Александр Бушков - Завороженные Страница 15

— Впечатляет, верно? — как ни в чем не бывало осведомился Маевский. — Всякий раз пробирает до печенок… Интересные ощущения, правда?

— Да уж… — хрипло выговорил поручик. — Ощущения, должен признать, впечатляют…

Он с невыразимой радостью дышал и шевелился, вновь ощущая себя реальным. Описать нельзя, как приятно было вновь вдыхать и выдыхать воздух, менять позу, видеть окружающее… Понять эту радость мог только тот, кто сам прошел через этот жуткий, растворяющий, неведомо во что превративший на несколько мгновений мрак.

Он повернулся к окну. Там, снаружи, не было прежней картины, исчезли пьедесталы, соседние кареты, машинный зал. Они теперь находились под открытым небом, посреди ясного, солнечного дня, со всех сторон виднелись деревья с толстыми, сероватыми стволами и раскидистыми кронами, на первый взгляд мало чем отличавшиеся от обычных тополей.

— И что же… — начал он было.

— Погодите! — прервал Маевский резким, командным тоном, и поручик моментально примолк.

Штабс-капитан переменился решительно — его лицо стало застывшим, настороженным, глаза сузились, движения переменились, ставши скупыми, энергичными. Он повернул колесико на одном из баллонов, послышалось тихое шипение, и воздух, ставший слегка спертым, вмиг посвежел. Прильнув к окну, Маевский смотрел на окружающее с тем же хищным прищуром, словно они оказались посередине неприятельского лагеря.

Меж деревьев показался неторопливо идущий человек, не отличавшийся от них нарядом. Протянув руку вбок, Маевский ловко, не глядя, ухватил прислоненный к креслицу скорострел, звонко лязгнул затвором и отрывисто распорядился:

— Поверните штурвальчик влево, до упора. Потом распахните дверь и моментально — с линии огня!

Поручик ухватился за штурвальчик, поддавшийся очень легко, ожесточенно завертел его влево, пока не ощутил, что тот во что-то уперся. Толчком ноги распахнул дверь наружу, отпрянул в сторону. Он уже узнал в неторопливо приближавшемся человеке полковника Стахеева.

— Оглядитесь, что там вокруг!

— Никого, — сказал поручик. — Ни зверя, ни человека. Полное безлюдье.

— Отлично, — сквозь зубы процедил Маевский. — Встаньте так, чтобы в случае необходимости как можно быстрее захлопнуть дверь по моей команде…

Они расположились по обе стороны двери. Маевский держал скорострел хватко, привычно, положив палец на спусковой крючок. Полковник невозмутимо приближался. Остановившись перед дверью на расстоянии пары саженей, он громко произнес:

— Ну и дождик же сегодня, господа!

Утверждение это категорически противоречило ясной погоде, но Маевский моментально расслабился. Скорострел, впрочем, не убрал, так и держа его стволом вниз, повернулся к устройству на стенке, что-то там нажал, что-то, очень похоже, выключил. Погасли лампочки, стрелки на циферблатах замерли. Только теперь окошечко с цифрами представляло собой другую картину: нулей впереди стало наполовину меньше, а число выглядело теперь так: 28175.

Кивнув на него, поручик спросил, почему-то шепотом:

— Д-до Рождества Христова?

— Вы удивительно сообразительны, поручик… — сказал штабс-капитан без улыбки. — Именно что…

— А почему… — тем же шепотом произнес Савельев, кивая в сторону молча стоявшего полковника.

Маевский жестко усмехнулся:

— А потому, что если бы он сказал что-то другое, снаружи несомненно ждала бы засада и пришлось бы отступать … Давайте пока что покончим с вопросами, идет? Пойдемте…

Он вышел первым, так и не расставшись со скорострелом, который держал стволом вниз. Дождавшись, когда поручик покинет карету, захлопнул дверь и повернул наружную круглую ручку на пару оборотов — все такой же напряженный, подобравшийся, как хищник перед прыжком, ничего в нем сейчас не осталось от прежнего балагура и весельчака.

Они сошлись лицом к лицу.

— Господин полковник…

— Господа офицеры…

Поручик ничего не мог с собой поделать — он озирался, словно впервые в жизни оказавшийся на железнодорожном вокзале деревенский мужик. Вокруг не наблюдалось абсолютно ничего диковинного или хотя бы интересного: поляна посреди леса, самые обычные тополя, синее небо, солнышко над головой… Но при мысли, что сейчас от родного дома, от родного времени, его отделяет пропасть в тридцать тысячелетий, вновь охватывал восторженный ужас. Бог ты мой, как все прозаично вокруг — внешне. Тридцать тысячелетий, и ни за что не скажешь…

— Ну? — спросил Стахеев без улыбки, но с некоторой заботливостью. — Как вы себя чувствуете, господин поручик?

— Благодарю вас, нормально… Ощущения, конечно, и описать нельзя…

— Ощущения — материя эфемерная, — сказал полковник. — Позвольте вас поздравить с первым путешествием, Аркадий Петрович. Коленки у вас, я вижу, не подкашиваются, зубы не стучат, в обморок падать не намерены… Что ж, отлично. Вы взрослый человек, офицер, долг свой знаете… Нам придется срочно приступать к делу. Пойдемте, господа.

Именно этот тон сухой, деловой, властный и вернул поручику полное душевное равновесие. Он проникся. По большому счету, наплевать было, что меж ним и расположением батальона, всем привычным миром пролегло тридцать тысячелетий. Суть была совершенно в другом: ему, офицеру, надлежало прилежно выполнять свои обязанности под началом старшего по званию. Поскольку он был новичком, следовало проявить себя наилучшим образом. За эти нехитрые истины он и уцепился, отгоняя мысли обо всем остальном. Таков уж театр военных действий выпал. Вместо балканских гор, хивинских песков или европейских равнин — седая древность. Только и всего…

Полковник энергичным шагом двигался впереди, как человек, вполне освоившийся с местностью. Они старались не отставать.

Лес кончился, и перед ними распахнулось необозримое пространство — столь внезапно, что не только Савельев, но и Маевский на миг приостановился.

Живописный и захватывающий открылся пейзаж. Оказывается, они пребывали на отлогом склоне высокой горы, в сотне метров впереди, судя по увиденному, обрывавшейся крутым откосом. Справа, совсем недалеко, на ровной площадке, окруженной теми же развесистыми деревьями, располагалось небольшое серое здание. По обеим сторонам тянулись покрытые лесом внушительные гряды гор. Впереди, далеко внизу, простиралась на многие версты гладкая равнина, лишь кое-где вздымавшаяся округлыми холмами. За ней у горизонта синели такие же лесистые горы. Стахеев кивнул в сторону здания:

— Брошено лет сто назад. Мы сейчас находимся не менее чем в сотне верст от ближайшего человеческого жилья… что, согласитесь, крайне удобно. Я, правда, так и не знаю, что заставило былого хозяина этой виллы построить ее в таком отдалении от цивилизации — то ли он был особо упрямый мизантроп, то ли натворил дел и имел основания опасаться мести. А впрочем, какая нам разница… Пойдемте.

— Хорошенькое удобство, — сказал Маевский тоном исправного офицера, знающего, что он может себе порой позволить небольшие вольности. — Это что же, сотню верст добираться до обитаемых мест? Наверняка верхами?

Стахеев, оглянувшись на него через плечо, мимолетно усмехнулся:

— Не унывайте прежде времени, штабс-капитан…

Чем ближе они приближались, тем многочисленнее становились признаки совершеннейшего запустения: темно-коричневая черепичная крыша небольшой виллы с правой стороны совершенно обвалилась, открыв переплетение темных стропил, часть идущего вокруг здания балкона обрушилась, еще угадывающиеся аккуратные дорожки заросли густым кустарником и даже молодыми деревцами, фонтан справа от входа переполнен кучей пожухлых листьев. почти скрывших стоявшую в центре чаши невысокую каменную фигуру. Облицовка из гладких мраморных плиток почти вся осыпалась, открыв огромные блоки каменной кладки… Дома, в которых человек перестает жить, отчего-то очень быстро разрушаются и ветшают, как бы прочно ни были построены.

Только слева от невысокой каменной лестницы, ведущей в дом, красовалось нечто, не производившее впечатления полуразрушенной старины: словно бы длинная шлюпка-плоскодонка из длинных светло-желтых досок, на всю длину накрытая подобием купола: металлический переплет, большие выгнутые стекла… Вот эта лодка выглядела прямо-таки новехонькой — хотя и непонятно, откуда она взялась в горах, на высоте версты в полторы…

Навстречу им из дома вышел человек в одежде того же фасона, в какую обрядили их самих, — только у него на поясе, кроме кинжала, висела еще плоская револьверная кобура. Да и одежда была попроще — ни узоров, ни шитья. Должно быть, так и выглядят здешние простолюдины.

Вышедший проворно вытянулся в струнку, щелкнул каблуками. Ну да, разумеется, простоватое усатое лицо старослужащего…