Андрей Смирнов - Возрождение Бога-Дракона Страница 14

— Конечно же, Густав, у меня есть выбор.

Я постарался, чтобы эти слова прозвучали максимально доброжелательно.

9

Выходя из здания, я ощутил укол раскаяния из-за того, что сорвался. Хищник уполз в свою нору, его место опять заступил человек, и человек был недоволен упущенными возможностями. Густав и герр Рихтер, не смотря ни что, все же, на моей стороне, а я, вместо того, чтобы выведать побольше полезной информации, стал скалить зубы и сделал невозможной какую-либо дальнейшую конструктивную беседу. Хищнику («крокодилу», как когда-то обозвала мою темную сторону Бъянка), понятное дело, было плевать, но человеку — нет, и всю дорогу обратно я мысленно прокручивал недавний разговор, пытаясь понять, что от меня хотели скрыть и как могла бы сложиться беседа, поверни мы в ином направлении в какой-либо ее точке. Информации было слишком мало. Кто-то хочет меня убить, и чем дальше, тем меньше этот кто-то стесняется в средствах. Наставник знает — или подозревает — кто это может быть, но прямого столкновения допускать не хочет. Последнее было очень странно, потому что мне трудно было представить какую-либо силу или организацию в этом мире, которая могла бы заставить герра Рихтера считаться с собой. Я говорю о человеческой реальности, конечно. За ее пределами было море неизвестного и множество чрезвычайно опасных сил и существ... Между прочим, а может быть, в этом все дело? Я повертел эту мысль так и сяк. Может быть, враг герра Рихтера, о котором он не хотел говорить, вовсе и не человек? Однако, во всех покушения, производившихся на меня, не было и намека на сверхъестественное. Тогда что это? Террористическая организация, узнавшая про ШАД и поставившая своей задачей уничтожение наиболее опасных ее воспитанников? «Дружелюбный привет» от Вестготии, не желающей мирно вливаться в состав Восточно-Европейской Конфедерации? Не думаю, что ее разведка работала столь плохо, чтобы не знать, к кому в конечном итоге вели все ниточки грядущего объединения, и те, кто были против слияния, могли попытаться изменить ход игры, устранив с поля если не самого герра Рихтера, то хотя бы его ближайших учеников и агентов... Эта версия выглядела весьма правдоподобно, но меня не оставляло ощущение, что я упускаю что-то важное.

Мучительные размышления прервал звонок мобильника. Это была Бъянка. Она уже знала, что я свалил из клиники — мы около получаса болтали утром по скайпу — и звонок спустя несколько часов меня слегка удивил. Что-то случилось?..

— Привет.

— Приветик. Дил, ты завтра очень занят?

Я на секунду задумался. Кроме подготовки к экзаменам на завтра, кажется, больше ничего запланировано не было. Таинственные убийцы из не менее таинственной организации отступили на второй план. Конечно, это не та проблема, от которой можно просто отмахнуться, но прямо сейчас в голову не приходило ни одного способа, с помощью которого можно было бы на эту организацию выйти, и поэтому я сказал:

— Не особенно. А в чем дело?

— Завтра четверг. — Напомнила Бьянка так, как будто этот день недели имел какое-то особенное значение.

— И?..

Я услышал, как она вздохнула, смирившись с тем, что придется опять говорить о вещах, ей самой казавшихся важными и очевидными.

— Занятия со средней группой.

— Я тут при чем?

— Вообще-то, мы все должны участвовать в обучении малышей, — заявила она, обиженная отсутствием какого-либо энтузиазма в моем голосе.

— У меня нет педагогического таланта.

— Перестань.

— Нет, я серьезно.

— Дил... я могу рассказать им про Трещины, но кто их покажет, кто проведет, научит чувствовать, где они начинаются, продемонстрирует, как найти вход и как выбраться обратно? Я боюсь туда идти одна, а тем более с кучей детишек. Вит Трещины чувствовать почти не умеет. Марта уехала. Герр Рихтер... ты сам знаешь, как занят директор. Кто еще? Больше некому. Старшекурсников нет. Мы и есть сейчас самые старшие. Мы трое.

Мне стало ясно, что отвертеться не удасться. Что было печально, потому что я терпеть не мог обучать детишек из младших классов. Дети, собранные в кучу, периодически будили во мне желание придушить одного или двух в назидание остальным. К сожалению, этого нельзя было сделать — Бъянка из смерти пары никчемнышей наверняка бы развела мировую трагедию, а реакция директора могла стать и вовсе непредсказуемой, учитывая, как он дорожил каждым учеником. В результате возникал внутренний конфликт — омерзительная штука для людей вроде меня, желающих видеть свой мир — как внешний, так и внутренний — ясным, чистым, простым и целостным.

— Ну хорошо. — Я тяжело вздохнул. — Во сколько?

— В двенадцать. Но приходи пораньше.

— Нет. Ты в своем уме? День — худшее время для хождения по Трещинам. Тем более в первый раз.

— Да, я знаю, ты любишь бегать по Трещинам ночью, когда их полно и все они кишат невообразимыми чудищами, но мы ведь хотим чему-то обучить этих ребят, а не угробить их в соседнем измерении, не так ли? — Язвительно парировала Бъянка.

— Пойдем вечером. — Предложил я компромисс. — Часов в шесть. Вечер — тоже хорошее время.

— Поздно...

— Солнце полностью скроется только через три-четыре часа, трусишка.

Бъянка немного посопела в трубку, а потом сказала:

— Ну как скажешь... — И тут же просительно добавила:

— Но может быть, все-таки чуточку пораньше? Им же ведь нужно сначала объяснить все...

— Пол-шестого.

— Ну, до завтра тогда.

— До завтра.

Убирая телефон, я выглянул в окно. Мы уже подъезжали. Выходя из машины, мимолетно подумал о том, какую замечательную мишень сейчас представляю... но интуиция молчала, внутренний мир оставался спокоен и чист, без всяких «неправильностей», а значит — в данный момент можно было не опасаться снайперов. Вообще, если охотящиеся за мной господа уже сообразили, что внимание убийцы я непременно почувствую и отреагирую (а взрыв в поезде более чем определено намекал на то, что да, сообразили), следующим логичным шагом было бы заложить бомбу под домом, где я живу. Поэтому домой заходить я не стал, а достал мобильник и позвонил своему дорогому наставнику.

Герра Рихтера мой звонок не обрадовал — кажется, я отвлек его от беседы с парочкой высокопоставленных шишек. Наскоро продиктовав номер телефона, он добавил:

— Если у тебя возникнут еще какие-нибудь идеи, звони ему же. — И отключился.

Ладно. Набираем указанный номер... и имеем познавательный разговор с человеком, который вот уже более года руководит группой наблюдения — за моим домом, моими передвижениями, кругом моего общения... даже за магазином, где я совершаю покупки.

Ларс Свенссен — так звали моего собеседника — захотел узнать, был ли мой интерес к возможности закладки бомбы под здание вызван какими-то мистическими «предчувствиями». Я заверил его, что нет. В ответ он заверил меня, что за домом ведется круглосуточное наблюдение с использованием самой современной аппаратуры, и незаметно пронести крупную партию взрывчатки в здание малореально. Хотя, если у меня все же есть «предчувствие», они немедленно проверят все здание. Я сказал «Спасибо, не надо», и отключился.

Интересно. Я и раньше знал, что за мной ведут наблюдение, но никогда не думал, что в этом участвует столько людей. Вероятно, я просто никогда всерьез не обращал на них внимания, хорошо зная, что в любой момент могу уйти в соседнюю реальность, избавившись от назойливых глаз.

Выйдя из машины, я задержался на улице. Поскольку Ларс снял мои подозрения относительно бомбы под зданием, почему бы не побаловать себя во второй половине дня? У меня в последнее время было столько негативных событий — выматывающее общение с родителями, взрыв в поезде, эта мутная беседа в полицейском управлении… Пришло время компенсировать все это какими-нибудь положительными эмоциями.

Я стоял на улице и разглядывал молодых женщин, а когда нашел ту, которая мне понравилась, то поманил ее к себе и сказал: «Пойдем со мной». Мы поднялись в мою квартиру и занимались сексом около двух часов. А что вы хотите? Мне семнадцать лет, переизбыток гормонов… Кончив в четвертый раз, я решил, что на сегодня хватит, отпустил девушку и разрешил ей убираться. В процессе одевания ее начало трясти: обыденное человеческое сознание, которое я отключил для того, чтобы ничто не мешало нашим совершенно естественным животным отношениям, возвращалось на место и пыталось осмыслить произошедшее. Не знаю, почему она так плохо восприняла случившееся: возможно, у нее был парень, которому она не хотела изменять, а возможно — была воспитана в строгой семье и имела кучу установок и предрассудков. Наблюдая ее истерику, я еще раз убедился в том, что социум калечит психику людей, заставляя их обманывать самих себя. Если бы она не хотела меня, она бы со мной не пошла. Но она привыкла себя обманывать, привыкла жить ненастоящими желаниями, чужими правилами, неизвестно кем и когда привитыми установками, и вот теперь, когда я на время убрал всю эту шелуху, она не может смириться с теми двумя часами, в которые была настоящей собой — покорной и страстной, не обремененной ни малейшей тенью мысли, великолепным раскрепощенным сексуальным животным.