Александр Машонин - Зодиакальный свет Страница 15

В ювелирной лавке-мастерской в нескольких витринах из толстенного стеклоподобного материала было разложено множество украшений. Одни из них показались мне изящными и утончёнными, другие аляповатыми, слишком яркими. Может быть, на вкус других видов красивы именно такие? Шевельнулась занавесь, и в торговом зале появился благообразный пожилой человек среднего роста. Ещё когда Падме назвала мне имя ювелира, у меня шевельнулась одна мысль. Сейчас догадка подтвердилась на все сто процентов. У золотых дел мастера были чёрные с сединой курчавые волосы, окаймляющие солидных размеров лысину, крупный нос и выразительные чёрные глаза, словно наполненные многовековой вселенской скорбью. Интересно, почему это не меняется никогда и нигде, даже в Галактике далеко-далеко от Земли?

– Добрый день. Чем могу быть полезен, молодой человек? – произнёс ювелир на базик.

– Добрый день, – ответил я. – Я ищу почтенного Шимеса Глюма.

– Так-таки уж и почтенного? Впрочем, не буду водить вас вокруг да около, Шимес Глюм перед Вами.

– Мне Вас очень рекомендовали как человека, способного изготовить уникальное украшение для благородной дамы.

– О? Интересно, хто же это в Галактике так хорошо помнит старого Глюма?

– Есть такие. Вы ведь были мастером набуанского королевского двора.

Ювелир всплеснул руками и пустился в пространные рассуждения. Да шо там двор, разве там надо было творить по-настоящему уникальные вещи? В основном, ремонт сделанного бесталанными ремесленниками для покупателей, имеющих мало вкуса. Королева Амидала, по его словам, хоть и от состоятельных родителей, сама была бедна, как церковная мышь, какие там драгоценности. Только раз или два ему, Глюму, удалось её порадовать. Преемница её Джамилла – та другое дело, но у той и вкуса было ноль, точь-в-точь как у министерских жён. Камень побольше, да оправу потяжельше, а разве же ж в этом красота? А сейчас он вообще почти что отошёл от дел. Не тот уже стал старый Шимес, возраст, знаете ли, всё больше на торговлю налегает, а шобы шо-то самому – так, скорее нет, чем да.

«Ну, сейчас он тебе полностью заполирует мозг, – прозвучал в наушнике насмешливый голос Падме. – Дай, я сама с ним поговорю».

– Думаешь, надо? – усомнился я.

«А ты хочешь и дальше слушать его „четвергов с неделю“? Положи на стол проектор и включи видеоканал».

– Простите? – прервав свою речь, переспросил, тем временем, ювелир, решив, что я обращаюсь к нему.

– Рекомендатель сам изъявил желание с Вами побеседовать, – улыбнулся я. И включил голопроектор.

– Здравствуй, дядя Шимес, – сказала Падме.

– П-простите? – у ювелира внезапно затряслись руки. Он поднял взгляд на меня: – Откуда у Вас эта запись?

– Это не запись, – покачала головой голограмма.

– Плохие шутки, молодой человек! – нахмурился Глюм. – Не знаю, кто Ваша сообщница, и чего Вы добиваетесь, подделывая это видео и голос…

– Сапфиры короны тоже были подделкой? – перебила Падме. – Хочешь, повторю, что сказала, отдавая их тебе перед отлётом на Мустафар? «Если у меня будет дочь…»

При этих словах старик как-то сразу обмяк, сгорбился, глаза его стали влажными:

– Деточка, но как же? Мы ведь тебя…

– …похоронили, да, – закончила за него голограмма. – И теперь я существую вот в таком виде. Может быть даже, это уже не совсем я. Впрочем, неважно. Мы прилетели к тебе за помощью, дядя Шимес. Помнишь девочку-тогруту, ученицу моего мужа?

– Как не помнить. Пару лет назад встречал её. Наёмница Хонс, такой кличкой зовут её теперь.

– О, она такая же наёмница, как ты – отошедший от дел пенсионер. Поверь, мы достаточно много общались за последние полгода. С ней всё в порядке. И украшение – подарок для неё. Пожалуй, пусть это будет кольцо.

– Кольцо? – переспросил я по-русски в надежде, что неправильно понял.

– Кольцо-кольцо, – подтвердила Падме. – А то ты так и будешь сомневаться до морковкиного заговения… хоть я и не знаю, что это такое. Дядя Шимес, сапфиры всё ещё у тебя?

– О, разумеется! – воскликнул ювелир. – Нам лучше пройти в мастерскую,

Мастерская располагалась с другой стороны дома и смотрела на улицу огромным, во всю стену, окном, через него комнату заливал белый свет местного солнца. Глюм прикоснулся ладонью к замку одного из трёх огромных сейфов, вделанных в боковую стену. Раздался короткий писк. Ювелир заглянул в датчик, демонстрируя автоматике радужку глаза. Снова писк. Глюм набрал код на панели, привычно загораживая её спиной, и, наконец, повернул в замочных скважинах пару ключей.

– Вот они, деточка, – старик поставил на стол небольшой ларчик. – Камни, подаренные тебе правящим домом Мириала.

В ларце на чёрном бархате лежали восемь крупных необработанных камней различной формы и оттенка.

– Каждый символизирует один год моего правления как королевы, – сказала Падме. – Правда, я так и не решила, какой из них какой.

– И всё это сапфиры? – удивился я. – Я думал, они только синие бывают.

– В минералогическом смысле, да, – подтвердил Глюм. – Но мы, ювелиры, трактуем этот термин чуточку шире.

– Дядя Шимес, можно ли отсечь вот от этого камня часть и огранить её? – спросила между тем Падме.

– Безусловно. Правда, камень так и останется непрозрачным, таков его сорт. Чистой воды можно получить, распилив вот этот, крайний.

– А розу? Розу из него можно вырезать? – поинтересовался я.

– Э-э… видите ли, что я Вам скажу. Иторианская роза несколько не подходит…

– Алекс не знает, что такое иторианские розы, – поправила Падме. – Думаю, имеется в виду легендарная Синяя роза Истины.

– То есть, корусантская колючая небывалого синего оттенка. Понимаю. Да, это возможно, и лучше тогда взять непрозрачный камень. Но, деточка, ты уверена?

– Абсолютно. Один из тех лет это и её год тоже. Пусть камень будет моим вкладом… – голограмма лукаво посмотрела на меня снизу вверх, – как соплеменницы дарителя.

– Ой, так вы однопланетники?? – воскликнул ювелир. – А по акценту Вы, юноша, больше похожи на бреганца.

– Разве этнически это не одно и то же? – пожала плечами Падме.

– А, ну, по большому-то счёту да.

– За остальной материал и работу могу расплатиться этим, – я выложил на стол контейнер с мигитскими кристаллами. Глаза Глюма алчно блеснули, но лишь на миг.

– Здесь слишком много, – произнёс он. Наклонился поближе, вынес вердикт: – Шестой части этого будет достаточно и за материал, и за работу.

– Остальное я могу продать Вам за наличные? – поинтересовался я.

– Разумеется, юноша! Нужно взвесить, но, полагаю, это будет примерно… пять тысяч четыреста кредитов. Плюс Ваш заказ. Вы у нас надолго?

Я отрицательно покачал головой:

– Специально к Вам, почтенный.

– Дайте мне два стандартных часа, и всё будет готово. Можете не верить, но я почти знаю, как обыграть эту розу!

– Мы не сомневаемся, – сказала Падме.

– Какой должен быть размер кольца?

– Ох, а вот размера-то… – начал я. Падме перебила:

– Как у меня. Однажды я уговорила её примерить мой перстень с гунганским жемчугом, он отлично подошёл.

– Превосходно. Так встретимся через два часа. Вы, молодой человек, впервые на Ансионе?

– Да, – ответил я.

– В таком случае, горячо рекомендую посетить Набережную Ветров. Фантастически красивое место. И, на минуточку, если захотите поесть, то это там, – старый ювелир ненадолго замолчал, что-то прикидывая, затем перечислил целых четыре недорогих заведения. В одном из них, по его словам, повар готовил потрясающее тушёное мясо, в другом делали отменные свежие соки, а официанткой работала очень милая девочка Нола.

– Благодарю за советы, – я постарался не слишком неуклюже обозначить вежливый полупоклон. – До встречи.

Набережная Ветров, как нетрудно догадаться, находилась на той самой отвесной стене, где кончалось плато. Она открывалась как-то внезапно. Идёшь-идёшь по улице и вдруг обнаруживаешь, что дома кончились, перед тобой три редких ряда ярко-зелёных деревьев с серебряным отливом листвы, похожих на пирамидальные тополя Земли, а за ними начинается небо. Конечно, «тополя» росли не на самом обрыве, газон за ними обрывался бордюром, а дальше шла мостовая. Или это выровненный скальный монолит, из которого слагается всё плоскогорье? И вот он, обрыв, ограждённый широкой каменной балюстрадой. Зрелище, открывшееся моим глазам, мало было назвать грандиозным. Далеко-далеко внизу, настолько далеко, что даже не было страшно смотреть туда, расстилалось зелёное покрывало травянистой равнины вроде той, над которой я летел к городу, а у самых ног лениво проплывали обрывки облаков. Ветер, дующий вдоль набережной, увлекал их, словно пену на гребнях невидимых воздушных волн, на запад, куда опускалось сейчас и местное светило. Где-то совсем вдали, у горизонта, виднелись несколько небольших населённых пунктов, окружённых более яркими возделанными полями и тёмными пунктирными строчками садов. Восхищённый этой картиной, я не сразу обратил внимание на тихие мелодичные звуки, доносящиеся, кажется, со всех сторон. Это ветры заставляли звенеть ажурные резные столбики, что поддерживали тяжёлый каменный брус балюстрады. Вот почему все они имели разную форму! Через равные промежутки вдоль набережной стояли не то столбы, не то тонкие башенки с таким же сложным плетением металлических кружев на изогнутых боках, и в них тоже тихо пел ветер. Сильнее всего звенели навершия столбов, расположенные выше полупрозрачных дисков, не иначе, светильников.