Дмитрий Володихин - Тихое вторжение Страница 15

Терех, однако, не унимался:

– Неоптимально. После инъекции сопровождению придется тащить уважаемого Тимофея Дмитриевича на руках, а это снизит мобильность группы. Кроме того… мы, конечно, включили одну научную единицу в состав, но… сами знаете, какая эта единица. И какой у нее сталкерский опыт. Выведет ли группу после потери основного проводника?

Полковник возразил Тереху, подпустив металла в голос:

– Других людей у меня для вас нет! Ресурсы на минимуме. Мы не можем на каждом шагу перестраховываться.

Терех поморщился, но не отступил.

– Я изложил далеко не все аргументы против кандидатуры Тимофея Дмитриевича. Вот еще один, не менее серьезный. Перед нами – опытный, умелый и удачливый сталкер чернобыльской Зоны. Очень хорошо! Но что он знает о новой Зоне, московской? Святая молекула! Извините, Тим, пусть это будет напоминать экзамен, но… ответьте мне на вопрос, в чем состоит опасность, исходящая от аномалии под названием «иллюз»?

О, гляди-ка, присутствующие-то взбодрились! Смотрят на меня с жалостью – кроме Михайлова, понятное дело, – мол, попал удалой молодец как кур в ощип. Глянем же, братие, как его перышек лишать будут. А Михайлов криво ухмыляется, мол, отчего ж? Глядите. Будет вам зрелище…

– Иллюз, – отвечаю я Тереху, – аномалия волновой природы. Поле, оказывающее подавляющее воздействие на психику. Особенно если объект воздействия недавно подвергался стрессам, пребывал в депрессии. Обнаруживается детектором. Симптомы: галлюцинации, головная боль. Может сопровождаться потерей сознания. Если вовремя не вытащить пострадавшего из зоны аномальной активности, возможен летальный исход.

Яковлев одобрительно кивнул. Вот, мол, каково правильное отношение к делу. Небросовый, выходит, кадр достался ему от Михайлова…

– Аномалия «соловей»? – бесстрастно произносит Терех.

– «Соловей» – термоэксплозивная аномалия. Локализуется по следам гари, взрывов, по раскиданным комьям земли. Попадание участника рейда в зону аномальной активности индицируется по щелканью и свисту, которые издает сам аномальный феномен. Пока они продолжаются, человека еще можно вытащить наружу. Потом следует резкое возгорание пострадавшего и сразу после этого – взрыв. Летальный исход в подобном случае неизбежен.

Ухмылка Михайлова принимает чрезвычайно дерзкий вид.

– Какого цвета артефакт «хлопушка»?

– Никакого. Обычно он вообще невидимый. Но при слабом освещении, например, по утрам и в сумерках, она будет выглядеть как шарик из прозрачной стекловидной субстанции.

– Расскажите про аномалию «комариная плешь», – продолжает Терех с той же долей бесстрастия.

Михайлов хмыкает. Рядом раздается еще несколько осторожных смешков.

– Разве я сказал что-нибудь забавное? – осведомляется Терех.

Приходится его просветить.

– Александр Евгеньевич, извините, но «комариная плешь», она же гравиконцентрат, была еще в старой Зоне. Это вообще одна из древнейших аномалий, какие только известны сталке… э-э-э… науке.

Второй нештатский с вежливой прохладцей говорит:

– Ничего-ничего, Александр Евгеньевич, у вас в чернобыльскую Зону всего две ходки, а в московскую – только одна. Небольшие неточности… гхм… простительны… Определенно, определенно.

Надо отдать должное Тереху. Парни, я бы позеленел при таком раскладе. Я бы сказал кому-нибудь что-нибудь. Такое что-нибудь сказал бы, что слабонервных вынесли бы из комнаты замертво. А он – как обелиск на могиле неизвестного ученого: внешними шумовыми эффектами его не пошатнешь.

Отвечает, даже не изменив интонации:

– Да, кое-что претендент знает. Но я остаюсь при своем мнении. Я по-прежнему против.

Полковник смачно закряхтел. Видимо, это кряхтение заменило ему два-три матерных коленца.

– Будем голосовать? – спросил Лазарев.

– Извините, Игорь Андреевич, но демократии здесь у нас нет и никогда не будет. Не дай бог! У нас здесь единоначалие, – ответил ему полковник.

Все посмотрели на Яковлева.

– Караваев идет, – коротко объявил он.

– Тогда включите в группу и меня, – потребовал Терех.

– Вы сейчас жизненно необходимы на других направлениях. Я не могу исполнить вашу просьбу, – сообщил Яковлев.

– Я настаиваю.

– Кем же? Проводник всегда один, и его слово – решающее.

– Второй научной единицей. Кем угодно. В случае… вы понимаете… в этом самом случае у меня больше шансов вывести группу, чем у… – он покраснел и посмотрел в сторону.

Любопытно. Не меня ли он имеет в виду.

– Хорошо, – с некоторым раздражением бросил Яковлев. – Закрыли вопрос. Перекур пятнадцать минут. И я попрошу принести нам бутерброды с кофе.

Сразу после его слов все трое нештатских издали характерное кряхтение хором…

Мы вышли в коридор, и Яковлев знаком показал нам с Михайловым – отойдем-ка. Завел в свой кабинет, вынул коньяк и налил по рюмочке.

– Вы уж извините, – сказал он, обращаясь куда-то в стену, поверх наших голов, – так и живем. От инфаркта к инсульту. Все нервные стали, дерганые… Ничего. Поработаете с нами, притретесь, и со всеми будете запросто. Терех – человек желчный, но какой специалист! Вы, Тим, зайдете ко мне после рейда, хочу вас кое-чем удивить. Непременно. В тот же день. Что это вы все время смс-ки набираете?

– Простите.

– Здесь можно на «ты».

– Извини, Гаврил. Жена что-то не откликается, а должна бы. Понять не могу…

У академика брови дернулись кверху. Он бросает острый взгляд на Михайлова.

– Не сообщил ему? – в голосе Яковлева прозвучало удивление.

– Нет.

– Отчего же? Мне кажется, молодой человек имеет право знать.

Тут, ребята, я начинаю загораться. Неспроста они были, все эти «не могу подобрать точную формулировку», «по работе» и «ночная смена»! Что за хрень тут творится?

Я просто смотрю на Михайлова. Внимательно смотрю. Он встает из-за стола и отворачивается. Стоя вполоборота ко мне, Дмитрий Дмитриевич говорит:

– Имеет. И сейчас я могу это сделать… Потому что сейчас он не сорвется, не наделает глупостей. Потому что сейчас у него уже есть нормальная работа, которая так нужна и ему, и нам…

– Дмитрий Дмитриевич! – набираю я басы.

Но он продолжает, не обращая внимания:

– И еще потому, что только десять минут назад по моему запросу сообщили: она выживет.

У меня язык отнялся. Как это – выживет? Да ведь она недавно прыгала на меня, с ней же всё в порядке!

Мне надо спросить: «Где она? Что с ней?» Но я не могу. У меня в голове не укладывается, что с Катькой могла произойти какая-то беда. Это ведь не она лазит в Зону, а я. Ей положено сидеть тихонечко и на километр не приближаться ни к каким неприятностям. Иначе, если она на неприятности нарвется, кого мне тогда любить?

Стою и смотрю на Михайлова как идиот.

– А теперь вы ему, Виктор Николаевич, объясните, какие ничтожества работают в вашей службе безопасности.

Ага, вот и на «вы» перескочили…

Яковлев потупился.

– Извините. Виновные будут наказаны, это я вам обещаю.

Если бы я мог говорить, я бы орал сейчас на обоих. Какая, мать вашу, разница, кого и когда накажут?! Что с Катькой моей? Но я остолбенел, ребята, даже голосовые связки отнялись.

И Михайлов наконец-то принимается просвещать меня:

– У нашего нынешнего заказчика, Виктора Николаевича, очень хорошая и славная организация. Во многих отношениях. Но здесь весьма скверно хранят информацию и весьма медленно принимают решения. А Зоной интересуются, как я уже говорил, многие. Здесь даже на уровне госорганов идет бешеная конкуренция, и каждая капля новых сведений – на вес обогащенного урана. Информацию о книгах Лодочника некие военно-специализированные орлы получили в тот же день, когда мы с вами беседовали. Отсюда получили. Решение о рейде в Зону они приняли за полчаса, если не раньше, я полагаю. Так у них принято дела делать. Здесь, как видите, сутки с лишним прошли до утверждения рейда… В бойцах-«волкодавах» у них недостатка нет. Требовался только проводник со сталкерским опытом. А они сейчас наперечет – те, кто согласился сотрудничать с госорганами. Екатерина Караваева стояла у них в реестре. Ей сделали предложение, от которого она не смогла отказаться. Эти кретины отправили группу в ночную ходку – лишь бы всех опередить. Группу фактически не готовили. А утром на точку эвакуации вышла одна ваша жена. Четырнадцать ран, из них три глубокие. Выбито два зуба, сломано ребро, гематома с осложнениями на глаза, трещина в левой стопе, еще трещина…

Он перечислял Катькины поломки, а я его уже не слушал. У меня наконец-то расклинило речевой аппарат. И сейчас мне требовалось узнать только одно:

– Как добраться до этого Бронницкого военного… специального…

– Отвезут на служебной машине, – ответил Яковлев. – Только ведь уже поздний вечер…

– Не смущает.

– Там, кстати, строгий режим, допуск к пациентам только с разрешения…