допросу, закамуфлированному под дружескую беседу.

Конечно, все интересующие следствие сведения можно было вытянуть из Посибеева и утром, умело воспользовавшись муками похмелья, ещё более тягостными, чем муки совести, но перспектива остаться на ночлег в этой вонючей берлоге, да ещё в обществе хозяйки-нимфоманки совершенно не прельщала Цимбаларя.

Надо было срочно форсировать события, то есть переводить застольный разговор в нужное русло и не позволять Посибееву упиться раньше срока.

— Будем теперь наливать по половинке, — сказал Цимбаларь, прибирая к рукам очередную бутылку (до этого роль разливающего выполняла коварная хозяйка). — Растянем удовольствие… Хорошо здесь у вас. Тишина, покой, чистый воздух, никаких треволнений. Ешь, пей да в потолок поплёвывай.

— Если бы! — возразила Посибеева, потихоньку подвигаясь поближе к Цимбаларю. — Недавно на путях так рвануло, что в нашем садике яблоки спеклись. Прямо на ветках. Вот ужас был! Пёс со двора сбежал и только через трое суток вернулся. Чудом живы остались!

— Что вы говорите! — воскликнул Цимбаларь. — Впервые слышу. И вы всё это своими глазами видели?

— Ну не всё, конечно… — замялась Посибеева. — Я спала тогда и от света неземного проснулась.

— То есть вы проснулись не от взрыва? — уточнил Цимбаларь.

— Нет-нет, меня во сне словно толкнуло что-то. Открываю глаза, а в комнате светло как днём. Только свет какой-то жутковатый… Сунулась сдуру к окну, а тут и рвануло. Едва не ослепла. Стекла вылетели и все руки мне посекли. — Подтянув рукав кофты, она представила на всеобщее обозрение предплечье, покрытое глубокими подживающими царапинами. — Хорошо ещё, что жилы не задело.

— Действительно, повезло вам, — только и сказал Цимбаларь.

— Потом городское начальство налетело. И милиция, и прокуратура, и пожарники, — продолжала Посибеева. — Сначала они мне всякие вопросы задавали, а потом велели кофточку снять и все свежие раны сфотографировали. Очень хвалили за то, что я первая в Пыталово позвонила. Даже оконные стёкла за казённый счёт вставили.

— Заодно и отодрали тебя, — клюя над рюмкой носом, пробормотал Посибеев. — Жаль, я тебя назавтра не придушил. Теперь бы не болтала лишнее.

Косясь на хозяина, вновь севшего на своего любимого конька, Цимбаларь поинтересовался:

— Где же во время взрыва находился ваш муж?

— Лучше у него самого спросите. Дома, по крайней мере, не ночевал.

— Молчи, шалашовка! — Посибеев затрясся, словно бы собираясь станцевать без музыки популярный некогда танец «шейк». — Язык вырву!

— Ты особо не разоряйся! — огрызнулась хозяйка. — Секреты, понимаешь ли, развёл… Все и так знают, что в ту ночь ты ходоков через границу водил, а на обратном пути под взрыв попал. Я даже больше могу сказать. Мне сегодня Циля по секрету шепнула, что это был вовсе и не взрыв, а приземление летающей тарелочки, на которой к нам космическая нечисть залетела. С целью продления рода. Вот им Никодим Иванович Посибеев под горячую руку и подвернулся. Теперь ты, друг любезный, будто беременная баба. В чреве своём поганом чужеродного червя вынашиваешь и собственными соками его питаешь. А когда он наружу выйдет, тут и конец света настанет. Про это в священных книгах написано.

Участковый, первоначально произведший на Цимбаларя весьма благоприятное впечатление, как выяснилось, оказался не только бездушным служакой, но вдобавок ещё и болтуном. Так или иначе, но пресловутая Циля, местная спекулянтка, сплетница и профурсетка, сумела вызвать его на откровенность.

Во всяком случае, о столичном визитёре, прибывшем в Пыталовский район с целью уничтожения личинки инопланетного чудовища, упомянуто не было — и то слава богу!

Посибеев страшную новость переваривал довольно долго и при этом даже слегка протрезвел. Словеса жены он под сомнение не ставил, в отличие, скажем, от её нравственности.

Допив рюмку, в которую Цимбаларь плеснул только на донышко, Посибеев принялся тщательно ощупывать своё тело, причём его ищущие руки раз за разом возвращались в район печени.

— Точно, — упавшим голосом сообщил он. — Здесь сидит. Пузо с правой стороны раздулось.