Железная Империя (СИ) - Фрес Константин Страница 15

Ночами они, обнявшись, валялись в постели, зарывшись поглубже в теплые покрывала и покрепче прижавшись друг к другу, чтобы весенний острый воздух не остужал горячих тел, и смотрели на звезды, виднеющиеся за вздувающимися полупрозрачными шторами.

Тогда казалось, что это обжигающее счастье будет длиться вечно. Как будто это и есть сама жизнь.

Там он сказал ей, что уйдет из Ордена, оставит головокружительную карьеру, и ничто не помешает им быть вместе. Не будет осуждающих взглядов, не будет неотложных опасных дел, и тревожных расставаний тоже не будет.

Она тогда скакала на постели и от восторга повизгивала, хлопая в ладоши, а он, растянувшись во весь рост, закинув руки за голову, смеялся и, счастливо вздыхая, смотрел в будущее.

Но потом все изменилось.

Как это произошло? Когда?

Тогда, когда он отдал свой лайтсайбер, часть самого себя, на прощание погладив знакомую тяжелую рукоять?

Тогда, когда сменил аскетичную грубую одежду и плащ джедая на красивый, с шиком, костюм и белые сорочки? Когда состриг косичку падавана и причесал волнистые густые волосы, отливающие благородной платиной?

Мелани, увидев его в первый раз таким, всплеснула руками, и в ее глазах загорелся почти детский восторг. Она схватила его за руки, и они кружились, дурачась, а она разглядывала его — высокого, стройного, широкоплечего — и весенние звезды звенели в ее голосе.

— Эван, Мелани снова видели с Треем Гансом.

— Я знаю.

Трей остался в Ордене и занял его, Эвана, место. Слишком порывистый, простоватый, порой неуклюжий, Трей даже мечтать не мог о таком подарке судьбы, но Эван сам рекомендовал его. Они были друзьями — так отчего нет?

Но, кажется, вместе с должностью в Орден Трей влез еще и в сердце Мелани.

Когда?

Тогда, когда они вернулись из очередной заварушки, и на Эване не было ни царапины, а лоб Трея украшал неглубокий ожог?

Или позже, после, когда джедай появился на пороге их с Мелани дома, поздравить Эвана с тем, что, кажется, он обрел свое место и счастье в этой жизни?

Чем он привлек ее? Чем околдовал?

Уже тогда Эван почувствовал укол, первый звонок, тень тревоги. Прощаясь, его друг и его Мелани обменялись поцелуями, и этот взгляд…

Эван не умел так смотреть.

Трей — сумел.

Взгляд кометой упал в душу Мелани и прожег ее, опалил, поразив громом, и она отпрянула, испуганная…

А потом было стремительное падение.

Так рушатся сгоревшие обломки, так стремительно летят сгорающие звезды.

Мелани отдалилась.

Она по-прежнему музыкально смеялась и без умолку болтала, лежа в постели, но весна в ее взгляде проходила, и все чаще ее речь обрывалась на полуслове, и она замолкала, очаровательно заалев от какой-то мысли, своего, сокровенного воспоминания, закусывая нежные розовые губы.

И пропасть между ними все расширялась, и в ее черную бездну с грохотом валились воспоминания, надежды и мечты, как валуны, сорвавшиеся с гор.

А потом начало проскальзывать это имя — Трей, и звезды вновь зажигались в ее глазах. Эван ощущал, как поднимающаяся к горлу жгучая ревность душит его, и чернел лицом, а она не замечала этого, восхищенно рассказывая о том, что пережил и что сделал Трей Ганс, неуклюжий, грубоватый, но такой смелый и честный мальчишка…

Перебесившись, потушив пожар в своей груди, утихнув, Эван возвращался к Мелани, в сотый раз убеждая себя, что ей, наверное, просто не хватает романтики, и поэтому… поэтому…

Трей никогда не осмелился бы, нет! Он рыцарь-джедай, он давно состриг косичку падавана, он следовал законам Ордена твердо и неукоснительно, он…

Но это было не так: скоро его, Эвана, поцелуи и ласки перестали нравиться Мелани, она морщила носик, когда он склонялся над нею в темноте, и тогда впервые он увидел алый отсвет в глазах, плеща ледяной водой в лицо, остужая раскаленную от стыда и злобы кожу.

Недомолвки, отстраненность и тишина бесили его; прикасаясь к Мелани, он слышал только покорность судьбе, но не любовь, не страсть, не нежность.

И ослепительными вспышками разгорались ее воспоминания — воспоминания о тайных свиданиях с Треем, об утреннем золотом солнце, запутавшемся в его светлых тонких волосах, затмившем белые звезды Эвана, и неловкий, неумелый поцелуй…

Фарс нужно было заканчивать.

Так не могло длиться вечно.

Яростно, чуть не до крови закусывая губы, он шел в тот день домой, решившись, осмелившись, наконец, твердо намереваясь заставить ее выбрать между ними, и невероятная, слепая, фанатичная надежда на чудо вела его.

Он верил, что сможет заставить ее выбрать его…

Но потрескивающая тревогой тишина не позволила ему и дальше обманывать себя. Темнота завладела его домом, и шторы вздувались, словно паруса в шторм, а звезды попрятались за ночными облаками.

Еще не видя Мелани, заглядывая в пустые комнаты, наполненные чернильной темнотой, он уже знал, кого она выбрала, и что она скажет.

Он была в спальне, разумеется, но он продолжал искать ее всюду, оттягивая миг встречи, отсрочивая ее безжалостные слова.

Там он и нашел ее — притаившуюся в темноте, закрывшуюся легкой шторой.

Не смог. Не удержал.

Ему показалось, что она всхлипнула в темноте, и он шагнул к ней, неспешно расстегивая пуговицу за пуговицей свой ладно обтягивающий его сильное молодое тело костюм. И с каждой пуговкой решимость все больше наполняла его душу, а темнота скрывала глаза, наполняющиеся кровавым светом.

— Эван, я хочу поговорить… — несмело начала Мелани, перебирая тонкими пальчиками с розовыми ноготками край пойманной шторы.

Он неторопливо избавился от верхней одежды и закинул ее куда-то в угол, сделав еще один шаг к Мелани, неторопливо приступив к пуговицам на рубашке.

— Эван…

— Нет, — прошептал он, приложив длинный палец к ее нежно-розовым губам. Зная наперед каждое слово, которым она терзалась, не в силах произнести. Он видел, как на ладони, ее чувства, тревогу, печаль и какое-то глупое сожаление, жалость — вот то, что испытала Мелани к нему — некогда ослепленному любовью молодому джедаю.

Она не боялась его; ей это даже в голову не приходило. Она боялась того, какую боль могла причинить ему, боялась, вынесет ли он потерю, и не хотела, искренне не хотела его ранить.

Тогда впервые злая улыбка тронула его губы, и он ощутил прилив странного, дикого азарта, слыша, как в никуда рушится его любовь.

Приложив два пальца к ее щеке, он повторил нежный абрис ее лица, на миг задержав кончики пальцев на ее виске, и его мозг стеклянным осколком, ослепительно сверкнувшим на солнце, пронзил яркий образ Трея.

"Волосатый придурок, да как же ты мог…"

— Молчи… потом… все потом, — он грубо притянул ее к себе и накрыл ее губы властным поцелуем; теплый поток его Силы заполнил ее сознание, сминая ее слабое сопротивление, растворяя в своем мощном потоке попытки вырваться из цепкой хватки его рук и размывая лицо Трея в памяти, как меловой рисунок.

Даже если бы Мелани не хотела этого — кто она такая, чтобы тягаться с его Силой? У нее не было не единого шанса…

— Эван, послушай, — слабо простонала она, опьяненная жаром его вкрадчивых поцелуев, загорающихся огненными цветами на бархате нежной кожи шеи, плеч, ключиц…

— Ничего не желаю слышать, — произнес он, прикусывая мочку ее ушка. — Ты моя, — он сжал ее сильно, почти до боли, его пальцы скользнули вдоль ее позвоночника, оставляя красноватые полосы на коже. Запустив руку в блестящий ворох золотистых волос, огненной рекой низвергающихся на плечи, он властно откинул ее голову назад и поцеловал чуть подрагивающую ямку на шее, отчего волна горячего возбуждения пролилась в ее грудь и ниже, в живот, отчего Мелани не смогла сдержать стона и затрепетала в его руках.

И как она раньше не замечала в нем такой силы? Никогда прежде он не позволял себе и толики грубости, сейчас же Мелани не узнавала своего ласкового Эвана, который готов был пылинки с нее сдувать, и этот человек с его лицом был ей незнаком.