Владимир Аренев - Комендант мертвой крепости Страница 14

Из пустыни, впрочем, являются не правечные твари, а вполне обычные (и крайне воинственные) банды харранов. Из-за них отношения между странами — особенно здесь, в приграничье — резко ухудшились, и никто, в том числе харранские шаманы, не способны пока это исправить. Говорят, в банды идут молодчики, решившие проявить доблесть, что-то там доказать своему Праотцу Тургушу… вряд ли это так уж оправдывает в глазах дойхаров их набеги. К счастью, рядом с Вратами Пыли находится крепость Горелый Шандал, в которой…

(обрыв листа)

(На обороте комментарий от руки: «Очевидно, более поздняя версия общеизвестного варианта. Могла быть расширена кем-то из местных (вставки про колокола и пр.). Самостоятельной ценности не имеет».)

Хродас Железнопалый

— «Наместником»?

Грамота была похожа на диковинную тварь. Всё норовила свернуться, спрятать алое узорочье букв — словно это не буквы, а раны. Острые края царапали ладонь; печать венценосного кройбелса свисала пышным хвостом.

Хродас Железнопалый отложил эту тварь в сторону. Провёл пятернёй по седеющим волосам, вскинул мохнатую бровь; с удивлением посмотрел на гонцов. Хотя, если верить грамоте, — и не на гонцов вовсе.

— «Наместником», значит? Ага. А что ж у венценосного такие никудышние писари?

— Простите? — Юный дворянчик был предельно вежлив. Стоял в Хродасовом кабинете, выпрямив спину и расправив плечи, примоститься на табурет не норовил, хотя с дороги наверняка устал. Чуть вытянутое лицо, чёрные коротко стриженые волосы, бородка клинышком, видимо, по столичной моде. Взгляд с прищуром, осторожный, оценивающий. А вот одежда простовата. Стало быть, или выходец из небогатого рода, или просто младший сын, последний в длинной очереди на наследование. Такие выглядят тихонями, но глубоко в душе уверены, что достойны большего. Подвернётся случай — вопьются клещом, ни за что не оторвёшь.

— Я говорю, — подчёркнуто спокойно произнёс Хродас, — что же грамота ваша безграмотна?

Гурд Лучник и Тосгрик Бастард переглянулись и хмыкнули. Им сегодня на Надвратной до самого заката дежурить, ничего хорошего это не сулит: вон, тучи над горизонтом, погодка будет славная. Комендант, который ставит на место двоих чужаков, — хоть какое-то развлечение.

— Кого ни спроси, любой ведь знает, — продолжал Хродас, — «намесник» пишется безо всяких «т».

Дворянчик в лице не переменился, только чуть опустил взгляд. Наверное, решал, что ж на такое-то отвечать.

— Позволю себе заметить: доблестный комендант Горелого Шандала ошибается. — Это подал голос другой не-гонец. Вряд ли из знатных: одет совсем уж поганенько, в затёртый до сального блеска плащ, под ним — блёклая туника и латаные штаны. Лица под капюшоном не видно, так — нечёткий овал.

Ну, решил Хродас, я тебе ошибусь. Я тебя, гаррово семя, правилам-то приличия поучу, ты у меня!..

— Я привык видеть лица тех, с кем разговариваю. — И снова голос спокойный, уверенный. Какой и должен быть у коменданта крепости, все эти годы хранившего державные рубежи. — Эй, Лучник, вы хоть сами-то посмотрели, кого привели? Или, по-твоему, я должен на всяких бродяг время тратить?

— У них была грамота, — сказал Лучник. Почесал длинный свой нос, пожал плечами. — И они не одни приехали, с ними отряд, одиннадцать андэлни.

Как будто Хродас сам не знал!

— Ладно, идите, пусть Тоханмир отведёт их в жучарню и найдёт свободные стойла для бархаг.

Лучник и Бастард вышли.

— Я понимаю, — сказал дворянчик. — Это… обидно, может быть. Но не я этого хотел, поверьте.

Лет шестнадцать, решил Хродас. Ну, восемнадцать, не больше. Родился уже после Разлома. О битвах знает из баллад, кровь видел, когда у девки его были лунные, командовал в лучшем случае бандой таких же знатных вылупков, нападал на забитых, перепуганных беженцев.

Конечно, он не хотел.

«Сразу поставить на место, чтоб не пикнул даже. А со столицей я потом разберусь».

— Ну-ка пойдём, — велел Хродас, поднимаясь из-за стола.

По винтовой лестнице они взобрались на самый верх Дозорной. Отсюда весь Шандал был как на ладони. От Надвратной башни на северо-восток уходила единственная дорога: змеёй вилась в сторону Рункейровой Гребёнки, скрывалась в ущелье. У входа туда до сих пор висели обломки гигантских створок: недостроенные врата, которыми в первые годы после Разлома Хродас надеялся решить основную свою проблему. В камень были врезаны петли высотой со взрослого андэлни. На петлях до сих пор кое-как держались ошмётки брёвен и досок.

Первый же ураган показал, насколько нелепой была затея. Насколько наивной.

Ущелье прорезало Рункейрову Гребёнку ровной, узкой полосой — рассекало надвое. По ту сторону хребта лежал городок Хеторсур-ог-Айнис, или, если на всеобщем. — Врата Пыли. Именно оттуда и прибыл дворянчик со своими спутниками.

А если встать лицом к югу, то можно было разглядеть и Рёберный лес. Ещё одну бесконечную головную боль коменданта.

— Ненавижу ходить вокруг да около, — сказал Хродас. — Поэтому так: долго планируете пробыть в Шандале?

— Простите?

— Вот вы, господин Вёйбур, — молодой, подающий надежды. Вы ведь не собираетесь всю свою жизнь связать с этим забытым Рункейром местом?

— Но вы, комендант, именно так в своё время и поступили.

Железнопалый покачал головой, провёл ладонью по выцветшим усам.

— В моё время, господин Вёйбур, выбора не было. Я приехал сюда за год до Разлома и рассчитывал убраться в худшем случае года через два. Служить на границе, в такой-то дыре — ни почёта, ни денег, а заноз в заднице — до сверла. Разлом всё изменил. Мне пришлось остаться.

— Неужели кто-то держал вас за руку?

— Откройте пошире глаза и посмотрите по сторонам. Что вы видите?

Дворянчик пожал плечами:

— Пустыню. Лес костяных деревьев на горизонте. На севере — горы. Ничего особенного.

— Вот именно, господин Вёйбур. В самую точку попали: ничего особенного. А теперь представьте, что здесь творилось двадцать лет назад, сразу после катастрофы. Не можете? Ну так я вам расскажу. В первые дни никто вообще не знал, что случилось, думали — конец света, не иначе. Земля дрожала, звёзды с неба сыпались, ураганы были такие, что взрослого андэлни сбивало с ног, поднимало в воздух и несло… до ближайшего утёса или дерева. Потом всё вроде улеглось. Только легче не стало. Здесь, если помните, три границы сходятся: наша, алаксарская и харранская. — Хродас помолчал. — Во время Разлома несколько алаксаров оказались в городе, и мы впервые увидели, как они гаснут. Никто не мог понять… Просто как будто задули в них пламя — раз и всё. Обычно даже не замечаешь, что каждый андэлни… у каждого глаза словно сияют изнутри. И только когда видишь алаксара, пережившего Разлом…

— Я знаю, — тихо сказал дворянчик.

— Сейчас и я знаю. А тогда… Самые первые умерли во время катастрофы: у кого-то разорвалось сердце, кто-то погас. После, убедившись в гибели Праотца, начали умирать остальные. Просто ложились где были, сворачивались в клубок, как новорожденные младенцы, и закрывали глаза. И — конец. Ни с кем не разговаривали, ничего не объясняли.

Хродас помолчал. Странно: болезненные воспоминания за годы превратились просто в слова и картинки, уже не волновали. Он хотел добавить: «И это вот умирание алаксаров было страшней, чем все падающие звёзды, чем землетрясения и ураганы», — но промолчал. Вряд ли дворянчик поймёт. Он-то не застал.

— Потом, — сказал Хродас, — нашлось несколько алаксарских монахов, которые не поддались отчаянию первых дней. Они и рассказали нам, что Праотец Алтэрэ погиб. Знали не больше нашего: ни почему умер, ни как, — только то, что раньше Он был и они Его чувствовали, а после катастрофы — перестали. Точней, во время катастрофы. Кое-кто из горожан решил, будто погибли все Праотцы, но таких быстро успокоили. Если бы, сказали, все, — мы бы почувствовали, посмотрите на алаксаров и перестаньте молоть чепуху.

Железнопалый в упор уставился на дворянчика: тот замер. Глядел в пустыню, но, кажется, слушал.

— А главное: в отличие от алаксаров, мы хотели жить. Очень хотели. Разлом показал нам, что смерть — здесь, совсем рядом, — и мы намного сильней стали ценить то, чем одарили нас Праотцы. Вскоре мы обнаружили, что со всех сторон окружены стеной переливчатой дымки, чего-то среднего между густым, вязким туманом и киселём.

— Ким-стэгат, — сказал дворянчик. — Или радужные чернила.

— Ну, тогда-то мы названия не знали. И о том, что это за штука, — тоже. Но уже после первых попыток пробиться сквозь неё… Ну, когда никто не возвращается, а верёвки, которыми обвязались добровольцы, падают, словно обрубленные… Вытаскиваешь — а там отрезок с локоть в длину и весь как будто обожжён. Мы не учёные, поэтому быстро завязали с такими опытами.