Вадим Проскурин - Взлет индюка Страница 14

— Надо компанию проверить, — сказал Джон.

— Это ничего не даст, — сказал Герман. — «Дженсер Тоудз» я знаю, Звонкий Диск про них много рассказывал. Он однажды одного парнишку чистокровного отвел к их ветеринарам, чтобы порез на морде зашили. Девять дней парня в больнице промариновали, чуть заражение крови не устроили. Уродом стал, глаз потерял. Козлы! Но компания настоящая, не подставная. Думаю, этот Нован просто подзаработать решил. Прикинь, едешь ты в чистом поле, и вдруг подъезжает к тебе орчила громадный и говорит: «Всюду будешь говорить, что я с тобой, плачу двадцать долларов».

— Я бы за двадцать долларов не согласился, — сказал Джон.

— Ну, допустим, пятьдесят, — пожал плечами Герман. — А если на пятьдесят не соглашаешься, он достает бластер и говорит: «Тогда расплачусь пульками».

— Кстати! — воскликнул Джон. — До меня только сейчас дошло. На Топорище Пополам должны были следы остаться! Ожоги, кусочки мяса прилипшие… Хотя он умыться мог, это же не пустыня, тут ручьев хватает. Тормозишь лошадь, спускаешься в любой овраг…

Они опросили возможных свидетелей. Да, был вчера какой-то лишайный орк, от него, вроде, бульоном попахивало. Какая рубаха на нем была? Какая-то была. Грязная ли? Да кто ж на это смотрит? Не наложница, чать. Да, был тут один орк, очень большой, на вышибалу похожий. Но вроде не лишайный. Хотя кто его разберет? Ветеринар-венеролог его не осматривал, нет в штате отеля ветеринара-венеролога. И вам спасибо, ваше преосвященство, за благословение. На ночь не останетесь? Ну, приезжайте еще.

В скверике, разбитом во внутреннем дворе казармы номер три, есть несколько скамеек, чтобы боевые братья и сестры, не занятые текущими делами, могли спокойно отдохнуть, посидеть на свежем воздухе и набраться сил перед следующими подвигами. Книжку почитать или просто цветами полюбоваться.

На одной скамейке сидела Алиса и курила косяк. Обычно курильщики выглядят веселыми и довольными жизнью, но Алиса была мрачна, а глаза у нее были красные и опухшие — то ли мало спала, то ли много плакала.

Мимо шла Бродячка. Окинула Алису рассеянным взглядом, нахмурилась, цокнула языком и присела рядом. Алиса подозрительно посмотрела на нее, мрачно хмыкнула и отвернулась.

— Что ж ты, девочка, так убиваешься? — спросила Бродячка. — Смотреть на тебя жалко.

— Тебе-то какое дело? — огрызнулась Алиса. — Жалко — не смотри.

Бродячка вздохнула.

— Боевые сестры должны заботиться друг о друге, — сказала она.

Алиса злобно рассмеялась.

— Да какая ты боевая сестра? — спросила она. — Подстилка ты. Что в тебе Звонкий Диск нашел — не понимаю.

Бродячка вздохнула еще раз.

— А что в тебе Джон нашел? — спросила она.

Алиса мечтательно улыбнулась и снова помрачнела.

— Ты так убьешь себя в конце концов, — сказала Бродячка. — Злишься, бросаешься на всех, злоупотребляешь… Будешь продолжать — бросит тебя Джон.

Алиса уронила недокуренный косяк и расплакалась. Бродячка отложила вязание, которое начала раскладывать на коленях, придвинулась к Алисе и обняла ее за плечи.

— Поплачь, милая, поплачь, — приговаривала она, поглаживая юную самку по спине. — Легче станет.

— Легче не становится, — сказала Алиса сквозь слезы. — Убери руку, я не лесбиянка!

Бродячка переместила руку, теперь она гладила Алису по голове.

— Тебе голову помыть надо, — сказала она.

— Мыла уже, — сказала Алиса. — От салата такие колтуны — ничем не убираются. Может, постричься коротко?

— Лучше не надо, — сказала Бродячка. — Длинные волосы тебе идут. Ты такая красивая…

— Толку-то… — пробормотала Алиса.

— Зря ты так говоришь, — сказала Бродячка. — Красота — это сила. Не абсолютная, но сила. Будь у меня такое тело, как у тебя…

— То что? — спросила Алиса. — Звонкому Диску не дала бы? Получше бы кого нашла?

Бродячка покачала головой и сказала:

— Нет, ему все равно дала бы. Я ж люблю его, обормота такого.

— Тебе хорошо, — сказала Алиса. — Ты обормота любишь. Он, небось, про комплекс Синдереллы тебе не рассказывает. Я когда с Джоном разговариваю, такой дурой себя чувствую…

— Ты и есть дура, если с Джоном сравнивать, — сказала Бродячка. — Он такой умный, начитанный, сильный… Посмотришь в первый раз — заморыш заморышем, а как поближе познакомишься… Иногда аж страшно становится.

— С ним все время страшно, — сказала Алиса. — Он же бог. Я для него как собачка домашняя. Тебе хорошо, вы со Звонким Диском почти равные, а Джон… Он мне вчера такую жуткую вещь сказал… Ты, говорит, нашла себе самца слишком удачно. Как Синдерелла того дьякона. Не будет, говорит, у нас счастливой жизни. Потому что ты будешь вспоминать свое жуткое прошлое, и злиться.

— А что у тебя в прошлом жуткого было? — заинтересовалась Бродячка. — Вроде ничего такого не было.

— Я на каторге была, — сказала Алиса.

— А я тысячу дней Отвязной Патти прислуживала, — сказала Бродячка. — Это хуже, чем каторга.

— Хуже каторги ничего не бывает, — заявила Алиса. — Ты просто не знаешь. Если бы не Джон…

— А ты ребеночка заведи, — посоветовала Бродячка. — Лучшего производителя, чем Джон, ты по-любому не найдешь. Он вначале ругаться будет, но потом перестанет. Он у тебя добрый и любит тебя.

— Стану человеком — заведу, — заявила Алиса.

Бродячка немного помолчала, затем спросила:

— Слушай, Алиса, а ты никаких голосов не слышишь? Демоны, ангелы, пришельцы с Земли Изначальной…

— Не слышу, — ответила Алиса. — Их Джон часто слышит, он с другими богами разговаривает.

— Да ну? — изумилась Бродячка. — Это как?

— Ну как… — замялась Алиса. — Как бы это объяснить… Замирает, смотрит в одну точку и молчит, а потом снова нормальным становится. И говорит, типа, боги мне сказали то-то. Или ничего не говорит. А иногда ложится на кровать и медитирует, бывает, часа по подряд валяется. Он такой жуткий становится… Глаза под веками шевелятся, гримасничает, рожи корчит, иногда пальцами так перебирает…

— Странно, — сказала Бродячка. — Никогда бы не подумала. Он обычно такой уравновешенный…

— Он не сумасшедший, — резко сказала Алиса. — Он бог.

— Это он тебе сам говорил? — спросила Бродячка.

— Типа того, — кивнула Алиса. — Ну, не то чтобы так конкретно… Он очень редко о себе конкретно говорит, обычно он ничего не подтверждает и не отрицает. Я сама догадалась. Видела бы ты его в Оркланде, в штрафном загоне…

— А какой он бог? — спросила Бродячка. — Марс, Локи, Гермес, Джизес?

— Он не говорит, — покачала головой Алиса. — Говорит, потом расскажу, когда время придет. Когда я человеком стану. Шестьдесят дней осталось.

— Гм, — сказала Бродячка.

— Я не сумасшедшая, — заявила Алиса. — Через шестьдесят дней Джон сделает меня человеком. И Длинного Шеста тоже сделает. Может и тебя сделать, если попросишь.

Бродячка хихикнула.

— Нет уж, я как-нибудь обойдусь, — сказала она. — Мне и так неплохо. Ты бы тоже лучше приняла бы свою судьбу и не мечтала зазря. А то действительно как Синдерелла.

— Да пошла ты, сука! — заорала Алиса, встала и пошла прочь.

Бродячка проводила ее сочувственным взглядом и стала раскладывать вязание. Через минуту к ней подошел Звонкий Диск, сел рядом, обнял, они стали целоваться.

— Ну как? — спросил ее Звонкий Диск через несколько минут, когда губы устали.

— Лучше, чем я боялась, но хуже, чем ожидала, — ответила Бродячка. — Шизофрении нет.

— Отлично! — обрадовался Звонкий Диск.

— Но есть паранойя, — продолжила Бродячка. — Она вбила себе в голову, что Джон — бог. Когда она была на каторге, у нее в голове что-то подвинулось, а когда Джон ее с каторги вытащил, она решила, что он бог. Наверное, молилась всем богам, типа, спасите, пожалуйста, а раз Джон ее пожалел, значит, молитвы помогли, и поэтому он бог.

— Дурацкая логика, — сказал Звонкий Диск.

— Какая дура, такая и логика, — пожала плечами Бродячка. — Она еще про Джона другую странную вещь рассказала. Как бы у Джона у самого шизофрения не началась… Она говорит, он с богами разговаривает.

Звонкий Диск рассмеялся.

— Она, наверное, имеет в виду, что он иногда замирает, когда задумывается, — сказал он.

— Да, именно это, — кивнула Бродячка. — Как ты догадался?

— Мы однажды с Джоном курили, обсуждали эту его странность, — сказал Звонкий Диск. — Он о ней знает, говорит, это вроде нервного тика, ну, как бы привычка дурная…

— Не трудись объяснять, — сказала Бродячка. — Я знаю, что такое нервный тик. Патти одно время с психоаналитиком жила, а он так любил о своей науке рассказывать… Трахает и нудит…

— Сейчас ревновать начну, — нахмурился Звонкий Диск.

— Ах, все обещаешь, обещаешь… — сказала Бродячка и игриво улыбнулась.