Олег Таругин - Кровь танкистов Страница 15

Награды обмыли тихо, собравшись после отбоя возле танка. Вскрыли банку американской тушенки, нарезали крупными ломтями вчерашнюю буханку хлеба и, бросив в кружку со спиртом орден и медали, пустили по кругу. Всё – молча, поскольку говорить просто не хотелось. Да и не о чем было особенно говорить. Ну, награда – и награда, война ж идет, как тут без наград обойтись? Обычное дело.

Больше всего медали радовался заряжающий, но, глядя на более опытных Захарова и мехвода, старался особо вида не показывать, хоть порой и выходило плохо. По крайней мере, скрыть периодически бросаемые на новехонькую «Отвагу» восторженные взгляды ему так и не удалось. Дмитрий с Иваном, понимающе переглянувшись, разумеется, сделали вид, что ничего не замечают. Потому что первая в жизни боевая награда – это… ну, это, в общем, очень и очень важно! И поймет эту самую важность только тот, кто побывал в реальном бою.

А утром страдающего легким похмельем Захарова снова вызвали в штаб, где комбат сообщил, что танк за номером «сто двадцать четыре» переходит под его командование. В соответствии с чем ему необходимо срочно подобрать недостающего члена экипажа, суть – стрелка-радиста, после чего принять взвод. Угу, именно так – и никак иначе. Впрочем, а чего он хотел? До его «попадания» Краснов был именно взводным, и неплохо себя показал в последних боях (десантник внутренне усмехнулся: ну, да, мы пахали, я и трактор!). Спасибо, хоть роту сразу не дали, иначе куда б он без опыта-то? Школа славных советских воздушно-десантных войск и опыт горной войны – это, безусловно, сила, вот только пользы от нее тут, в сорок третьем да на командирском сиденье «тридцатьчетверки», почти никакой. Одна надежда на память Краснова. Учился ж он чему-то в своем танковом училище, да и повоевать за два года успел неслабо. Так что будем надеяться, Захаров на его месте сделает не меньше, чем мог бы сделать младший лейтенант. А то, глядишь, и больше, мало ли как судьба повернется?

Заодно десантник получил и новое задание – пока еще не в качестве взводного. Ночью предстояло перегнать в расположение бригады отремонтированные танки, попутно сопроводив колонну из нескольких грузовиков. Штаб уже тоже сворачивался, собираясь убыть к новому ППД – никаких разъяснений не последовало, но Захаров понял, что бригаду перебрасывают подальше от линии фронта.

Откозыряв, Дмитрий, пригнувшись, выбрался из накуренной штабной землянки. Вот же курят предки, пипец просто! Нет, он тоже с самого Афгана дымил, лет после тридцати, впрочем, ежегодно безуспешно пытаясь бросить, но чтобы так?! Да еще и такое откровенное дерьмо, гордо именуемое в этом времени «отменным табачком»? И ведь не самосад шмалят товарищи командиры, а вполне себе фабричные папиросы. Некоторые, правда, предпочитают трофейные сигареты, немецкие или французские, но, с точки зрения человека двадцать первого столетия, избалованного щедро разбавленным селитрой, формальдегидом, свинцом и прочими канцерогенами[5] куревом, все равно излишне крепкие.

Стоя на пороге землянки, Захаров достал портсигар – последний подарок мехвода Балакина – и, отщелкнув крышку, выудил папиросину. Постучав картонной гильзой по крышке, сунул в рот, привычно уже смяв пальцами мундштук. Ухмыльнулся про себя: других критиковать легко, а вот когда самому подымить захочется, так ведь любое дерьмо в рот запихнешь!

Встрепенувшийся часовой закинул на плечо ремень карабина и поднес сложенные «лодочкой» ладони, внутри которых теплился огонек бензиновой зажигалки, сделанной из винтовочной гильзы:

– Пожалте, тарщ лейтенант.

Прикурив, Дмитрий благодарно кивнул, одарив бойца парой папирос. И неторопливо потопал обратно. Весь его невеликий экипаж ожидал возвращения командира возле входа во временно выделенную им для ночлега землянку:

– Здоров, командир, – мехвод протянул Дмитрию дымящуюся алюминиевую кружку. – На-кась, чайку дерни, поди, горло после разговора с комбатом пересохло? – и ухмыльнулся в усы. – Пей, я сахарку с запасом кинул, пока имеется. Правда, Серег?

– Угу, – согласился немногословный заряжающий. – Сладкий. Вкусно.

И, сделав из кружки шумный глоток, снова уставился в одному ему ведомую даль.

Поколебавшись пару минут, Дмитрий негромко сказал:

– Мужики, короче, дело такое. Теперь мы один экипаж, комбат распорядился. Осталось только радиста найти.

– Ну, а чо. Найдем, – механик затянулся самокруткой, окутавшись сизым махорочным облачком. – Есть у меня один знакомец из рембата, думаю, капитан отпустит, коль комбат добро дал. В рациях шарит – мама не горюй. Пулемета, правда, и в глаза не видел, но пользы-то от курсового, сам знаешь, командир. Диски менять научим, да на спуск жать тоже. А не попадет, так я гусеницами подправлю, – и, вновь усмехнувшись в усы, сделал солидный глоток чая.

– Яша зовут. И фамилия такая, необычная. Шнеерзон, короче. Ты как, командир, ничего против евреев не имеешь?

– Что? – на миг опешил Захаров. – А почему я должен что-то против них иметь?

– Ну, мало ли? – меланхолично пожал плечами мехвод. – Был у меня сержант, еще до того, как в рембат попал, так страсть, как их не любил. Погиб, правда, быстро да того… непонятно. А тебя я и не знаю толком. И Серега, вон, тоже не знает…

– Так, бойцы, – наконец-то врубился в тему Захаров, поднимаясь на ноги. – Верно говоришь, пора и познакомиться. Повоевали мы вроде бы неплохо, а вот времени друг дружку получше узнать не было, согласен. Короче, начну с себя. Младший лейтенант Василий Краснов. На фронте с конца лета сорок первого. Жив, как видите. Последние полчаса – комвзвода средних танков типа «три-четыре», которые нам, очень надеюсь, дадут. До того, впрочем, тоже был командиром взвода. Мой крайний экипаж в полном составе погиб несколько дней назад при отражении прорыва немцами линии фронта. Наша рота сумела их остановить, но выжил только я, так уж вышло. Всё.

Мехвод собрался было подняться следом, однако Дмитрий махнул рукой: «не нужно, мол».

– Ефрейтор Иван Фрунза. Бессарабский я. Аккерманского уезда, ежели по-старому. Молдаванин наполовину, по батьке. Когда в сороковом наши вернулись, меня как только не проверяли. И так, и эдак. «Энкавэдэ», все дела – кто ж виноват, что после империалистической все так обернулось? Мне тогда и лет-то было, одной рукой можно счесть. Ну, короче, сочли угнетенным классом, в Харьков отправили, на тракторный завод, благо профессия уже имелась. Там уж подучился тому-сему, освоился, наладчиком работал. А тут и фриц на нас двинул. Вот, примерно, так. Знаешь, лейтенант, как подумаю, что счас румыны на моей земле творят, так и ужраться хочется, в чистую жопу. А потом сесть за рычаги – и вперед. И чтоб не стрелять, чтоб гусеницами давить. Ну, ты давеча видал, как оно бывает, – и бросил смешливый взгляд в сторону смущенно потупившегося заряжающего.